Вечер в доме Антонины обычно был тихим: телевизор на кухне, запах жареной картошки и кот, который всем видом показывал, что лучше бы его кормили не из пакета, а филе с рынка. Но в этот раз тишина как-то сразу сорвалась с петель.
— Ну, я не понимаю, Тоня, что тебе жалко что ли? — Вадим стоял у дверей, покачивая ключами от своей старой «четырнадцатой», как будто это был символ власти. — Маме нужны деньги на ремонт, а ты тут сидишь и копейку за копейкой складываешь, как хомяк на зиму.
— Жалко? — Антонина даже не подняла головы от кружки чая. — Нет, не жалко. Просто у меня нет желания отдавать свои накопления на твою маму, которая третий год «делает ремонт» и до сих пор живёт в состоянии перманентного аврала.
— Ты что, намекаешь, что она специально тянет? — Вадим нахмурился, но уже в голосе зазвенел металл.
— Я не намекаю, я говорю прямо, — спокойно ответила она, но в голосе была сталь потвёрже его. — Её любимое «ой, денег опять не хватило» я уже наизусть выучила. Ей хоть миллиард дай, она всё в себя закатает и ещё сверху потребует.
— Мама просто привыкла жить в нормальных условиях, — Вадим приподнял подбородок, как будто сам был архитектором этого «нормального». — Ей тяжело. Она одна, между прочим.
— Да? — Антонина хмыкнула. — А ты у нас кто? Семейный экскурсовод? Ты и твоя мама каждый месяц устраиваете тур по моему кошельку. Смотри, как красиво: «Вот тут у нас лежат деньги на машину. А это у нас зал, тут скоро будет пусто».
Она уже чувствовала, как в груди нарастает злость. Но вместе с тем было и что-то вроде усталости — той самой, когда споришь не первый год, а ощущение, что бьёшься о стену.
— Ты злая стала, — обиженно заметил Вадим. — Раньше ты как-то больше понимала.
— Раньше я думала, что мы — семья, — резко сказала Антонина. — А сейчас я вижу, что мы — ты, твоя мама, и я как банкомат. Причём без пароля, чтоб, не дай бог, не задержать выдачу.
Вадим шумно выдохнул и сел на диван.
— Ладно. Но ты хотя бы могла бы одолжить? На пару месяцев.
— На пару месяцев? — Антонина медленно поставила кружку на стол. — Вот знаешь, твои «пару месяцев» всегда подозрительно совпадают с моими «пару лет».
— Ну а что ты хочешь? Чтобы мама жила в трёх обоях и двух коврах? — Вадим попытался перевести в шутку, но получилось кисленько.
— Хочу, чтобы мама жила по средствам, — спокойно ответила Антонина. — А не по чужому счёту.
Её руки дрожали, но она держала голос ровным. Не потому что не хотелось кричать, а потому что крик был бы признанием поражения.
Тут в комнату, как по заказу, позвонила сама Людмила Сергеевна.
— Тоня, привет! — её голос был бодр и приторен. — Я тут думаю… ты ж ещё не купила машину?
— Куплю скоро, — Антонина едва сдержалась, чтобы не бросить трубку. — И да, это мои деньги.
— Ой, ну зачем тебе сейчас машина? — голос свекрови приобрёл учительский оттенок. — У тебя ж Вадим есть, он тебя и так везде возит. А у нас кухня без нормального гарнитура… Ты же понимаешь, это неудобно.
— Я понимаю, что вы хотите, чтобы у вас был гарнитур за мой счёт, — ровно сказала Антонина. — Но у меня другие планы.
— Ну, это как-то… эгоистично, Тоня, — Людмила Сергеевна сделала ударение на последнем слове. — Семья должна помогать друг другу.
— Семья — это когда помогают всем, а не одному человеку из трёх, — и Антонина отключила звонок.
Вадим посмотрел на неё так, будто она лично взорвала его детский велосипед.
— Ты хоть понимаешь, что ты сейчас обидела маму?
— Я устала быть хорошей, — сказала она и пошла на кухню, бросив напоследок: — Если тебе так важен этот ремонт, продай свою машину.
Тишина в квартире стала такой плотной, что можно было ножом резать. Но Антонина впервые за долгое время почувствовала, что держит руль своей жизни сама.
Через две недели после того разговора, когда Вадим всё ещё ходил по дому с видом обиженного школьника, Антонина сделала то, о чём мечтала последние пять лет: купила машину. Не просто машину, а ту самую — блестящую, серебристую, с пробегом, но в идеальном состоянии.
Её пальцы дрожали, когда она подписывала договор. И это было не от страха, а от ощущения, что она наконец-то сделала что-то для себя.
Вот она, моя свобода на четырёх колёсах. А кто не рад — пусть идёт пешком.
Но радость закончилась ровно в тот момент, когда Вадим вечером увидел ключи на полке.
— Это что такое? — голос у него был такой, будто он обнаружил у жены любовника, спрятанного в шкафу.
— Ключи. От моей машины, — спокойно ответила Антонина, снимая куртку. — Купила сегодня.
— Ты серьёзно? — он даже поднялся, и в его лице читалось что-то среднее между ужасом и возмущением. — Ты что, решила потратить все деньги, когда у мамы кухня в таком состоянии?!
— Да, решила, — отрезала она. — И не на кухню твоей мамы, а на то, что мне нужно.
— Это просто… предательство, Тоня, — сказал он с тяжёлым вздохом, как будто она сдала государственные секреты врагу. — Мы же семья.
— Семья — это когда решения принимаются вместе, а не когда один требует, а другой отдаёт, — её голос стал твёрдым. — Я работала на двух работах, вставала в шесть утра, возвращалась в одиннадцать ночи. И всё это, чтобы накопить на машину.
— Ты могла бы хотя бы посоветоваться, — буркнул он, не глядя ей в глаза.
— А ты мог бы хотя бы раз спросить, что хочу я, — парировала она. — Но нет, у нас же всё крутится вокруг святой Людмилы Сергеевны.
Дверь хлопнула через пять минут.
Вадим ушёл, и Антонина прекрасно знала, куда — к маме, за утешением и за очередной порцией «какая Тоня неблагодарная».
Она села за стол, налила себе чаю и уже через двадцать минут получила звонок.
— Ну здравствуй, миллионерша, — в трубке раздался знакомый, чуть насмешливый голос свекрови. — Купила, значит, машину?
— Купила, — сухо ответила Антонина.
— А на ремонт у тебя, значит, нет? — Людмила Сергеевна издевательски протянула «нет». — Прекрасно. Вадим, значит, будет ездить с тобой в твоей машинке, а я тут в трёх стенах без стола сижу.
— Вы же говорили, что стол вам не нужен, пока гарнитур не поменяете, — Антонина подлила масла в огонь. — А гарнитур вы меняете уже третий год.
— Вот и меняю! — возмутилась свекровь. — Просто материалы дорогие, а ты могла бы помочь.
— Могла бы. Но не хочу, — с удовольствием сказала Антонина и почувствовала, как по венам разливается тепло от собственного дерзкого ответа.
— Эгоистка! — прозвенело в трубке. — Думаешь только о себе!
— Спасибо, что заметили. Наконец-то, — она отключила звонок.
Вечером Вадим вернулся уже с заряженной речью.
— Ты понимаешь, что после твоей выходки мама со мной разговаривать не хочет?
— Так это же подарок судьбы, — фыркнула Антонина. — Дешевле обходиться будет.
— Это не смешно! — он повысил голос. — Ты просто рушишь отношения в семье!
— Нет, — спокойно ответила она. — Я просто перестала быть вашим кошельком.
— Ну, знаешь что… — он подошёл к столу так близко, что Антонина почувствовала его дыхание. — Раз так, живи сама со своей машиной.
— Отлично, — она подняла бровь. — А ты — со своей мамой.
На секунду он замолчал. А потом произнёс то, что стало переломным моментом:
— Если ты не поможешь маме, я продам свою долю в твоей квартире.
Антонина рассмеялась.
— Вадим, у тебя нет доли в моей квартире. Она моя по договору дарения. Так что удачи в продаже того, чего у тебя нет.
— Ты… ты просто… — он не нашёл слов, схватил куртку и ушёл, хлопнув дверью так, что кот спрыгнул со стула и убежал под диван.
И в этот момент Антонина поняла, что ей больше не страшно. Машина была символом того, что она может сама решать, что ей нужно. А Вадим… он уже был прошлым.
Через месяц после покупки машины их с Вадимом брак окончательно трещал по швам. Он приходил домой всё реже, а если и приходил, то только чтобы поорать и рассказать, какая она «неблагодарная». Людмила Сергеевна звонила теперь напрямую не каждый день, а через день — видимо, на остальное время она берегла голос для соседок, чтобы пожаловаться на «злую невестку».
Всё шло к взрыву, и он случился в субботу утром.
Вадим вошёл в квартиру без привычного «привет» и сразу начал с места в карьер:
— Я тут подумал… Ты должна продать квартиру.
Антонина оторвала взгляд от ноутбука.
— Что?
— Продать. Или хотя бы половину денег отдать маме. Ей нужно закончить ремонт, и вообще, она старенькая, ей тяжело, — он говорил уверенно, но глаза бегали.
— А ты не хочешь для начала вспомнить, что квартира моя? — она не повышала голос, но тон был таким, что даже кот выглянул из-под дивана.
— Да что тебе эта квартира! Мы можем купить поменьше, а остальное — маме, — он махнул рукой, как будто раздавать чужое имущество — нормальная привычка.
— Вадим, — Антонина медленно встала. — Я повторяю: эта квартира мне досталась по наследству от родителей. И никто, ни ты, ни твоя мама, к этому не имеет никакого отношения.
— Ну ты же моя жена! — он пытался взять её за руку, но она отдёрнула. — Всё общее!
— Знаешь, что у нас общее? — она прищурилась. — Только твои долги за прошлогодний отпуск, и то по решению суда на тебе.
— Ты меня выгоняешь, да? — он прищурился в ответ.
— Да, — спокойно сказала она. — Сегодня.
И вот тут всё сорвалось.
— Ты пожалеешь! — крикнул он, и, схватив куртку, побежал в комнату, чтобы собрать вещи.
Через десять минут в дверях появилась Людмила Сергеевна, запыхавшаяся, с лицом, на котором можно было сеять пшеницу.
— Ты что творишь, девка? — взвизгнула она. — Мужа из дома выгнала?!
— Мужа — нет. Альфонса — да, — ответила Антонина, не поднимая голоса.
— Да как ты смеешь! Мы с Вадимом столько лет… — но дальше она перешла на визг, а Антонина, уже не слушая, взяла пакет с его вещами.
— Вот. Пусть теперь твой сын живёт у тебя. Кухня у вас как раз скоро будет новая, — она протянула пакет и закрыла дверь.
Впервые за много лет в квартире стало тихо. Настоящее-тихо.
Через две недели в суде всё прошло быстро: брачный договор, договор дарения квартиры — всё было на её стороне. Развод оформили за пятнадцать минут.
А потом, спустя месяц, она встретила Вадима у магазина. Он был в мятой куртке, без привычной бравады, и держал в руках пакет с самым дешевым хлебом.
— Тоня… — он начал тихо. — Мне нужна помощь.
— Знаешь, Вадим, — она улыбнулась. — У меня теперь есть машина. И я научилась ездить только вперёд.
Она села за руль и уехала, оставив его стоять посреди двора, маленьким и чужим.
