Ольга вошла в дом, поставила сумку у двери, стянула пальто и прошла на кухню. В нос ударил запах жареного лука и хлеба. Павел стоял у стола, нарезал буханку на тонкие ломти, рядом на табурете Илья корпел над тетрадью, высунув язык и подпирав голову кулаком.
— Устала? — спросил Павел, не оборачиваясь.
— Как собака. Опять два класса сидели с температурой. А замены нет. — Она села, потёрла шею. — Чай налить?
Он положил нож, протянул кружку. — Тут сегодня мама просила передать, — начал он, — у Сашки, моего брата, проблемы. Он разошёлся с женой, сейчас жить негде. Мама переживает — и теперь вот надеется, что мы его выручим. Она говорит — может, пустим его временно в квартиру? Там ведь просто арендаторы.
Ольга откинулась на спинку стула. Несколько секунд молчала.
— Просто арендаторы? — повторила медленно. — Которые платят нам ипотеку? Которые спасают нас от банкротства? Нет, Паш. Нельзя.
Он смотрел на неё, растерянный.
— Я ж не настаиваю. Просто… ну, мама просила.
— А ты подумал, почему она не к кому-то ещё обратилась? Почему сразу — к нам? Мы на даче не потому, что любим уют деревенской жизни. Мы здесь, потому что иначе не справляемся. Мы выгребаем. Сами.
Он кивнул, не споря. Илья перелистнул страницу, бросив взгляд на Ольгу, но она уже встала и пошла мыть руки.
На следующий день, ближе к полудню, у калитки скрипнул замок. На дорожке показалась фигура Нины Сергеевны — пальто, аккуратный узел волос, пластиковый контейнер в руках. Павел вышел ей навстречу, проводил в дом.
— Я вам тут пирожков привезла, с вишней и капустой, — сказала она, ставя контейнер на стол. — Проезжала мимо, решила заглянуть. Как вы тут?
Ольга кивнула.
— Спасибо. Всё нормально.
Нина опустилась на край табурета, расправила юбку.
— Я вот чего… Сашеньке негде жить. Совсем. Всё дорого. Съём — неподъёмный. А у вас квартира пустует. Чужим людям сдаёте, а мой сын Саша по углам. Странно как-то.
— Мы её не просто так сдаём, — спокойно ответила Ольга. — У нас ипотека. Квартира платит сама за себя. Мы и на даче-то живём, потому что по-другому не тянем.
Нина Сергеевна чуть качнула головой. — Деньги теперь важнее семьи, да? Тогда всё понятно…
Ольга не ответила. Павел пошёл кормить кур.
Вечером, когда Илья уже лёг, Павел опустился в кресло у телевизора. Долго молчал, потом заговорил, глядя в пол.
— Ты не думай, сказал Павел Ольге, я тебя понимаю. Я с тобой. Просто… мама между нами мечется. Жалко её. И Сашка… ну, он слабый. Не выдержал.
Ольга сидела напротив, обнимая кружку с чаем.
— А я? Я — между совестью и банком. Между долгом и невозможностью. Мы не живём — мы выплываем. И вот это — не про жадность. Это про выживание. Мы не обязаны тащить чужие ошибки.
Павел вздохнул, но не стал спорить.
В субботу с утра на кухне пахло хлебом и сыром. Павел стоял у двери в коридоре с телефоном. — Мама звонит, — сказал он и включил громкую связь.
Из динамика раздался её голос — отчётливый, натянутый: — Раз вы такие принципиальные, тогда дачу верните. У вас ведь квартира есть. А вы ещё и на даче живёте. И с жильём, и с подарком остались, а Саша теперь по углам ютится.
Ольга подошла ближе.
— Мы живём здесь, потому что по-другому не можем. Дача оформлена на нас официально — вы сами подписали дарственную, добровольно передали её нам. Тогда это казалось честным: Саше вы помогли с покупкой машины, вложились по-своему, а нам дали крышу над головой. Никто никого не обделял. Всё было по справедливости. И возвращаться к этому теперь — несправедливо. Это уже не обсуждается.
Нина Сергеевна резко: — Обсуждается. Я ошиблась. Всё несправедливо получилось…
Павел отключил громкую связь. В доме стало тихо.
Поздно вечером, когда Ольга мыла посуду, Павел снова ходил по кухне, как по клетке.
— Я тут подумал… Может, дачу продадим? Погасим ипотеку, а Сашке часть отдадим? Ну, чтобы всем полегче стало.
Ольга повернулась к нему, с мокрыми руками, с раздражением в голосе.
— Серьёзно? Продадим то, где живём? Где сын в школу собирается, где картошка в кладовке? Чтобы взрослому мужику сэкономить на съёме? Паш, мы не вольготно живём. Мы баланс держим. А он пусть тоже учится.
На следующий день они возвращались с местного рынка: Илья тащил сетку с картошкой, Павел — два пакета, Ольга несла зелень и молоко. Павел пошёл к сараю, стал раскладывать лопаты, копошился в углу. Ольга складывала продукты на полку в кладовке.
— Слушай… — голос Павла звучал нерешительно. — Если хочешь — давай оформим дачу на тебя. Чтобы мама не могла ничего качать. Так будет проще.
Ольга вышла в проход, вытерла руки о фартук.
— Ты уверен?
Он посмотрел на неё впервые за весь день прямо.
— Теперь — да.
Ольга ответила сразу:
— Я думаю, это лишнее. Никто ничего качать не будет.
Вечером в понедельник Павел вошёл на кухню, сел за стол и долго молчал, глядя в одну точку. Потом, будто нехотя, заговорил:
— Мама обиделась. Сказала, мы Сашу предали. Больше ни звонков, ни визитов. Всё, как она выразилась, «по заслугам».
Ольга поставила чайник.
— Мы не предали. Мы границы провели.
Из комнаты выглянул Илья.
— Бабушка что, обиделась?
— Пока — да, — сказал Павел и снова опустил глаза.
На следующий день, около полудня, Павел сидел на крыльце, телефон у уха.
Саша позвонил сам. Его голос был натянутым, вкрадчивым:
— Брат, ну что, пустите хоть временно? Пока на ноги встану, я ж не навсегда… перебиться просто.
Павел помолчал, потом ответил:
— Извини, Саш, не могу. Там арендаторы, договор, всё официально.
Из трубки раздалось раздражённое:
— Ой, да ладно отмазываться. Всё с вами ясно.
Павел не успел ничего сказать — в трубке щёлкнуло, и наступила глухая тишина. Он поднёс телефон к глазам, будто надеялся, что звонок ещё продолжается. Но экран погас. Несколько секунд он сидел молча, глядя в точку, как будто не поверил, что всё закончилось именно так.
Вечером Павел сел за стол на кухне, обхватил голову руками.
— Сашка звонил. Просил пожить. Я отказал. Он обиделся.
Ольга поставила перед ним суп.
— И правильно. Мы не просто держим жильё. Мы несём за него ответственность.
На следующий день, ближе к вечеру, на кухне пахло яблоками и сырой картошкой — Ольга чистила овощи на ужин. Павел молча вымыл руки, вытер полотенцем, поставил телефон на полку и вдруг резко сказал:
— Мне сегодня Тамара писала.
Ольга не сразу подняла глаза.
— Тамара?
— Жена Кольки, двоюродного брата. Она мне накатала: «Вы, значит, с ипотечной квартиры деньги берёте, а Сашка по чужим углам? Тебе не стыдно?»
Ольга положила нож, обернулась.
— А ты что, им жаловался?
— Просто рассказал… как есть. Они сами выводы сделали.
Ольга прищурилась.
— Ага. «Просто рассказал». А теперь нас судят те, кто и рядом не стоял. Люди любят считать — особенно в чужой жизни.
Павел больше ничего не ответил. Взял веник, вышел на веранду.
Вечером, уже в пижаме, он показал ей экран телефона. На сером фоне — новое сообщение от Нины Сергеевны:«Саша живёт в съёмной комнате. Денег впритык. Вы гордитесь собой?»
Ольга мельком глянула, отдала телефон обратно.
— Если тебе так жалко — можешь помочь. Но не из нашего бюджета. Мы и так едва держимся. У нас есть свои обязательства, и если каждый раз вытаскивать Сашу, он так и не научится решать свои проблемы.
Павел кивнул и убрал телефон в ящик, не глядя.
Позже, за кухонным столом, Ольга проверяла тетради. Рядом лежал список платежей — аккуратно составленный, со сроками и суммами. Она ткнула пальцем в цифру.
— Сколько осталось по ипотеке?
Павел достал приложение, посчитал.
— Семнадцать месяцев. Если никто не сорвётся.
Ольга закрыла тетрадь.
— Значит, выдержим.
На следующий день, ближе к вечеру, Илья на улице мастерил кормушку — сосновые дощечки, гвозди, верёвка. Павел прибивал рейку к забору, криво, но старательно. Ольга сидела на крыльце с книгой.
— Можно тут всё лето жить, на природе? — крикнул Илья. — Я тут гамак повешу!
— Можно, — отозвалась Ольга, не поднимая глаз.
Павел повернулся к ней.
— И правда хорошо. Тихо. Свежий воздух.
Ольга отложила книгу, подняла на него глаза и сдержанно улыбнулась.
— Я рада, что ты это наконец почувствовал.
Он подошёл ближе и сел рядом на ступеньку.
— Я и правда раньше не понимал. Мне казалось, это просто временное. А теперь смотрю — и понимаю, как сильно ты держала нас обоих.
Ольга качнула головой, взгляд у неё был усталый, но мягкий.
— Я не одна. Просто раньше мы были не вместе, а рядом. А сейчас — вместе. Это многое меняет.
Через неделю, вечером, Павел зашёл в дом и положил на стол пригласительную — карточку в цветочек.
— Мама позвала. День рождения у племянника. Сказала: только я и Илья. Ты — нет.
Ольга молча посмотрела на карточку, потом — на Павла.
— Тогда и вы — нет. Мы семья. Или вместе — или никак.
Павел вздохнул и убрал карточку в ящик.
— Скажу, что не приедем.
Он ушёл в комнату, прикрыв за собой дверь. Ольга осталась сидеть за столом, молча. Пальцы скользнули по краю скатерти, неуверенно подогнули уголок. Ткань была старая, местами протёртая, но всё ещё крепкая — как и она сама. Уставшая, потрёпанная, но держащая форму.
Через пару недель, в конце месяца, Ольга вернулась домой хмурая. Села за стол, молча сняла часы и положила рядом. Павел сразу понял — что-то не так. Он налил ей чаю, сел напротив.
— Что случилось?
— Ставку сократили. Половина нагрузки — под нож. У нас новая директриса. Молодая. Говорит — неэффективно.
Он покачал головой.
— Может, тогда квартиру продадим? Расчитаемся с банком, упростим жизнь…Не будет долга — будет легче.
Ольга сжала чашку в ладонях.
— Нет. Мы вытянем. Нам нельзя снова остаться без запаса. Мы уже на пределе. Квартира — это не балласт. Это якорь.
Он не стал спорить. Только потянулся и положил ладонь на её руку.Она не убрала.
Лето шло на спад, но утро было тёплым. Павел вышел на крыльцо с чашкой кофе, оглядел двор: качалась кормушка, висела верёвка от гамака, Илья, босиком и сосредоточенный, рисовал что-то палкой на утоптанной земле у клумбы. Ольга вышла следом, застёгивая лёгкий кардиган. Они сели на крыльцо, пили чай, переговаривались вполголоса. В какой-то момент скрипнула калитка — и они подняли головы и замерли.
У калитки стояла Нина Сергеевна. Без звонка, без предупреждения — приехала с утра на электричке и сразу направилась к их дому. Вид у неё был собранный, решительный — явно пришла не случайно. Строгая, в тонком плаще, с сумкой в руках. Павел вздохнул и шагнул навстречу. Ольга — за ним, не торопясь.
— Вот решила ещё раз к вам прийти, — сказала Нина Сергеевна, не двигаясь с места. — Может, вы одумались?
Павел стоял чуть в стороне. Ольга подошла ближе.
— Мы же вам всё объяснили. Что вы ещё хотите услышать?
— Я хочу, чтобы вы услышали, — голос у Нины Сергеевны дрогнул.
— Эта дача моя. Я её вам подарила. Но сейчас у нас в семье проблемы. Саше нужно помочь.
Ольга стояла прямо, но без злости.
— Я не хочу больше это обсуждать. Вы не слышите, что мы вам говорим. Мы живём тут. Мы сам едва справляемся.
Павел не вмешивался. Только смотрел.
Нина Сергеевна вздохнула, как будто с трудом.
— Ладно. Живите, как хотите. Неблагодарные, — бросила она и пошла прочь, не оборачиваясь.
Ольга смотрела ей вслед. Павел шагнул к ней, но не сказал ни слова. Илья закричал из-за дома, зовя их к себе. Ольга развернулась, как будто стряхнула с себя всё — и пошла к сыну.
Через пару дней они вышли на рассвете — тихо, без слов. Илья с рюкзаком, Павел нёс лейку, Ольга — в резиновых перчатках, с ведром. Утро было пахучим, влажным. Всё дышало покоем.
Павел посмотрел на жену.
— Раньше мама думала, без неё мы рухнем. А мы — выросли.
Ольга улыбнулась.
— Не рухнули. Потому что держались за своё, а не за чьё-то одобрение.
Он протянул ей руку, она коротко сжала её и пошла вперёд — к грядкам.
Осень наступила незаметно. Ветер стал колючим, листья под ногами — резкими, сухими. Илья завязывал шнурки в прихожей, Павел нагнулся помочь, но сын оттолкнул его с весёлым: «Сам!»
Ольга подала куртку, поправила капюшон, провела рукой по плечу.
— Подвезти?
— Нет. Я сама, — ответила она и поправила шарф.
Павел смотрел, как она собирается. У неё была другая осанка. Чуть иная походка. Спокойствие, собранность, ясность.
— Ты давно — сама, — сказал он. — А я только догоняю.
Она остановилась, посмотрела на него.
— Хорошо, что всё-таки решил догнать.
Он кивнул. И больше ничего не сказал.
Илья хлопнул дверью, выбежал на улицу. Ольга пошла следом, а Павел остался в прихожей — на пару секунд, в тишине. Потом тоже вышел.
Больше никто не звонил. Не приходил. Не звал на дни рождения и праздники. Связь с роднёй оборвалась — не громко, не ссорой, а как будто кто-то тихо закрыл дверь и не оглянулся. Ольга иногда ловила себя на том, что ждёт: может, позвонят? Позовут? Напишут? Но телефон молчал. Прошло время — и стало ясно: их вычеркнули. А может, они сами вычеркнулись. Неизвестно, удастся ли когда-нибудь вернуться назад, если вообще захочется.
