— Я уже обещал сестре, что твоя квартира в ее распоряжении, — поставил перед фактом муж, когда я была на 9ом месяце

— Я уже обещал сестре, что твоя квартира в ее распоряжении, — поставил перед фактом муж, когда я была на девятом месяце.

Я замерла, держа в руках детские носочки, которые только что достала из комода. Живот тяжело оттягивал вниз, малыш активно толкался, словно чувствуя мое напряжение.

— Что ты сказал? — я медленно повернулась к Игорю, надеясь, что ослышалась.

— Ну, ты же знаешь, у Светы проблемы с жильем. Съемная квартира, хозяйка выгоняет. А у нас двухкомнатная пустует после твоей мамы.

Мамина квартира. Та самая, которую она завещала мне перед смертью три года назад. Единственное, что у меня осталось от нее, кроме воспоминаний и старых фотографий.

— Игорь, мы же договорились, что сдавать ее будем. Деньги на ребенка понадобятся.

— Да ладно тебе, — он махнул рукой, не отрываясь от телефона. — У меня зарплата хорошая. А Света — моя сестра, она не чужая.

Я опустилась на кровать, носочки выпали из рук. Схватка прошла по животу — не родовая, а от нервов.

— Ты вообще со мной посоветовался? Или я уже не имею права голоса в собственных делах?

— Не устраивай истерику. В твоем положении это вредно, — Игорь наконец поднял глаза от экрана. — Я уже дал слово. Не заставлять же меня выглядеть идиотом перед родственниками.

— А как же я выгляжу? Беременная жена, которая узнает о судьбе своего наследства постфактум?

— Перестань драматизировать. Квартира никуда не денется, просто Света поживает там. Временно.

Временно. Я знала Светлану достаточно хорошо, чтобы понимать — ее «временно» могло растянуться на годы. Она умела устраиваться в чужой жизни так, будто всегда там была.

— А что, если я скажу «нет»? — тихо спросила я.

Игорь замер. Мы были женаты четыре года, и за это время я ни разу не перечила его решениям. Покорная жена, удобная жена, которая не создает проблем.

— Не скажешь, — он улыбнулся самоуверенно. — Ты же понимаешь, что семья важнее всего.

— Чья семья, Игорь? Твоя или наша?

— Не начинай опять про то, что моя мать тебя не принимает. Она просто переживает за сына.

Я встала, подошла к окну. На улице октябрь золотил деревья, дети играли в песочнице во дворе. Через месяц у нас родится ребенок. Наш ребенок. И квартира моей мамы — единственная гарантия того, что у малыша будет крыша над головой, что бы ни случилось.

— Игорь, я не дам ключи от квартиры.

Тишина затянулась. Я чувствовала его взгляд на своей спине.

— Лена, не будь дурой. Света заплатит за коммуналку, следить будет за квартирой. Одни плюсы.

— А что, если она откажется съезжать?

— С чего бы ей отказываться? Я же сказал — временно.

— Игорь, а что, если я рожу и нам станет тесно в однокомнатной? Что, если я захочу, чтобы ребенок рос там, где росла я? В маминой квартире?

— Не фантазируй. Нам и здесь хорошо.

Мне? Мне было хорошо в квартире его родителей, где каждая вещь кричала о том, что я здесь чужая? Где свекровь пересчитывала продукты в холодильнике и намекала, что я слишком много ем? Где я не могла переставить даже стул, не выслушав лекцию о том, как правильно вести хозяйство?

— Света уже собирает вещи, — добавил Игорь. — И я уже дал ей ключи.

Внутри все оборвалось. Он дал ключи. От маминой квартиры. Без моего согласия.

— Ты дал ключи от моей квартиры своей сестре без моего разрешения?

— Наша квартира. Мы же семья.

— Квартира записана на меня. Я наследница. И ключи ты взял из моего комода.

— Ну и что теперь, в полицию на меня заявлять будешь? — он засмеялся, но смех прозвучал натянуто.

Я повернулась к нему. В глазах у него было что-то новое — раздражение, смешанное со страхом. Страхом того, что покорная жена вдруг перестает быть покорной.

— А почему бы и нет? — тихо сказала я.

— Лена, ты беременна, тебе нельзя нервничать. Подумай о ребенке.

— Я и думаю о ребенке. О его будущем. О том, что у него должно быть свое место в этом мире.

— У него есть место. Здесь, с нами.

— С нами или с вашей семьей? Игорь, за четыре года твоя мать ни разу не назвала меня по имени. Только «жена Игоря» или «она». Ты думаешь, с ребенком будет по-другому?

— Мама привыкнет.

— А если не привыкнет? Если будет внушать нашему сыну или дочери, что мама — не такая, что настоящая семья — это папина сторона?

Игорь молчал. А я вдруг поняла, что мы уже давно живем в разных мирах. Он — в мире, где его решения не подвергаются сомнению, где жена должна быть благодарна за то, что ее терпят. А я — в мире, где мне снятся мамины руки, где я помню ее голос, где квартира на улице Мира — не просто жилплощадь, а дом.

Прошло несколько дней. Света все-таки переехала в квартиру моей матери.

— Я поеду к Свете, — сказала я. — Поговорю с ней.

— Не вздумай устраивать там скандал! — ответил муж.

— Не устрою. Просто поговорю.

Я взяла сумку и направилась к двери. Игорь догнал меня в прихожей.

— Лена, не делай глупостей. Подумай о нас, о семье.

— Думаю, — я надела куртку, которая едва застегивалась на животе. — Каждый день думаю.

Света открыла дверь маминой квартиры так, будто жила здесь всегда. На ней был мамин халат — тот самый, синий в цветочек, который я не могла заставить себя выбросить.

— Лена! — она улыбнулась широко, но глаза остались холодными. — Заходи, не стой на пороге.

Я вошла. В прихожей стояли чемоданы Светы, на полке уже лежали ее вещи. Пахло ее духами — резкими, сладкими. Маминого запаха — легкого, как дыхание — больше не было.

— Слушай, спасибо тебе огромное, — Света прошла на кухню, я последовала за ней. — Игорь такой молодец, что договорился с тобой. Ты не представляешь, как меня хозяйка доставала! Каждый день претензии были.

Она открыла холодильник — мамин холодильник — и достала йогурт.

— Света, а Игорь объяснил тебе, что это временно?

— Ну да, конечно. Пока свою не найду. — Она села за стол, за которым мы с мамой пили чай каждое воскресенье. — Хотя, честно говоря, искать особо не спешу. Здесь так уютно! И район хороший, до работы недалеко.

— Понятно, — я осталась стоять. — А коммуналку ты будешь платить?

— Игорь сказал, что пока не нужно. Что вы и так справляетесь.

Конечно, сказал. А то, что эти деньги могли бы пойти на детские вещи, на коляску, на кроватку — это неважно.

— Света, мне нужны ключи обратно.

Она поперхнулась йогуртом.

— Что?

— Ключи от квартиры. Мне нужны ключи.

— Но… Игорь же сказал…

— Игорь не имел права их давать. Это моя квартира, мое наследство. И я не давала своего согласия.

Света встала. На лице у нее появилось выражение, которое я видела у нее, когда она хотела добиться своего любой ценой.

— Лена, ты же понимаешь — мне некуда идти. Хозяйка уже сдала мою комнату другим. Я уволилась с подработки, думала, что у меня пока что есть жилье.

— Это не мои проблемы.

— Как это не твои? Мы же теперь родственники!

— Родственники не значит, что можно брать чужое без спроса.

— Я ничего не беру! Я всего лишь живу здесь!

— В моей квартире. В маминых вещах, — я кивнула на халат.

Света инстинктивно запахнула халат плотнее.

— Ну и что, что в маминых? Они же все равно без дела висят. И вообще, странно так к вещам привязываться. Мертвые ничего не чувствуют.

Что-то щелкнуло у меня внутри. Мертвые ничего не чувствуют. Моя мама, которая трудилась всю жизнь, чтобы купить эту квартиру. Которая каждую копейку откладывала, отказывая себе во всем. Которая в последние месяцы перед смертью писала завещание, чтобы у меня было место, где можно укрыться, если что-то пойдет не так.

— Снимай халат, — тихо сказала я.

— Что?

— Снимай мамин халат. Сейчас же.

— Лена, ты о чем? Это просто халат!

— Это не просто халат. И ты это знаешь.

Света попятилась к двери.

— Ты не в себе. Беременным нельзя так нервничать.

— Все вокруг знают, что мне нельзя нервничать. А делать то, от чего я нервничаю, — можно?

Я подошла ближе. Света сжалась.

— Ключи, Света. И чтобы через час тебя здесь не было.

— Я позвоню Игорю!

— Звони.

Она вытащила телефон, быстро набрала номер.

— Игорь? Твоя жена с ума сошла! Она выгоняет меня из квартиры! Говорит, что передумала!… Что значит, разбирайтесь сами?… Игорь, но ты же обещал!

Она отключилась, посмотрела на меня испуганно.

— Он сказал, что это наши с тобой дела.

— Умный стал, — усмехнулась я. — Значит, понял, что перегнул палку.

— Лена, ну давай по-человечески. Дай мне неделю, я найду что-нибудь…

— Нет.

— День? Хотя бы день?

— Час. Я сказала — час.

Я села на диван — мамин диван, где она читала мне сказки, где мы смотрели фильмы, когда я болела. Света металась по комнате, собирая вещи.

— Ты пожалеешь об этом, — бросила она, запихивая одежду в чемодан. — Игорь не простит тебе такого неуважения к его семье.

— Посмотрим.

— И вообще, что это за квартира такая? Старая, ремонта требует. Вы все равно никому не сможете ее сдать!

Я молчала. Пусть говорит. Когда человеку больно, он пытается сделать больно другим.

— Халат сними, — напомнила я.

Она скинула халат прямо на пол и натянула свою кофту.

— Ключи на столе, — процедила она сквозь зубы.

Я проводила ее до двери. Когда она ушла, я заперлась на все замки и прислонилась спиной к двери. Тишина. Мамина тишина, не нарушаемая чужим присутствием.

Я подняла халат с пола, прижала к лицу. Запах маминых духов почти выветрился, но что-то еще осталось. Что-то неуловимое, что можно было назвать домом.

Домой я вернулась поздно. Игорь сидел на кухне, мрачный как туча.

— Ты довольна? — спросил он, не поднимая головы.

— Вполне.

— Света в слезах. Ночевать пойдет к подруге.

— Она всегда находила, где жить. Что изменилось?

— Изменилось то, что я дал слово! А теперь выгляжу дураком!

— Зато я больше не выгляжу бесправной женой.

Он поднял на меня глаза — злые, обиженные.

— Знаешь что, рожай ребенка и уезжай в ту квартиру. Может, так будет лучше для всех.

— Может, и будет.

Он не ожидал такого ответа. Привык, что я всегда прогибаюсь, всегда иду на компромиссы.

— Ты это серьезно?

— А ты?

— Я не думал, ты готова растить ребенка без отца.

— А я думаю, что ребенку лучше не расти с отцом, который не уважает его мать.

Мы смотрели друг на друга через кухонный стол. Четыре года брака, и только сейчас я поняла — мы чужие люди. У нас разные понятия о семье, о верности, о том, что важно.

— Лена, давай не будем рубить с плеча. Ты беременна, гормоны играют…

— Гормоны тут ни при чем. При чем мое нежелание быть никем в собственной семье.

— Ты не никто. Ты моя жена.

— Жена без права голоса. Жена, которую не спрашивают о важных решениях. Жена, чье наследство можно раздавать направо и налево.

— Я же сказал — это временно!

— Игорь, а если бы твой отец без твоего согласия отдал кому-то твою машину? Временно, разумеется.

— Это другое дело.

— Чем же?

— Машина нужна мне для работы.

— А квартира нужна мне для жизни. И для жизни нашего ребенка.

Он встал, прошелся по кухне.

— Лена, я не понимаю, что с тобой происходит. Раньше ты никогда не устраивала таких сцен.

— Раньше я думала, что если буду удобной женой, то стану любимой. Оказалось — стала просто удобной.

— При чем здесь любовь? Я на тебе женился, живу с тобой…

— Это не про любовь, Игорь. Это про привычку. Про удобство.

— А что не так с удобством? Зачем усложнять отношения?

Я посмотрела на него и вдруг поняла — он искренне не понимает. Для него брак — это когда жена не создает проблем, готовит, убирает и рожает детей. А для меня…

А для меня брак — это когда тебя спрашивают, прежде чем принимать решения за тебя. Когда твое мнение что-то значит. Когда ты не гостья в собственной жизни.

— Игорь, я завтра переезжаю в мамину квартиру.

— Не делай глупостей.

— Это не глупость. Это решение.

— А как же ребенок? Как же семья?

— Ребенок будет расти там, где его мать чувствует себя дома. А семью мы построим, если ты этого захочешь. Настоящую семью, где все равны.

— То есть ты ставишь мне ультиматум?

— Я просто говорю, как будет.

Он молчал долго. Потом сказал:

— Хорошо. Поживи там месяц-другой. Остынешь, поймешь, что была не права. Вернешься.

— Может быть, — согласилась я. — А может быть, ты поймешь, что был не прав. И придешь сам.

Сын родился в ноябре, когда за окном маминой квартиры кружили первые снежинки. Игорь приехал в роддом, привез цветы, держал нашего малыша на руках. Но домой — в свою однокомнатную квартиру — звать не стал.

А я и не ждала. Мне было хорошо в маминой квартире, в комнате, где теперь стояла детская кроватка. Сын спал спокойно, словно знал, что здесь его дом, его корни, его история.

Игорь приходил каждые выходные. Играл с сыном, помогал с покупками, но о воссоединении не говорил. Да и я не поднимала эту тему. Наверное, мы оба понимали — что-то сломалось тогда, в октябре, когда он решил за меня судьбу маминой квартиры.

Светлана нашла себе жилье — сняла студию на окраине. При встречах здоровалась натянуто, но сына моего разглядывала с любопытством. В конце концов, он был ее племянником.

А я каждый вечер, укладывая малыша спать, рассказывала ему о бабушке, которую он никогда не увидит. О том, как она любила этот дом, как берегла каждую вещь, как мечтала о внуках.

— Она оставила нам дом, — шептала я, глядя на его крошечное личико. — Не просто квартиру. Дом, где можно быть собой. Где никто не скажет тебе, что ты здесь лишний.

И мне казалось, что мама где-то рядом, что она одобряет мой выбор. Что она понимает — иногда нужно отстаивать не только свои права, но и право своих детей на дом. На настоящий дом, где их любят просто за то, что они есть.

Зима прошла быстро. Весной Игорь пришел с предложением:

— Давай попробуем заново. Я сниму квартиру рядом с твоей. Будем встречаться, как раньше, каждый день, но каждый в своем доме. Посмотрим, что получится.

— А твоя семья? — спросила я.

— Моя семья — это ты и сын. Остальные — родственники.

Может быть, он и правда что-то понял за эти месяцы. А может быть, просто соскучился по семье, которую потерял из-за собственного упрямства.

— Хорошо, — сказала я. — Попробуем.

Но маминой квартиры я не оставила. Она осталась моим домом, моей крепостью, местом, где я всегда знала — здесь меня никто не предаст. Здесь я дома.

Оцените статью
— Я уже обещал сестре, что твоя квартира в ее распоряжении, — поставил перед фактом муж, когда я была на 9ом месяце
Почему шоферы в СССР Чешскую «Татра» сразу пускали на металлолом