Я никогда не думала, что смогу вскипеть настолько, что начну кричать за праздничным столом. А сейчас стою, вцепившись побелевшими пальцами в скатерть, и слышу свой собственный голос, звенящий в воздухе: «Довольно унижений!»
Но давайте по порядку. Всё началось с именин моей дочери Алисы. Десять лет – дата не круглая, но для нас важная. Я готовилась три дня: убирала в нашей двушке до блеска, заказывала торт с единорогом, надувала шары. Муж Сергей только бормотал из-за ноутбука что-то про дедлайны и встречи. Обычное дело.
– Олечка, не перенапрягайся, – сказал он утром, разогревая в микроволновке вчерашние котлеты. – Мама всё равно заметит, что ты что-то сделала не так.
Знаете этот тон – вроде бы сочувствующий, но с таким оттенком «смирись и не возникай»? Ненавижу. Но киваю и улыбаюсь, измельчая овощи для оливье. В моём мире это называется «сохранять мир в семье».
Людмила Петровна приехала на час раньше, чем мы договаривались. Позвонила в дверь, когда я только начала краситься.
– Ой, ты ещё не готова? – она окинула меня взглядом, в котором читалось фирменное «я так и знала». – А я думала помочь тебе. Тортик-то заказной? Сама не пекла?
Я улыбнулась, чувствуя, как мышцы лица сводит судорогой.
– Заказной, мне некогда было возиться, – сказала я, заранее зная, что последует дальше.
– Вот, Серёженька, – она повернулась к сыну, делая страдальческое лицо. – Я в своё время и работала, и дом содержала, и пироги пекла. А у современных женщин вечно нет времени.
Я промолчала. Алиса выбежала в коридор обнимать бабушку, а та достала из сумки коробку с планшетом.
– Бабуля! – Алиса подпрыгнула от радости. – Спасибо!
– Людмила Петровна, мы же договаривались, – тихо сказала я. – Никаких гаджетов до двенадцати лет, у неё и так глаза…
– Не начинай, Оля, – прервал меня Сергей. – У всех детей есть планшеты.
К шести собрались гости: моя мама, подруга Наташа с мужем, крёстная Алисы. Стол получился красивым – даже Людмила Петровна не смогла придраться. Но это не значит, что она не пыталась.
– Салатик, конечно, хорош, – она демонстративно отодвинула тарелку с оливье. – Только майонеза многовато. Серёжа у нас с давлением, ему нельзя.
– Мам, мне можно всё, – пробормотал муж, накладывая себе вторую порцию.
– Правильно, Серёженька, ты кушай, – она погладила его по плечу. – Тебе силы нужны, ты же у нас единственный кормилец.
Я сжала вилку так, что костяшки побелели. Моя зарплата редактора составляла почти треть нашего семейного бюджета, но для свекрови я всегда была «сидящей на шее у сына».
Наташа молча сжала мою руку под столом – безмолвный сигнал поддержки. Она-то знала всю историю моих «прекрасных» отношений со свекровью.
– А помнишь, Серёжа, как я тебе борщи каждый день варила, даже когда с ночной смены приходила? – Людмила Петровна мечтательно закатила глаза. – Никогда на усталость не жаловалась.
Вот опять. Каждый семейный обед превращается в «Музей славы Людмилы Петровны» с интерактивной выставкой «Никчёмная невестка».
– Спасибо, мамочка, – жуя, ответил муж тем особым тоном, которым взрослые мужчины вдруг начинают говорить рядом со своими матерями. Словно им снова пять лет.
Алиса крутилась рядом, нетерпеливо поглядывая на торт. Людмила Петровна поймала её взгляд.
– Алисочка что-то пухленькая стала, – громко заметила она, словно девочки нет в комнате. – На маму похожа.
У меня внутри что-то оборвалось. Она могла говорить что угодно обо мне, но трогать ребёнка…
– Людмила Петровна, – начала я, стараясь говорить спокойно. – Алиса в нормальном весе для своего возраста.
– Ой, ну что ты сразу обижаешься? – свекровь театрально всплеснула руками. – Я же любя! Я же забочусь! Кто ж тебе правду скажет, если не я?
Моя мама кашлянула, явно сдерживаясь. Она давно научилась не вмешиваться, хотя каждый раз уходила с этих «праздников» с головной болью.
– Давайте торт! – Сергей попытался разрядить атмосферу.
Я пошла на кухню за ножом и свечками, чувствуя, как внутри растёт плотный комок гнева. В кухне было прохладно – форточка открыта, сквозняк шевелил занавеску с мелкими васильками, купленную в «Икее» во время нашей последней попытки обновить интерьер. Тогда Людмила Петровна сказала: «Серёженька, зачем вы деньги тратите? У меня гардины лежат, ещё советские, прочные…»
Возвращаюсь с тортом – идеальным тортом, между прочим, за который я отвалила треть своей недельной зарплаты. Алиса смотрит восхищённо – единорог удался.
– А это что? – Людмила Петровна тыкает пальцем в розовую гриву.
– Единорог, – гордо отвечает Алиса.
– Ну и страсть. В наше время были нормальные торты – «Птичье молоко», «Киевский»… А это что за химия?
– Это не химия, – не выдерживаю я. – Это натуральные красители. Я специально уточняла.
– Ой, ну конечно, ты же у нас такая правильная мать, – свекровь делает акцент на «такая» так, что сомнений в сарказме не остаётся. – Не то что я – всю жизнь на заводе пахала, некогда было по интернетам сидеть, рецепты изучать…
Я зажигаю свечи, стараясь не трясти руками. Алиса задувает их под аплодисменты. Делаю глубокий вдох, досчитываю до пяти.
– Алиса, солнышко, загадала желание? – спрашиваю, разрезая торт.
– Да! – она сияет. – Но оно не сбудется, если рассказать!
– Наверное, планшет загадала, – хмыкает свекровь. – Знаю я эту молодёжь.
– У неё уже есть планшет, – сквозь зубы улыбаюсь я. – Благодаря вам.
– А что такого? Бабушке уже и порадовать внучку нельзя?
Я осторожно опускаю нож на стол, чувствуя, как пальцы немеют. Где-то в глубине сознания тикает таймер – через пятнадцать минут рванёт.
– Конечно можно, – выдавливаю я, раздавая тарелки с тортом. – Просто мы же говорили…
– Ой, ну хватит уже, – перебивает Людмила Петровна. – Ты всегда такая принципиальная. Неудивительно, что у вас с Серёжей проблемы.
В комнате повисает тишина. Наташа замирает с вилкой в руке. Моя мама смотрит в стол, сжав губы.
– Какие проблемы? – спрашивает Алиса, переводя взгляд с меня на отца.
– Никаких проблем, зайка, – быстро говорит Сергей. – Бабушка пошутила.
– Не пошутила, – Людмила Петровна откладывает вилку. – А сказала правду. У тебя на работе аврал, ты нервный приходишь, а она с этими своими принципами. То планшет нельзя, то сладкое только по выходным…
Я смотрю на мужа, ожидая реакции. Но он просто пожимает плечами:
– Мам, не начинай.
– А что такого? – Людмила Петровна повышает голос. – Разве я не права? Серёженька приходит с работы уставший, а дома…
– А дома что? – внезапно спрашиваю я, и собственный голос кажется чужим. – Договаривайте.
– Ну, можно было бы и порядок навести, – она обводит рукой комнату. – Посмотри, сколько хлама везде. И обои бы давно пора переклеить. Я вот у себя сама всё делала, никого не просила.
– Может, вы и ремонт нам сделаете? – невольно вырывается у меня.
– Зачем ёрничать? Если бы ты больше внимания дому уделяла, чем своим выдуманным текстам…
– Выдуманным текстам? – я вдруг чувствую, как кровь приливает к лицу. – Вы о моей работе?
– Редактор, – фыркает Людмила Петровна. – Нашла работу. Сиди в интернете целыми днями, а муж вкалывает.
Моя мама наконец поднимает глаза:
– Людмила, может быть, не стоит…
– А вы, Тамара Владимировна, лучше бы дочь научили, как семью сохранять, – парирует свекровь. – Хотя откуда вам знать, вы же сама разведёнка.
Это переходит все границы. Родители развелись, когда мне было пятнадцать, и мама всегда болезненно воспринимала эту тему.
– Послушайте, – начинаю я, но свекровь не останавливается.
– А ты, Ольга, вся в мать пошла. Такая же строптивая. Серёжа мой совсем замученный ходит. Чем ты его кормишь? Кожа да кости! В магазинных полуфабрикатах одна химия.
Я смотрю на Сергея, но он увлечённо ковыряет торт, словно в тарелке спрятан ответ на главный вопрос вселенной.
– Алиса, милая, – обращается Людмила Петровна к внучке. – Тебе бабушкины пирожки нравятся больше маминого торта?
Алиса растерянно смотрит на меня, потом на бабушку.
– Мне всё нравится, – дипломатично отвечает она.
– Видишь, Оля, даже ребёнок не хочет тебя обидеть, – торжествующе произносит свекровь. – А я скажу прямо: с такими-то генами надо стараться, чтобы хоть что-то путное выросло. У Тамары Владимировны ни семьи, ни карьеры…
И вот тут я чувствую, как что-то внутри лопается, словно перетянутая струна. Тарелка выскальзывает из рук и с грохотом падает на пол, разбиваясь на осколки. Все затихают.
Я медленно встаю, опираясь на стол.
– Довольно унижений, – говорю я, и каждое слово даётся с трудом. – Я больше не позволю вам так со мной разговаривать. Ни с моей мамой. Ни с моей дочерью.
Людмила Петровна смотрит на меня с искренним изумлением. За десять лет брака я ни разу не повышала голос, всегда уступала, всегда была «хорошей невесткой».
– Что с тобой, Оля? – Сергей наконец отрывается от тарелки. – Успокойся, ты пугаешь Алису.
– Нет, Серёжа, – я чувствую странное спокойствие. – Я не успокоюсь. Десять лет твоя мать приходит в мой дом и указывает, как мне жить. Десять лет я терплю намёки, издёвки и откровенные оскорбления.
– Я всегда знала, что ты неблагодарная, – свекровь поднимается со стула. – Серёжа, ты слышишь, как она со мной разговаривает? Я всего лишь хотела помочь, а она…
– Помочь? – я горько смеюсь. – Вы же даже не представляете, как выглядит настоящая помощь. Вы приходите и разрушаете то, что я строю. Подрываете мой авторитет в глазах дочери. Обесцениваете мою работу, мои усилия, мою жизнь!
– Перестань истерить, – Сергей встаёт между нами. – Мама просто беспокоится.
– О чём она беспокоится, Серёжа? О том, что я недостаточно хороша для тебя? Что я не соответствую её стандартам? Или о том, что ты вдруг начнёшь жить своей жизнью?
Чувствую, как по щекам текут слёзы, но мне уже всё равно.
– Мама никогда…
– «Мама никогда», – передразниваю я. – Сколько раз я слышала это от тебя? Мама никогда не хотела обидеть, мама просто волнуется, мама лучше знает. А что насчёт меня, твоей жёны? Моё мнение тебя когда-нибудь интересовало?
Наташа тихо поднимается и берёт Алису за руку:
– Пойдём, солнышко, посмотрим твои подарки в комнате.
Когда они уходят, я чувствую, что плотину прорвало.
– Я больше не могу так жить, – говорю я, глядя прямо на мужа. – Я устала быть невидимой в собственном доме. Устала от того, что твоя мать важнее, чем я и Алиса.
– Не драматизируй, – Сергей морщится, как от зубной боли. – Ты всё преувеличиваешь.
– Серёжа! – Людмила Петровна театрально хватается за сердце. – Ты позволяешь ей так со мной разговаривать? Со своей матерью?
В этот момент моя мама, тихая, всегда старающаяся не вмешиваться, вдруг встаёт.
– Людмила, – говорит она спокойно, но твёрдо. – Вы переходите все границы. Оля права – это её дом, её семья, её жизнь. Вы не имеете права так с ней обращаться.
– Вы меня учить будете? – свекровь поворачивается к ней. – Вы, которая собственного мужа не удержала?
Я вижу, как лицо мамы бледнеет, и это последняя капля.
– Вон из моего дома, – тихо, но чётко произношу я. – Сейчас же.
– Оля! – Сергей хватает меня за руку. – Ты не можешь выгнать мою мать!
– Могу, – я освобождаю руку. – И если ты не способен встать на сторону своей семьи – меня и Алисы – то можешь идти вместе с ней.
Наступает тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов – свадебного подарка Людмилы Петровны. Сергей смотрит на меня так, словно видит впервые.
– Ты не серьёзно, – наконец говорит он.
– Я никогда не была серьёзнее, – отвечаю я и иду в спальню.
Собираю самое необходимое для себя и Алисы. Руки дрожат, но решимость не покидает меня. Когда возвращаюсь в комнату с сумкой, Сергей сидит на диване, обхватив голову руками. Людмила Петровна рыдает на кухне, моя мама стоит в дверях, ожидая меня.
– Мы с Алисой поживём у мамы, – говорю я Сергею. – Когда будешь готов к разговору без своей матери – позвони.
Он поднимает голову – в глазах растерянность и что-то ещё, похожее на уважение.
– Оля, давай просто…
– Нет, Серёжа. Не «просто». Мы будем говорить по-настоящему или не будем говорить вообще.
Выходя из квартиры, я чувствую странную лёгкость. За моей спиной десять лет брака, впереди – неизвестность. Но я знаю одно: я наконец-то сделала выбор в пользу себя. И это бесценно.
