Ксения в очередной раз помешала борщ, недовольно глядя, как на поверхности лениво плавают два жалких кусочка свёклы, а муж уже полчаса копается в телефоне на диване.
На кухне пахло чесноком и раздражением.
— Владимир, я тебя очень прошу, — Ксения попыталась говорить спокойно, но интонация всё же сорвалась, — можешь, наконец, выкинуть мусор, пока твоя мать не пришла?
— Да что ты как заведённая? — лениво ответил Владимир, не отрываясь от экрана. — Мама же всё равно скажет, что у нас бардак. Так хоть не зря скажет.
— Великолепная логика, — Ксения фыркнула. — Может, сразу обои обдерём и грязью всё зальём, чтоб впечатлить её окончательно?
Не успела она договорить, как в дверь раздался уверенный, почти властный стук.
Не звонок, а именно стук.
Ксения вытерла руки о фартук и пошла открывать.
На пороге, как всегда, стояла Тамара Петровна — в пальто, застёгнутом до горла, с прической, которая выглядела так, будто на неё ушла половина лака в магазине. В руках — пакет, из которого торчал батон и банка солёных огурцов.
— О, хозяйка! — с едким прищуром произнесла свекровь. — Варим своё фирменное? Опять этот розовый супчик?
— Это борщ, Тамара Петровна, — терпеливо ответила Ксения. — Классический, как вы любите.
— Борщ… — протянула свекровь, заглянув в кастрюлю. — Да у тебя он как компот с луком. Кто тебя учил готовить?
— Мама, — вмешался Владимир, поднимаясь с дивана. — Мы же говорили, у Ксюши своё видение.
— Видение у художников, — отрезала Тамара Петровна. — А у хозяйки должно быть нормальное первое.
Ксения прикусила язык, чтобы не сказать чего-то резкого.
Но дальше стало хуже. Тамара Петровна сняла пальто, деловито поставила пакет на стол и заявила:
— Так, дети. Я к вам с серьёзным разговором.
Владимир напрягся. Ксения тоже. Обычно «серьёзный разговор» означал, что кто-то из них виноват, и этот кто-то чаще всего — Ксения.
— Тут такое дело… — свекровь достала очки и стала листать какие-то бумаги. — Мне тут соседка шепнула, что у Ксении бабушка умерла.
— Уже год как, — сухо ответила Ксения.
— Вот! — победно воскликнула Тамара Петровна. — И, значит, осталась квартира.
Ксения замерла.
— Откуда вы это знаете? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— У меня свои источники, — многозначительно сказала свекровь. — Так вот, я думаю, будет правильно, если ты сразу оформите её на Володю. Ну, чтоб в семье осталась.
— А я что, не семья? — Ксения скрестила руки на груди.
— Ты… ну, понимаешь, — свекровь сделала вид, что подбирает слова, — жёны приходят и уходят. А сын — это навсегда.
— То есть я прихожу-ухожу, а Владимир тут как мебель? — Ксения прищурилась. — Отличная метафора, спасибо.
— Ксюша, не начинай, — вмешался Владимир, почесав затылок. — Мама же права, это логично.
— Логично?! — Ксения почти рассмеялась, но смех вышел сухим. — Владимир, это моя бабушка, моя квартира. С какого перепугу она должна достаться тебе?
— Потому что ты жена! — Тамара Петровна повысила голос. — Ты должна думать о муже, а не о себе.
— А вы должны думать о своём сыне, а не о чужой собственности, — Ксения уже кипела. — И да, квартира — не «семейная реликвия», это моя личная собственность.
— Вот именно — пока ты в нашей семье, — ядовито заметила свекровь.
Ксения почувствовала, что внутри всё сжалось.
— Владимир, — она повернулась к мужу, — ты хоть раз встанешь на мою сторону?
Владимир вздохнул, но глаза отвёл:
— Ксюша, ну, я просто думаю, что мама права. Нам бы та квартира пригодилась. Мы бы её продали, купили бы домик за городом…
— И жила бы я там с вашей мамой на одном участке? — Ксения рассмеялась. — Это уже не дом, это исправительная колония.
— Вот и видно, что ты неблагодарная, — процедила Тамара Петровна. — Мы с сыном только о тебе думаем, а ты…
— О, конечно, о моём счастье! — перебила её Ксения. — Особенно когда вы каждую неделю приходите и проверяете, как я посуду мою.
— Потому что ты моешь её как левой пяткой, — свекровь усмехнулась.
Ксения замолчала. Она знала: если скажет ещё хоть слово, это перерастёт в скандал, который услышит весь подъезд.
Только вот внутри уже рвало наружу.
Она резко сняла фартук, кинула его на стол и холодно произнесла:
— Ладно. Я поняла, о чём ваш визит. Спасибо за огурцы. Идите домой.
— Это что, ты меня выгоняешь? — удивлённо вскинула брови Тамара Петровна.
— Я прошу вас уйти. И вас тоже, Владимир, — добавила Ксения, глядя на мужа. — Мне надо подумать.
— Ксюша, ты перегибаешь, — начал он, но Ксения уже повернулась и пошла в спальню, захлопнув за собой дверь.
Из кухни донеслось возмущённое:
— Видишь, сынок? Вот она — настоящая сущность!
А Ксения стояла, прислонившись к двери, и впервые за долгое время поняла:
Похоже, всё идёт к тому, что ей придётся не просто защищать квартиру, а вообще менять всю свою жизнь.
Ксения проснулась от того, что в коридоре кто-то громко хлопнул дверцей шкафа.
Сонное чувство расползлось, и на его место вкатилось тяжёлое предчувствие.
В кухне сидел Владимир — с чашкой кофе и лицом человека, который явно собирается сообщить что-то неприятное.
На столе лежали какие-то бумаги, а рядом — телефон, на экране которого мигало сообщение от «Мама».
— Нам надо поговорить, — сказал он, не поднимая глаз.
— Сколько пафоса с утра, — Ксения села напротив. — Что там, опять борщ оказался не того оттенка?
— Ксюша, не шути, — он сжал губы. — Ты же понимаешь, что ситуация с квартирой не может висеть в воздухе.
— Она не висит, — спокойно ответила Ксения. — Квартира моя.
— Ты так не можешь, — Владимир поднял на неё взгляд. — Это же неправильно. Мама права: мы семья, всё должно быть общим.
— Ага, общим. Особенно если это досталось мне, — Ксения усмехнулась. — А вот если что-то твоё, то это, конечно, «святое».
— Не передёргивай, — нахмурился он. — Мы могли бы продать её, выплатить кредит, купить машину, наконец…
— Машину, на которой ты будешь возить маму на рынок каждое утро? — Ксения откинулась на спинку стула. — Прекрасная инвестиция.
— Ты специально всё переворачиваешь в шутку, — раздражённо сказал он. — Но я серьёзно. Если ты не перепишешь квартиру на меня, я…
— Ты что? — Ксения прищурилась.
— Я подам на развод, — выдохнул Владимир, будто скинув с себя камень.
Повисла тишина.
Только часы на стене лениво тикали, будто отсчитывая секунды до взрыва.
— Прекрасно, — наконец сказала Ксения. — Только давай уточним: ты готов разрушить брак, потому что я не хочу подарить тебе квартиру, которую мне оставила моя бабушка?
— Ты всё утрируешь! — он вскочил. — Дело не в квартире, а в том, что ты не хочешь думать о нас, как о команде.
— Команда? — Ксения подняла брови. — Команда — это когда оба играют на одну ворота. А сейчас я вижу, что ты играешь в паре с мамой, а я — в одиночку.
— Да потому что мама права! — выкрикнул он. — Она просто хочет нам помочь.
— О да, я знаю, как она «помогает», — Ксения горько усмехнулась. — Сначала критикует мою готовку, потом намекает, что я недостойна её сына, а теперь решила лишить меня наследства.
— Ты перегибаешь, — снова повторил он, но уже тише.
Ксения почувствовала, как внутри поднимается злость. Не просто обида — а желание взять сумку и уйти, не оглядываясь.
— Владимир, — она встала, глядя на него сверху вниз, — а давай честно: если я завтра перепишу квартиру на тебя, мама наконец оставит меня в покое?
— Ну… — он замялся. — Думаю, да.
— Вот и вся правда, — холодно сказала Ксения. — Ты готов торговать нашим браком за спокойствие своей мамы.
Он отвернулся, достал телефон и начал что-то писать.
— Мам, она не понимает, — успела увидеть Ксения на экране, прежде чем он убрал его.
— Отлично, — её голос дрогнул, но она взяла себя в руки. — Передай маме, что я тоже кое-что поняла.
Она ушла в спальню, достала чемодан и стала складывать вещи.
Через пару минут в дверях появился Владимир.
— Ты что, уходишь? — в голосе было больше растерянности, чем злости.
— Да, — коротко ответила она. — Раз уж ты выбрал маму и её советы, я освобожу тебе место для совместного проживания.
— Ксюша, не драматизируй, — он сделал шаг к ней, но она отступила.
— Это не драма, — она подняла на него взгляд. — Это финал первого акта.
— Ты с ума сошла, — он схватил её за руку, но Ксения вырвалась.
— Отпусти, — твёрдо сказала она. — И да, вещи я заберу все. Даже чайник.
— Чайник? — он опешил.
— Ага. Символ нашего брака: вроде полезный, но всегда шипит, — она кинула последний свитер в чемодан и захлопнула его.
Владимир стоял молча.
Ксения прошла мимо него, даже не обернувшись.
В коридоре она ещё раз услышала, как он сказал тихо, почти шёпотом:
— Мам, она ушла.
И вдруг ей стало смешно.
Смешно от того, что они всерьёз думали, что смогут продавить её угрозами и манипуляциями.
Но где-то глубоко внутри смешок был горьким — ведь она понимала, что впереди у неё ещё будет настоящая война.
Новая квартира встретила Ксению запахом старого дерева и тишиной.
Бабушка бы сказала: «Стены всё помнят».
Ксения закрыла за собой дверь и впервые за долгое время почувствовала — это её пространство.
Три дня она жила в каком-то трансе: вызвала слесаря, сменила замки, заказала новую дверь.
Владимир звонил, писал, стучался в мессенджерах.
Она не отвечала.
На четвёртый день звонок раздался вживую.
В глазок — Тамара Петровна, с тем самым лицом, которое умеет одновременно выражать обиду, презрение и уверенность в своей правоте.
Ксения медленно открыла дверь, но на цепочке.
— Ты серьёзно думаешь, что можно вот так уйти и всё? — с ядовитой улыбкой спросила свекровь.
— Можно. И нужно, — спокойно ответила Ксения.
— Ксюша, — голос стал мягким, но от этого только мерзким, — мы же семья. У нас общие интересы.
— У вас с сыном — да, — Ксения не убрала цепочку. — У меня теперь свои.
— Ты обязана отдать квартиру, — Тамара Петровна сразу перестала играть в доброту. — Иначе Володя подаст на раздел имущества.
— Так пусть подаёт, — Ксения пожала плечами. — Заодно и чайник поделим.
— Что? — свекровь моргнула.
— Долгая история, — сухо усмехнулась Ксения.
— Ксюша, ты губишь свою жизнь! — перешла на крик Тамара Петровна. — Думаешь, без мужа тебе будет легко? Да ты через месяц приползёшь!
— Знаете, — Ксения посмотрела прямо в глаза, — я лучше буду спать одна в своей квартире, чем делить постель с маменькиным сынком.
Тамара Петровна побагровела.
— Это всё бабка твоя тебя научила?!
— Да, — Ксения вдруг улыбнулась. — Она всегда говорила: «Береги своё. Мужей можно менять, а квартиру — редко».
Хлопок двери.
Тамара Петровна осталась за порогом, бормоча что-то про неблагодарных.
Через неделю Ксения сидела в суде.
Владимир пришёл с мамой, а она — с адвокатом.
— Квартира — личное имущество моей клиентки, — твёрдо сказал её представитель. — Получена по наследству, а значит, разделу не подлежит.
Владимир мял в руках папку, а Тамара Петровна то и дело шептала ему что-то в ухо.
Судья быстро вынес решение: квартира остаётся за Ксенией, а всё совместно нажитое имущество — поровну.
В коридоре после заседания Владимир попытался подойти:
— Ксюша, мы же могли всё решить мирно…
— Мирно? — она резко повернулась к нему. — Это когда ты с мамой пытался меня выжить из моего дома?
— Я просто… хотел, чтобы мы…
— Чтобы мы что? — перебила она. — Чтобы я жила по вашим правилам? Нет уж.
Она развернулась и ушла, оставив его с мамой, которая уже начинала новый монолог о «женщинах без совести».
Вечером Ксения открыла шампанское.
Одна. Без тостов и гостей.
Она смотрела в окно на огни города и думала, что да, будет тяжело.
Но тяжело — это когда живёшь в чужой жизни.
А сейчас у неё — своя.
Телефон завибрировал:
«Мам, она выиграла».
Сообщение было отправлено ей… случайно.
Ксения засмеялась.
Долго, до слёз. Потому что это была точка. Громкая. Окончательная.
