Катя вставила ключ в замочную скважину, повернула — и остановилась. За дверью раздавался хохот. Кто-то громко чихнул, кто-то кому-то орал из кухни, посуда звенела, кто-то что-то уронил.
Катя глубоко вдохнула. Не из усталости. Просто чтобы не заорать.
Эта квартира раньше принадлежала её отцу. Он ремонт здесь делал собственными руками, углы выравнивал до миллиметра, плитку в ванной выкладывал как ювелир — и всё это, чтобы дочь жила по-человечески. Но вместо жизни «по-человечески» у Кати сейчас в квартире обитал цирк шапито. Бюджетная версия. С гастролями по её нервной системе.
Катя вошла. И как всегда — чужая в собственном доме.
На кухне сидели трое: Анна, Денис и, о, сюрприз, какая-то их подруга, с которой она не была знакома. Туфли «гостьи» стояли аккуратно на коврике, а вот куртка валялась на спинке дивана. Кухонный стол был завален суши из доставки, пиццей в коробке и чьими-то голыми ногами. Анна, как всегда, удобно устроилась, будто ей кто-то тут подушку подложил.
— О, Катюш, привет! — протянула Анна, не вставая. — Мы тут как раз обедаем. Хочешь кусочек ролла? Вкусные, с креветкой.
— Это моя банка кофе? — Катя кивнула на полупустую банку, рядом с которой стояла ложка, облизанная так, как будто ею еду не мешали, а любовные письма писали.
— Да, извини, закончился тот, что Денис купил. Ты ж всё равно не пьёшь после обеда, да?
Катя промолчала. Потому что если начнёт, то сейчас заварит не кофе, а скандал.
В комнату вошёл Михаил. В руках — пакет с продуктами.
— Любимая, я купил твои хлебцы. Те, что без соли. И ещё йогурт.
— А я тебя просила? — сухо спросила Катя.
— Ну… я подумал…
— Не надо за меня думать, Миша. Лучше скажи, сколько ещё гостей у нас тут прописано?
Михаил сглотнул. Его нерешительность была хронической, как ревматизм у пожилых.
— Катюш, ну… Ты же знаешь, Анна с Денисом — временно. Пока они с жильём решают…
— Михаил, они «временно» живут у нас уже третий месяц. С подружками, в пижамах, с моей едой. А я — как квартирантка на подселении.
Анна вскинула брови.
— Ничего себе! Мы, значит, подселение? Спасибо, Катюш. Мы же родственники.
— Родственники — это когда ты с человеком на свадьбах, а не в тапках в его квартире. — Катя посмотрела на Дениса. — А ты хоть что-нибудь купил за это время, кроме пива?
— Я помогал Мише розетку чинить, между прочим! — обиделся он. — И ванну мыл. Твою.
Катя фыркнула.
— Вы с ванны начинаете, потом на унитаз перейдёте? Может, ключи сразу отдадите моим соседям — пусть тоже «временно» поживут?
Михаил осторожно положил пакеты на стол и встал рядом.
— Ну что ты сразу так резко…
— Я не резко. Я ясно. Это МОЯ квартира, Миш. Она не «наша», не «семейная», не «общая». Это — наследство от моего отца. Понимаешь?
Анна скрестила руки.
— Вот и видно, что не ты с Мишей из любви, а из-за квартиры. Жила бы ты в хрущёвке — давно б развелись.
Катя резко повернулась к ней:
— А ты, видимо, сюда как на экскурсию в «лучшее жильё» приехала. Туалетный утёнок утащить не хочешь на память?
— Катя, пожалуйста… — Михаил уже умолял. — Не при гостях…
— Это не гости. Это паразиты, Миша. Которые расселились по жилплощади и сожрали мои запасы чая, сахара, кофе и нервов.
Молчание. Только подруга Анны чавкала суши. У неё был хороший аппетит и плохое чувство обстановки.
— Мы уйдём, — бросил Денис. — Мы не держимся. Просто скажите нормально, по-человечески, и всё.
— Вы, кажется, не слышали, как звучит «по-человечески»… — Катя прислонилась к косяку. — Посуду за собой помыли хотя бы?
Анна встала. Высокая, с ухоженными волосами и выражением лица, как будто у неё отняли бизнес.
— Ладно, раз так, мы сегодня же съедем. А ты, Катя, зря так с Мишей. Он ради тебя многое терпит.
— Например?
— Например, нас.
Катя усмехнулась. Впервые за день.
— Ага. Ради меня он терпит то, что я не могу больше терпеть. Интересная арифметика.
Гости удалились. Подруга унесла последнюю пиццу.
Катя осталась в кухне одна. Михаил молча тёр руками лоб.
— Тебе нравится, когда я в своём доме чувствую себя посторонней? — наконец тихо спросила она.
— Конечно, нет. Я просто… не хочу ссор в семье.
— А я — не хочу жить в коммуналке. Я не подписывалась на это, когда ты делал мне предложение. Или ты тоже «временно»?
Михаил поднял глаза.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Перестал быть мебелью. Хочешь — живи здесь. Но сам. И пусть у тебя тут собираются хоть все твои двоюродные в свите. Я не мешаю.
Он медленно сел за стол.
— Ты выгоняешь меня?
— Я освобождаю себе воздух. В своей квартире.
Катя ушла в спальню. Закрыла дверь. Села на кровать и долго не шевелилась.
Из-за двери донеслось:
— Катя… Я люблю тебя.
— Поздно, Миша. Надо было раньше это почувствовать. Пока я ещё дышала.
Прошла неделя.
Тихая, стерильная, аккуратная, как больничная палата.
Катя просыпалась в пустой квартире. На кухне не пахло чужими завтраками. Никто не хлопал дверцей холодильника в два часа ночи. Никто не оставлял носки на спинке дивана.
Рай, о котором она мечтала.
Только он оказался совсем не тем.
Сначала было эйфорично. День — полет, ночь — свобода. Можно было включить музыку погромче, ходить в халате без бюстгальтера, жрать варёные яйца на ужин и не объясняться ни с кем.
Но через пару дней Катя заметила, что говорит сама с собой. Громко. Вслух. Даже по телефону — тишина. Никто не звонил. Даже Миша.
— Ну, и слава богу, — бросала она в никуда.
А потом ловила себя на том, что смотрит в телефон. Ждёт.
И слава богу уже звучало как сарказм.
На третий день она разобрала шкаф — и нашла старый альбом с фотографиями.
И вот она уже сидела на полу, со стаканом вина, в пижаме с пятном от кетчупа и смотрела на себя 22-летнюю. С Мишей. На фоне Золотого пляжа в Анапе. Миша — с ещё полной головой волос, с кривыми зубами и честными глазами.
Она тогда действительно его любила. Глупо. Искренне. Как любят только один раз — до того, как начинаешь считать, кто сколько положил в семейный бюджет и кто купил стиральную машину.
Катя зевнула, достала из альбома конверт, и выпала маленькая, смятая фотография.
— Мать твою… — прошептала она.
Это был не Миша. Это был он.
Андрей. Тот, кто был перед.
Тот, кто любил её не «по графику», а до дрожи. Кто забирал её с учёбы на старом «Жигуле» и шептал, что она у него «Катя-катастрофа».
Он ушёл резко. Сказал:
— Уезжаю в Питер. Тут душно. Ты не поедешь — понятно. Прощай.
И всё. Ни писем, ни звонков. Ни попытки вернуться. Только пустота и обида.
Катя тогда плакала неделю. Потом — по привычке. Потом — вышла замуж. За Мишу.
Спокойного. Надёжного. Домашнего, как плед.
Она вернулась в кухню, допила бокал.
И тут раздался звонок в домофон.
— Да ну нафиг… — пробормотала она.
Вечер. Пятница. Ни с кем не договаривалась. Курьеров не ждала.
— Кто там? — сухо спросила она.
— Кать. Привет. Это… Андрей.
Она замерла.
Время остановилось. Прямо на этой реплике.
— Это розыгрыш? Это сон? Это кто-то прикалывается?..
— Ты шутишь?
— Не умею. Пустить?
Катя почти машинально нажала кнопку.
Через пару минут — стук в дверь.
Она открыла.
И да. Это был он.
Постаревший. С морщинками у глаз. С седыми висками. Но всё с тем же взглядом — как будто всё понял за тебя и про тебя.
Он смотрел на неё. А она — на него.
Тишина.
— Можешь дать пощёчину. Даже желательно, — усмехнулся Андрей.
Катя не ответила. Отошла от двери.
— Заходи. Если не боишься тишины.
Он вошёл.
Сел на край дивана. Осторожно.
Словно это была чужая квартира. Или его снова выгонят.
— Я случайно оказался рядом, — начал он. — У тёти похороны. Проезжал мимо дома — решил рискнуть.
— Прошло двадцать лет, — холодно сказала Катя. — Ты даже не пытался…
— Катя, я был молодым идиотом. Мне казалось, что ты меня тормозишь. Что я могу «покорить Питер», если не будешь рядом. Что ты — не для меня.
И да. Я ошибся.
Она рассмеялась. Зло.
— Ты ошибся, потому что всё равно ничего не покорил? Или потому что у тебя жена теперь бьёт тебя сковородкой?
— Потому что я сижу перед тобой спустя двадцать лет и хочу снова услышать, как ты смеёшься. Даже вот так — зло.
Катя встала. Подошла ближе.
— А у меня муж ушёл. Почти сам. Хотя… Я помогла.
— Я слышал.
— Да? А я вот не слышала про тебя двадцать лет.
Андрей встал. Поставил руки на её плечи.
— Потому что боялся, что ты скажешь «пошёл вон». А сейчас мне, видимо, уже всё равно.
Она посмотрела на его руки.
— Ты хочешь что, Андрей?
— Не знаю. Просто… увидеть тебя. Сказать, что я дурак. И узнать, осталась ли та Катя, которая меня когда-то любила.
Катя молчала. Смотрела в его глаза. Слишком долго. Слишком опасно.
— Осталась. Но она больше не верит.
Он кивнул.
— Значит, буду зарабатывать. Не веру — хотя бы чашку кофе.
Она усмехнулась.
— Ты же не пьёшь кофе после семи.
— А с тобой — пил. И запивал глупыми мечтами.
Катя отвернулась. Зашла в кухню. Он за ней.
— Есть сахар?
— Ты же пил без сахара.
— С тобой — всё было слаще.
— Господи… ты всё такой же приторный.
— А ты — такая же красивая.
— Только с глазами, полными усталости.
Он подошёл ближе.
— Знаешь, Кать… Жизнь долгая. Но иногда она даёт второй шанс. Я не знаю, будет ли он у нас. Но если ты позволишь — я хотя бы попробую.
Катя посмотрела в окно.
За окном — темно. Но впервые за долгое время ей стало светлее внутри.
— Сначала — кофе. Потом — посмотрим.
Он сел за кухонный стол, как когда-то.
Она поставила перед ним чашку.
— Без сахара?
— С тобой — можно всё.
Они засмеялись. Не громко. Но так, что на секунду в этой кухне снова стало двадцать два.
Катя стояла у зеркала.
На ней был простой свитер, джинсы, волосы чуть подкручены, лицо — без тонны макияжа.
Но в глазах снова был свет. Смешной такой. С огоньком.
Она снова смеялась. Андрей приходил почти каждый день — приносил какие-то глупые печенья, сидел с ней на кухне, ругался с кофеваркой и говорил вещи, которые она уже давно не слышала.
Простые. Человеческие.
— Как прошёл день, Кать? Ты сегодня устала? У тебя что-то случилось?
Иногда они просто молчали вместе. И это было лучше, чем весь семейный хор Михаила с кастрюлями, носками и голосами.
Катя впервые за долгое время чувствовала себя дома в собственной квартире.
А потом…
Раздался звонок в дверь.
Резкий, как выстрел.
Не в домофон. В дверь.
— Андрей же с утра уехал в офис… Кто бы…
Катя осторожно подошла. Посмотрела в глазок.
— Господи.
Михаил.
Стоял, как из прошлой жизни. Куртка с вмятинами на плечах, чуть взъерошенный, с пакетом в руках.
— Привет, — тихо сказал он, когда она открыла.
— Чего тебе?
— Я… вернуться хочу. Поговорить.
— Михаил, ты не опоздал. Ты просто ушёл.
Он шагнул внутрь.
Катя не закрыла дверь, но не остановила.
— Что, родня в очередной раз испарилась? Надо снова к теплому берегу?
— Катя, не начинай, — выдохнул он. — Я… долго думал. Там, у матери. Не мог спать. Вспоминал, как мы начинали. Как ты боролась за наш быт, как носилась с этими кредитами, как не пила алкоголь, потому что я не любил запах. А я… я просто хотел, чтоб все были довольны. И тебя потерял.
Катя стояла молча.
Говорить ей не хотелось.
— Я не умею так, как ты. Не умею говорить красиво, как… твой поэт, — с иронией добавил он. — Но, Кать, я всё понимаю. И если ты… если ты можешь… Я готов. Начать заново. Только мы. Только ты и я.
Без Денисов, без Анн, без Тамары Сергеевны и без всех этих табуреток, которые на мне ездили.
Она смотрела в пол.
И тут — стук. Второй.
— Кто там? — бросил Михаил.
— Это Андрей. Я ждал кофе… — раздался голос с той стороны.
Катя закрыла глаза.
— Отлично, — выдохнул Михаил. — Просто… отлично.
Он пошёл к двери, распахнул её.
— А вот и поэт. Весь в белом?
Андрей вошёл, в куртке, с банкой молотого кофе в руке.
— Привет, — кивнул он. — Не знал, что у тебя встреча выпускников.
— Я её муж, если что, — резко сказал Михаил.
— Бывший, насколько я понимаю. Или у вас тут ещё всё… в подвешенном состоянии?
— А тебе-то что? Ты двадцать лет где был?
— Вырос. В отличие от некоторых.
— Да ты…
— Хватит! — Катя хлопнула по столу. — Вы что, серьёзно сейчас будете меряться длиной ошибок?
Мужчины замолчали.
— Михаил, ты ушёл. Ты даже не позвонил. Не сказал: как ты там?
Ты не спросил, когда я выставила всех. Тебе было удобнее с роднёй, чем со мной.
Теперь пришёл — и что? Думаешь, я как батарейка в холодильнике? Открыл, вставил — и снова работает?
— Я же…
— Нет. Слушай! — Катя перешла на крик. — Вы оба мне дороги. По-своему.
Ты — потому что был со мной почти двадцать лет. Ты терпел меня, я терпела тебя, и мы, чёрт побери, были командой.
А ты, Андрей… ты — потому что в тебе до сих пор есть та искра, которая когда-то зажгла меня.
Но знаете, в чём проблема?
Она подошла к окну. Открыла его.
Прохладный воздух ворвался в комнату.
— Я не хочу выбирать между вами. Я хочу выбрать себя.
Мужчины молчали.
— Вы оба классные. Со своими плюсами, минусами и тараканами.
Но я всю жизнь жила в чьих-то рамках. Сначала — в родительских. Потом — в браке. Потом — в этой коммунальной сказке, где все «свои».
А теперь — хватит.
Катя подошла к Михаилу.
— Ты проснулся. Поздно. Но спасибо, что хотя бы сейчас. Прости, но я не могу снова поверить в нас.
Потом — к Андрею.
— Ты пришёл. И, возможно, слишком рано. Потому что я ещё не разобралась в себе. Я не готова снова падать с головой. Я боюсь.
Андрей кивнул.
Михаил молчал.
— Вы оба свободны. Я вас не держу. И никому ничего не должна.
А себе — должна. Спокойствие. Тишину. И уважение.
Михаил ушёл первым. Не оборачиваясь. Сел в такси.
Андрей постоял, помолчал. Потом подошёл.
— Я буду рядом. Если что — позови. Не как герой, а как человек. Хорошо?
Катя кивнула.
Он ушёл. Тихо. Без пафоса.
Катя осталась одна.
Закрыла окно. Зашла на кухню. Села.
Впервые за много лет — в тишине. Осознанной. Своей.
И впервые почувствовала себя не одинокой, а свободной.
