В кухне пахло жареной картошкой с луком и тушёной курицей — Аня специально приготовила то, что любила Людмила Петровна. Сегодня был важный ужин. Не то чтобы они с Димой собирались объявлять что-то грандиозное, но свекровь последнее время всё чаще намекала на «серьёзный разговор», и откладывать дальше не имело смысла.
— Дима, достань, пожалуйста, салатницу, — попросила Аня, снимая со сковороды золотистую картошку.
Муж лениво оторвался от телефона и потянулся к шкафу. В дверях кухни возникла Людмила Петровна — высокая, подтянутая, с тщательно уложенной седой прядью в тёмных волосах. Её тёмные глаза оценивающе скользнули по столу.
— Картошку снова жарила на подсолнечном? Я же говорила, оливковое полезнее.
— Мам, ну хватит, — Дима поставил салатницу на стол. — Всё равно вкусно.
— Конечно, вкусно, — буркнула Людмила Петровна, но села, разглаживая салфетку на коленях.
Ужин начался в тишине. Аня чувствовала, как свекровь время от времени бросает на неё взгляд, будто выжидая. Дима, как всегда, старался заполнить паузы нейтральными темами — работой, погодой, новостями.
— Кстати, — вдруг сказала Людмила Петровна, откладывая вилку, — я тут подумала… Вдруг что-то случится? Надо бы квартиру оформить правильно. Чтобы семья была защищена.
Аня почувствовала, как у неё похолодели пальцы.
— В каком смысле? — спросила она осторожно.
— Ну, ты же понимаешь… — Свекровь сладко улыбнулась. — Жизнь непредсказуема. Если, не дай бог, с Димой что-то произойдёт, я останусь совсем одна. А так у меня хотя бы доля в жилье будет.
Дима замер с куском хлеба в руке.
— Мам, о чём ты?
— Да о чём, о чём! — Людмила Петровна раздражённо махнула рукой. — Я же не чужой человек. Аня получила квартиру от своих родителей, а у меня, кроме пенсии, ничего нет. Разве это справедливо?
Тишина повисла густая, как масло в сковороде. Аня медленно поставила стакан на стол.
— Людмила Петровна, это моя квартира. Я не собираюсь никому её переоформлять.
Свекровь замерла. Потом её лицо исказилось.
— Ты что, совсем с ума сошла?!
Тишина в кухне стала звенящей. Даже часы на стене будто замедлили ход. Людмила Петровна сидела с открытым ртом, её пальцы судорожно сжали край скатерти.
— То есть как это… не собираешься? — её голос дрогнул, но не от расстройства, а от нарастающей ярости.
Аня почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она знала, что этот разговор рано или поздно состоится, но не ожидала, что всё выльется так быстро.
— Я имею в виду именно то, что сказала, — твёрдо ответила она, стараясь не повышать голос. — Квартира досталась мне от родителей, и я не вижу причин переоформлять её на кого-то ещё.
Дима резко встал, задев край тарелки.
— Давайте без скандалов, — попытался он вставить своё слово, но Людмила Петровна его тут же перебила.
— Ты слышал, что твоя жена только что сказала? — её глаза сверкали холодным блеском. — Она считает, что я не имею права даже просить о таком! После всего, что я для вас сделала!
— Мам, никто не говорит, что ты не имеешь права…
— Да она прямо так и сказала! — свекровь ударила ладонью по столу, отчего зазвенела посуда. — Я столько лет помогала вам, вкладывалась, а теперь, когда у меня нет ничего, кроме этой дырявой хрущёвки, мне даже доли в квартире не светит?
Аня сжала кулаки под столом.
— Людмила Петровна, никто не обещал вам долю в моей собственности. Если вам нужна помощь, мы можем обсудить это отдельно, но…
— Отдельно? — свекровь фальшиво рассмеялась. — Да ты просто жадная! Боишься, что я отниму твои драгоценные метры?
Дима попытался встать между ними, но Людмила Петровна уже разошлась не на шутку.
— Я столько лет терпела тебя, — её голос стал низким, почти шёпотом, но от этого звучал ещё страшнее. — Ты никогда не была для меня семьёй. Ты просто пришла и забрала моего сына. А теперь ещё и квартиру жалеешь!
Аня резко встала.
— Хватит. Я не позволю вам так со мной разговаривать.
— Ой, как страшно! — свекровь язвительно скривила губы.
— Дима, ты вообще что-нибудь скажешь? Или будешь сидеть и смотреть, как твоя жена выгоняет твою мать на улицу?
Дима растерянно посмотрел то на жену, то на мать.
— Давайте все успокоимся…
Но было уже поздно. Людмила Петровна медленно поднялась, её лицо исказилось в гримасе обиды и злости.
— Я всё поняла. Спасибо, что показали, кто здесь главный.
Она резко развернулась и вышла из кухни, оставив за собой тяжёлую, гнетущую тишину.
Грохот захлопнувшейся входной двери прозвучал как выстрел. Аня стояла посреди кухни, дрожащими руками прижимая к груди салфетку. Дима тяжело дышал, уставившись в стену над её головой.
— Ну и зачем ты её так спровоцировала? — прошептал он наконец, и в его голосе Аня услышала незнакомые ей нотки.
— Я её спровоцировала? — она резко повернулась к мужу. — Ты слышал, что она мне сказала?
Дима нервно провёл рукой по лицу.
— Она же просто переживает за будущее! Мать одна, отец умер, пенсия мизерная…
— И что, это даёт ей право требовать мою квартиру? — голос Ани сорвался на высокой ноте. — Ты вообще понимаешь, что она только что назвала меня золотоискательницей?
В спальне заплакал их двухлетний сын. Аня автоматически сделала шаг в ту сторону, но Дима перехватил её за руку.
— Подожди. Давай разберёмся.
Она вырвала руку.
— Что тут разбирать? Твоя мать только что ясно дала понять — она считает меня чужой в этом доме. В моём же доме!
Дима вдруг изменился в лице.
— Наш дом, — поправил он тихо, но чётко. — Или ты уже и меня здесь чужим считаешь?
Аня отшатнулась, будто её ударили.
— Ты… Ты сейчас на её стороне? После всего, что она сказала?
Телефон Димы вдруг зазвонил. Он посмотрел на экран и замер.
— Это она, — прошептал он. — Мать…
— Не смей брать трубку! — Аня не узнала свой собственный голос. — Если ты сейчас пойдёшь у неё на поводу…
Но Дима уже поднёс телефон к уху.
— Мам… Да, я тебя слушаю… — он отвернулся к окну.
Аня стояла, чувствуя, как земля уходит у неё из-под ног. В соседней комнате ребёнок разрывался от плача, её муж разговаривал с женщиной, которая только что уничтожила их вечер, а возможно — и нечто большее.
— Да я понимаю, мам, но… — Дима понизил голос. — Давай завтра поговорим… Нет, она не права, конечно…
Аня медленно покачала головой.
— Вот оно что, — прошептала она. — «Она не права». Значит, я — плохая.
Она повернулась и пошла к ребёнку. За спиной услышала шёпот мужа:
— Мам, ну не надо так… Мы же можем…
Дверь в детскую Аня закрыла тихо, но с ощущением, что только что захлопнула целую эпоху своей жизни. Ребёнок, заливаясь слезами, тянул к ней ручки. Она взяла сына на руки, прижала к себе и вдруг поняла, что плачет сама.
За дверью раздались шаги. Дима не вошёл — он остановился за закрытой дверью, и Аня услышала его тяжёлое дыхание.
— Аня… — он начал неуверенно. — Давай…
Она не ответила. Прижав ребёнка, смотрела в тёмное окно, где отражались её собственные заплаканные глаза.
Шаги за дверью отдалились. Через минуту раздался звук захлопывающейся входной двери.
Теперь плакали они оба — она и ребёнок. А муж… Муж ушёл. К матери.
Аня подошла к окну. Внизу, под фонарём, стояла Людмила Петровна. К ней подходил Дима. Мать что-то говорила, размахивая руками. Сын покорно кивал.
Аня закрыла глаза. Впервые за пять лет брака она подумала, что, возможно, замужем не только за Димой, но и за его матерью. И этот брак втроём становился невыносимым.
Глухая ночная тишина давила на виски. Аня лежала на краю кровати, уставившись в потолок. Ребёнок наконец уснул, но в квартире всё ещё витал тяжёлый дух скандала. На тумбочке мигал экран телефона — Дима прислал уже пятое сообщение, но она даже не смотрела.
— Как же так… — прошептала она в темноту, сжимая кулаки. — Как дошло до этого?
За окном завывал ветер, швыряя в стёкла первые осенние капли. Аня вспомнила, как пять лет назад они с Димой смеялись под таким же дождём, прячась под одним зонтом. Тогда всё казалось таким простым…
Телефон завибрировал снова. На этот раз звонок. Аня наконец посмотрела на экран — «Дима». Она перевернула телефон экраном вниз.
— Нет, — сказала она вслух. — Хватит.
Но через минуту раздался стук в дверь. Сначала робкий, потом настойчивее.
— Аня, открой! — послышался приглушённый голос мужа. — Мы должны поговорить.
Она медленно подошла к двери, но не открыла.
— Уходи.
— Пожалуйста… — его голос дрогнул. — Я не могу оставить всё так.
— Ты уже оставил, — прошезла Аня сквозь зубы. — Когда выбрал её сторону.
За дверью наступила тишина. Потом раздался глухой стук — видимо, Дима прислонился лбом к двери.
— Я не выбирал… — он говорил так тихо, что Аня едва различала слова. — Я просто не знал, как реагировать. Она же моя мать…
Аня резко распахнула дверь. Дима стоял на пороге с красными глазами, в мокрой от дождя куртке.
— А я твоя жена! — прошептала она. — Или это уже не имеет значения?
Он попытался взять её за руку, но она отшатнулась.
— Ты даже не понимаешь, что произошло, — сказала Аня, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. — Твоя мать пришла в мой дом и потребовала мою квартиру. А когда я отказалась, она назвала меня добытчицей, чужой, не семьёй. И ты… ты даже не вступился за меня.
Дима опустил голову.
— Я растерялся…
— Нет, — перебила Аня. — Ты сделал выбор. Когда пошёл за ней. Когда назвал меня неправой.
Она вдруг осознала, что стоит босая на холодном полу, а в груди разрывается что-то важное, последнее, что ещё держало её здесь.
— Я не могу так больше, — выдохнула Аня. — Либо ты сейчас скажешь, что будешь на моей стороне, либо…
Дима поднял на неё мокрые от дождя или слёз? глаза.
— Аня, я…
В этот момент в его кармане зазвонил телефон. Они оба знали, кто звонит.
Аня медленно покачала головой.
— Ответь.
Дима нервно заморгал.
— Это не важно сейчас…
— Ответь! — крикнула она так, что он вздрогнул.
Он достал телефон, посмотрел на экран и… положил обратно в карман.
— Нет. Сначала мы.
Аня почувствовала, как в груди что-то дрогнуло. Но было уже поздно.
— Нет, Дима. Сначала — ты и она. Всегда.
Она начала закрывать дверь. Он упирался ладонью.
— Подожди! Я могу всё исправить!
— Поздно, — прошептала Аня. — Ты должен был исправить это час назад.
Дверь закрылась с тихим щелчком. Аня прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. С другой стороны слышалось тяжёлое дыхание. Потом шаги — медленные, неуверенные. Потом тишина.
Она осталась одна. С тёмной пустотой в груди и осознанием, что завтра придётся принимать решения, которые изменят их жизни навсегда.
Серый рассвет пробивался сквозь незадернутые шторы. Аня сидела на кухне, сжимая в руках остывшую чашку чая. Всю ночь она не сомкнула глаз, перебирая в голове варианты. Телефон лежал перед ней — три пропущенных звонка от Димы, десяток сообщений. Она не читала.
Детский плач разорвал утреннюю тишину. Аня машинально встала, но замерла на полпути к комнате — за дверью послышался шорох ключей.
Дверь открылась, и на пороге появился Дима. Он выглядел ужасно — помятая одежда, тени под глазами. В руках он держал два бумажных стакана с кофе.
— Я… принёс тебе латте, — пробормотал он, протягивая один стакан. — С корицей. Как ты любишь.
Аня молчала. Кофе пахло корицей и чем-то безвозвратно ушедшим — теми утрами, когда они вместе бежали на работу, смеясь над чем-то незначительным.
— Я ночевал в машине, — продолжил Дима, когда молчание стало невыносимым. — Думал…
— Где твоя мать? — перебила Аня.
Он вздрогнул, будто от удара.
— У себя. Я… мы вчера поругались.
Аня медленно подняла глаза.
— Вы? Поругались?
Дима поставил стаканы на стол и провёл рукой по лицу.
— Я сказал ей, что она перешла все границы. Что не позволю так говорить с тобой.
В детской снова заплакал ребёнок. Аня не двинулась с места.
— И что она ответила?
Дима горько усмехнулся.
— Что я слабак. Что ты мной манипулируешь. Что… — его голос сорвался, — что если я не заберу свою долю в квартире сейчас, то останусь ни с чем.
Аня вдруг почувствовала странное спокойствие.
— И что ты ей сказал?
Он поднял на неё глаза — впервые за долгое время ясные и твёрдые.
— Что моя семья здесь. Что эта квартира — твоя, и я не позволю её трогать.
Он сделал шаг вперёд.
— Что если ей нужны деньги — я помогу. Но не за твой счёт. Никогда.
Аня почувствовала, как что-то тает внутри. Но рана была ещё слишком свежа.
— Почему ты не сказал этого вчера?
Дима опустил голову.
— Потому что я идиот. Потому что привык подчиняться. Но когда я увидел, как закрывается дверь… — его голос дрогнул, — я понял, что могу потерять тебя. По-настоящему.
Из детской донёсся возмущённый крик. Аня автоматически сделала шаг, но Дима опередил её.
— Позволь мне.
Он ушёл в детскую, и через минуту оттуда донёсся смех — он всегда умел успокоить их сына.
Аня стояла посреди кухни, слушая эти звуки, и вдруг осознала: решение, которое казалось ей ночью таким очевидным, теперь выглядело иначе.
Дима вернулся с ребёнком на руках. Малыш тянулся к ней, улыбаясь.
— Мама!
Она взяла сына на руки, и в этот момент Дима осторожно коснулся её плеча.
— Я не прошу прощения сразу. Я знаю — нужно время. Но… дай мне шанс всё исправить.
Аня посмотрела на мужа, потом на ребёнка, который беззаботно играл её волосами.
— Один шанс, — прошептала она. — Последний.
И когда Дима обнял их обоих, она почувствовала, как что-то начинает заживать. Но где-то в глубине души оставался холодный осадок — она знала, что Людмила Петровна не сдастся так просто.
Битва была отложена, но не окончена.
Прошло две недели. Осень вступила в свои права, засыпая подоконники жёлтыми листьями. Аня разбирала почту, когда в руках оказалось официальное письмо — толстый конверт с печатью юридической фирмы. Сердце упало.
— Дима! — позвала она, голос дрогнул.
Он выбежал из ванной с бритвой в руке, на щеке оставалась полоска пены. Увидев конверт, лицо его потемнело.
— Дай сюда.
Он вскрыл конверт дрожащими пальцами. Листы плотной бумаги шуршали, как осенняя листва под ногами. Аня видела, как с каждой строчкой его лицо становится всё бледнее.
— Мать подала в суд, — наконец выдохнул он. — Требует признать её право на часть нашей квартиры. Основание — что она якобы вкладывала в ремонт.
Аня прислонилась к стене, чтобы не упасть.
— Но это же ложь! Ремонт делали мои родители!
Дима швырнул бумаги на стол. В его глазах горел огонь, которого она не видела даже в ту страшную ночь.
— Хватит. Я еду к ней.
— Нет, — Аня схватила его за руку. — Ты наговоришь лишнего. Давай через адвоката…
Он вырвал руку с такой силой, что Аня вздрогнула.
— Нет, это должно закончиться сегодня. Либо я останавливаю её сейчас, либо… — он не договорил, схватил ключи и выбежал из квартиры.
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что ребёнок заплакал в соседней комнате. Аня машинально пошла успокаивать сына, но мысли её были далеко — в той страшной бездне, которая разверзлась между их семьёй и упрямой старухой.
Через час зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Алло? — дрожащим голосом ответила Аня.
— Это соседка вашей свекрови, — прошептал взволнованный женский голос. — У них тут скандал… Ваш муж в таком состоянии… Может, вам приехать?
Сердце Ани остановилось. Она бросила трубку, схватила ребёнка и выбежала на улицу. Такси мчалось сквозь осенний город, а в голове стучало одно: «Только бы живой, только бы не натворил глупостей…»
Квартира свекрови была на первом этаже. Даже с улицы было слышно громкие голоса. Аня, не раздумывая, нажала кодовый замок — они не меняли его с тех пор, как Дима жил здесь студентом.
Картина, открывшаяся ей, врезалась в память навсегда. Людмила Петровна стояла посреди комнаты с торжествующим выражением лица. А Дима… Он сидел на полу, обхватив голову руками, и рыдал. Настоящими, мужскими, разрывающими душу рыданиями.
— Я отказываюсь от тебя, — сквозь слёзы говорил он. — Ты больше не моя мать. Я подаю встречный иск за клевету. И если суд потребует — я сам выведу тебя из этой квартиры под конвоем.
Людмила Петровна побледнела. Впервые за все годы Аня увидела в её глазах страх.
— Ты… Ты не смеешь… Я же твоя мать!
— Нет, — Дима поднялся, вытирая лицо. — Моя семья там, — он указал на Аню с ребёнком в дверях. — А ты просто женщина, которая пытается её разрушить.
Он подошёл к жене, взял ребёнка на руки, и они вышли в осенний двор, оставив за спиной разбитую в дребезги дверь их прошлой жизни.
Листья шуршали под ногами. Малыш смеялся, ловя ладошками золотые кружева падающей листвы. Аня сжимала руку мужа, и в этом пожатии было всё — и боль, и прощение, и хрупкая надежда на то, что впереди у них будет много таких осеней. Тихих. Семейных. Без посторонних.
