— Ты бы хоть предупредила, что сестра у нас теперь живёт, — Марина швырнула сумку на тумбочку в прихожей, стянула куртку и уставилась на Артёма. — А то захожу, а там босые ноги с красным лаком на диване и… запах чужих духов!
— Это Лена. У неё всё сложно, — буркнул он, будто заранее знал, что оправдания звучат глупо. — Она временно.
— У тебя хроническое «временно», Артём. Последний раз это «временно» у нас в прихожей цветы в горшке год стояли. Ты и их забывал поливать, — с иронией процедила Марина, проходя на кухню. — Так. Сколько дней она тут уже «временно»?
— Два. Ну, почти три. Ночью приехала.
Марина молча поставила чайник. Она больше не кипятилась из-за мелочей. В свои пятьдесят два уже понимала, что если тебе вдруг хочется кричать — значит, ты либо сильно устал, либо тебя снова пытаются «уговорить по-хорошему». Обычно это второе.
— Скажи мне честно, — тихо, почти ласково начала она, повернувшись к нему, — ты квартиру мне зачем предлагал оформить на двоих? Чтобы потом твоей сестре было где разуться?
— Это моя сестра, Марин. У неё развод, ипотека, уволили, все сразу… Не мог же я…
— Конечно не мог. Ты никогда не мог. Особенно перед Леночкой. Помнишь, как она в девятом классе разбила твою машину, потому что «устала и не заметила забор»? А ты тогда даже не повысил голос. Только сказал: «Ну что ж, бывает». А я, между прочим, всю зиму тогда ездила на маршрутке, беременная.
Он вздохнул и сел на табурет.
— Марин, ну зачем сейчас всё это? Она же твоя семья тоже.
— Ага. Только я, видимо, дальняя. Очень дальняя. Где-то за кольцевой.
Он опустил голову. Молчал.
А потом она услышала шаги. Носки. Ярко-розовые. С надписью «I’m too pretty to work».
— Доброе утро, — Лена появилась в дверях, в халате, не застёгнутом до конца. Волосы растрёпаны, глаза с поволокой. Ей, видимо, казалось, что это сексуально. На деле — как будто из бани не вышла, а упала.
— Уже вечер, — отозвалась Марина. — Впрочем, ты, наверное, по другому часовому поясу живёшь.
— Я плохо спала, — Лена лениво потянулась. — Постель какой-то жёсткости. Прямо чувствуется, что вы с Артёмом тут давно не…
— Не надо, Лена, — оборвала Марина. — Не продолжай. Иначе постель станет мягче — если вылетишь из неё головой вперёд.
— Ну ты чего? Я же шучу, — Лена изобразила обиду. — Я вообще очень за вас. Вы такая… устойчивая пара. Как табуретка. Стабильная.
— Как на табуретке повеситься? — вскинула брови Марина. — Отличная ассоциация. Спасибо. Приятного временного пребывания.
Она вышла из кухни и закрыла за собой дверь спальни. Не захлопнула — не в её стиле. Но хлопнуть хотелось.
На следующий день Марина уехала на работу раньше обычного. Но не потому что надо было. Просто не хотелось видеть ни одну «временную» физиономию.
Она работала в турагентстве. Мелкий бизнес, три сотрудника, кофе в термосе и постоянные жалобы клиентов: «А почему в Сочи в августе жара?!»
Коллега, Светка, молодая и острая на язык, уловила настроение сразу:
— Что, опять Ленка в гости с вещами?
— Ага, в гости. Только кажется, уже зубную щётку поставила рядом с его.
— Ну ты ж знала, что он с ней… ну, в смысле, мягкий.
— Он не мягкий, Свет. Он просто —… — она замолчала. — А я, похоже, была удобной.
— И что будешь делать?
— Найду, где поспать в тишине. Может, в офисе.
Света усмехнулась:
— Могу дать тебе свой надувной матрас. Я на нём бывшего спала, когда выгнала из квартиры.
— И как, удобно?
— Очень. Особенно, когда с удовольствием вспоминаешь, кого выгнала.
Через два дня Лена уже хозяйничала так, как будто родилась в этой кухне.
Она покупала модный латте в бумажных стаканах, отдавала Артёму сдачу и говорила:
— Надо привыкать к хорошему. После всей той токсичной нищеты.
Марина всё чаще уезжала в офис. Иногда даже ночевала там, под предлогом завала с отчётами.
Однажды, вернувшись неожиданно днём, она застала Лену в её халате. В её.
Лена красилась перед зеркалом.
— Слушай, Мариш, ты не против, я сегодня надену твой жакет? Тот серый. У тебя всё равно плечи шире.
Марина выдохнула. Подошла ближе.
Остановилась, посмотрела на себя в зеркало рядом с Леной.
— Интересно, Лена… Ты ведь тоже женщина. И даже, говорят, умная. Ты когда-нибудь думала, что забраться в чужую жизнь — это не то же самое, что залезть в шкаф?
— Я тебя не понимаю, — моргнула Лена. — Ты всегда такая многозначительная?
— Нет. Я просто устала быть вежливой. Смотри. — Она потянулась за телефоном. — Сейчас звоню Жанне Петровне, собственнице этой квартиры. И говорю, что нам нужна встреча. Потому что, как ты знаешь, квартира принадлежит ей. А не Артёму. И не мне. Мы просто сожители. Как ты, вот.
— Подожди, что? Ты серьёзно? — Лена сжала губы. — Ты же сама говорила, что не хочешь оформлять всё официально!
— А теперь хочу. И ещё я хочу увидеть, как ты пакуешь свои розовые носки обратно в чемодан.
В этот момент в дверях появился Артём. Уставший. В мятой рубашке.
— Что тут происходит?
— Переезд, Артём. Лена собирается. Сама. Пока я ещё добрая.
Он посмотрел на Лену. Потом на Марину.
— Марин, ну не так же резко…
— Ты выбирай, Артём. У тебя два выхода: либо она уходит, либо я. Только знай, я в отличие от неё, ухожу с юристом. А ты — с ипотекой. На себя одного.
Он молчал. Очень долго. Потом прошёл к окну, уставился в него.
— А если я скажу, что хочу, чтобы ты осталась?
— Тогда пусть она собирается. До вечера. И халат оставит. Он мой. Размер не её.
Позже вечером, когда Лена действительно вышла из квартиры с двумя сумками, звонко хлопнув дверью, Марина долго стояла у плиты.
Молчала. Варила себе чай. Артём ходил рядом, как школьник, у которого отобрали телефон.
— Ты ведь понимаешь, что она просто… потерянная.
— А я, по-твоему, нашлась? — спокойно спросила Марина. — Только я свои проблемы решаю сама. А не через чужие квартиры.
Он потянулся обнять её.
— Не трогай меня. Пока нет.
Она ушла в спальню и закрыла дверь. На этот раз — с лёгким хлопком. Не слишком громко. Но вполне определённо.
Артём ходил по квартире бесшумно, как кот после шторма: лапы аккуратно, хвост поджат, глаза виноватые. Он пытался быть «в тени», но выглядело это жалко. Как будто притворился обоями.
Марина наблюдала за ним с кухни. Молчала. Смотрела, как он наливает себе воду, потом убирает стакан, потом возвращается, чтобы поправить, как будто стакан стоял «не там». Всё не так. Всё — уже не то.
— Артём, — позвала она наконец. — Ты жить-то собрался или будешь так и дальше играть в привидение по углам?
Он вздрогнул, развернулся.
— Я просто не хочу давить…
— Давить? Артём, ты двадцать лет молчал и соглашался. Единственное, что ты когда-либо давил — это тюбик с пастой, и то с середины. Ты у меня специалист по отсутствию позиции.
Он сел на табурет, тот самый — «устойчивый». Уперся руками в колени.
— Я понимаю, что я виноват.
— Прекрасно. Это половина терапии. Осталось понять, в чём именно.
— Я пустил её в дом. Не посоветовался. И…
— Не в дом. В пространство. В нас. Она же даже ела из моей кружки. «Я думала, она Артёма», — пародировала Марина. — Да у неё всё «Артёма». Даже совесть, видимо, была временно в пользовании.
— Я просто хотел помочь…
— Ты хочешь помочь всем, кроме себя. И — кроме меня. А я, между прочим, ещё живая. И мне бы тоже не помешала помощь. Хоть моральная. Хоть чтобы тапки по утрам приносил, как лабрадор.
— Я думал, ты сильная.
— Вот это, Артём, и твоя главная ошибка. Ты думаешь. А я — живу. И устала.
Очень устала быть сильной там, где просто хотелось бы лечь рядом и знать, что тебя не подставят.
Он ничего не ответил.
В этот момент зазвонил её телефон.
— Да, Жанна Петровна, — ответила Марина, отходя в сторону. — Да, конечно. Сегодня вечером подойду. Да, одна.
Она повесила трубку. Артём смотрел на неё внимательно.
— К Жанне?
— Да.
— По поводу квартиры?
— Да.
— Ты хочешь… уйти?
Марина повернулась к нему и впервые за последние дни улыбнулась.
Грустно, но честно.
— Нет, Артём. Я хочу остаться. Но только если останусь собой. Не фоном. Не спонсором твоей совести.
Понимаешь, в чём разница?
Вечер. Квартира Жанны Петровны.
Жанна — крепкая женщина лет шестидесяти с хвостиком, в очках на цепочке и с маникюром «тёмный вишнёвый». Пенсионерка с железной хваткой. Когда-то была бухгалтером в техникуме, теперь — домовладелица с боевым стажем.
— Марина, дорогая, проходи. Чай будешь?
— Нет, спасибо. Я на минутах. Хотела уточнить: можем ли мы всё-таки оформить долевую собственность на жильё? Мне важно. Я участвовала в выплатах. Да и живу тут не в гостях.
Жанна поджала губы.
— Артём знает?
— Пока нет. Но узнает.
Жанна поправила очки.
— Ты не первая, кто хочет застраховать себя. Только учти: при оформлении доли у тебя появится право выкупа, а при разводе — спорная часть. Уверена, что хочешь ввязываться?
Марина взглянула ей прямо в глаза.
— А вы когда-нибудь чувствовали, что прожили с человеком двадцать лет, а он до сих пор «не за» вас, а «вокруг»?
Жанна вздохнула:
— Васька мой, царство небесное, таким был. Пока в больнице не лег. Там и понял, кто рядом. Ладно, Марина. Я тебе доверяю. Подготовлю документы. Только без спешки, с толком.
Поздним вечером. Возвращение домой.
Марина вошла в квартиру. Тишина. Только посудомойка гудит — видимо, Артём всё-таки вспомнил, что тарелки сами не отмываются.
Он сидел в спальне, на краю кровати, с распечатанным листом.
— Это что? — спросила она.
Он поднял глаза.
— Расписка. О том, что я обязуюсь перевести тебе часть доли в квартире. По соглашению.
— Ты…
— Я был у юриста. Без тебя. Хочу быть не просто рядом. Хочу быть с тобой.
По-настоящему. Без этих «временно» и «я не знал».
Она молчала.
— Я не знал, что ты настолько устала, — тихо добавил он. — И что я столько раз тебя подводил. Прости.
Она присела рядом. Взяла бумагу.
— Это твой способ вернуть меня?
— Это мой способ попросить второй шанс. И признать, что у тебя есть право голоса.
— Поздновато.
— Но не зря.
Марина посмотрела на него и вдруг положила голову ему на плечо.
— А если я скажу, что хочу уехать одна? На неделю. Без тебя. Подумать.
— Я подожду.
— А если я не вернусь?
— Тогда я приду сам. С табуреткой. В смысле — с устойчивой.
Она усмехнулась сквозь слёзы.
— Стабильный ты мой.
— Табуреточный.
Они долго сидели в тишине. Как будто только сейчас действительно услышали друг друга.
А за стеной снова что-то гудело — кажется, это была стиралка. Марина вдруг тихо сказала:
— Знаешь, Артём… А ведь я правда тебя ещё люблю. Просто забыла, как это делается, когда постоянно держишь оборону.
Он обнял её крепче.
— А я всё это время боялся, что потеряю тебя, если скажу, что без тебя — никто.
Она выдохнула, положила бумагу на тумбочку.
— Тогда, может, ещё не всё потеряно?
Марина вышла из маршрутки с одним небольшим чемоданом и телефоном, забитым непрочитанными сообщениями от Артёма.
Прошла по гравийной дорожке к деревянному домику, на который вышло всё её отпускное. Старая база отдыха под Сергиевым Посадом. Без Wi-Fi, но с тишиной, соснами и дровяной баней. Три дня одна.
Три дня на то, чтобы решить — быть или не быть той самой устойчивой табуреткой.
На третий день она всё решила.
И это был не Артём.
Вернувшись, она увидела в прихожей… сапоги. Женские. Черные, лакированные.
Сумку на скамейке. Фен в розетке.
Лена.
Марина застыла.
Из кухни раздался её голос:
— Да ты не кипятись. Она вернётся — и всё порешаете. А пока давай просто побудем как раньше. Без этих напряжений.
— Как раньше, Лена? — голос Артёма был усталым. — Мы с тобой как «раньше» никогда не были. Ты — моя сестра, не подруга по пьянкам.
— Ну, извини, что веселее тебя.
Марина шагнула вглубь квартиры. Лена стояла у раковины, в её фартуке. Опять в её. И опять с ногтями, будто специально выкрашенными в вызывающий багровый цвет.
— Ты решила, что я не вернусь? — спокойно спросила Марина. — Или что я настолько устала, что уступлю?
Лена обернулась. Усмехнулась:
— А ты правда думала, что он тебя выберет?
— Он меня уже выбрал. Просто не знал об этом.
— А теперь узнал, да? — фыркнула Лена, бросив взгляд на Артёма. — Ну, давай, расскажи ей, кто тут теперь в приоритете.
Артём молчал.
Марина подошла ближе. Взяла со стола яблоко. Надкусила. Смотрела на Лену, не мигая.
— Ты знаешь, что я поговорила с Жанной Петровной? — почти ласково спросила она. — И что теперь доля квартиры оформляется на меня?
— Что?
— Ага. Ты как бы вторглась не просто в пространство. А в личную, законно оформленную территорию. А это, Лена, уже не мило. Это — нелегально.
— Ты что, серьёзно? — в голосе Лены дрогнула фальшь. — Ты оформила… долю?
— А ты оформила себе билет обратно? Нет? Сейчас помогу. — Марина взяла телефон. — Жанна Петровна? Да. Есть ситуация. У нас незаконное проживание. Да, я предупредила. Да, сейчас всё сделаю.
Лена побледнела.
— Ты бы хоть дала объясниться…
— Ты объясняешься постоянно. Только каждый раз перед этим крадёшь чужой халат. А потом чужого мужа. Или его остатки.
Артём, наконец, подал голос:
— Хватит. Обе. Хватит. Я сам.
— Ну, давай, — бросила Марина. — Слово мужчины. Сейчас будет.
Он вздохнул. Долго. И будто впервые не побоялся собственной злости:
— Лена, уходи.
— Что?
— Я тебя впустил по глупости. Из жалости. Потому что так всегда делал. Но ты лезешь в чужую жизнь как в холодильник. Открываешь, ешь всё подряд, потом говоришь: «ой, не знала, что это не моё».
— Ты не смеешь со мной так, Артём.
— Смею. И даже обязан.
Лена вскинула голову. Глаза — ледяные.
— Ну что ж. Получайте свою скучную жизнь. Свой чай без сахара. Свою табуретку. Удачи.
Она хлопнула дверью. Как всегда звонко. Только в этот раз без сумок. Просто вышла. В своём — в чужом — фартуке. Оставив на кухне запах чужих духов и недопитую воду.
Марина села за стол. Посмотрела на Артёма.
— Это было… сильно. Даже неожиданно. Ты прям как человек, у которого есть позвоночник.
— Я поздно понял.
— Но понял.
Он присел напротив.
— Ты останешься?
— Пока да. Но теперь здесь я не потому, что надо. А потому что выбираю.
Он взял её руку.
— Знаешь, я не сразу понял, каково тебе быть сильной всё время. И что ты можешь не справиться.
— А я не сразу поняла, что имею право не быть жилеткой для всех. И что любовь — это не только терпеть, но и говорить «нет». Даже когда страшно.
Они сидели в тишине. Не потому что не о чем было говорить. А потому что больше не нужно было доказывать, кто свой, а кто — чужой.
Через два месяца Марина и Артём подписали соглашение о разделе имущества.
Официально. Цивилизованно. Без войны.
И разъехались. Без скандала.
Он уехал к себе в Подрезково, в старую однушку.
Она — осталась. В своей половине квартиры. В своей жизни.
Иногда они созванивались. Иногда пили кофе, просто как старые друзья.
Иногда даже смеялись.
Но вместе больше не жили.
Марина однажды написала в записной книжке:
«Своя — это не та, кто рядом, а та, кто себе не врёт. И если нужно — умеет закрыть дверь. Снаружи или изнутри».
