Кто здесь хозяйка
Надежда Сергеевна всегда входила без звонка. Считала это своим правом — сын, квартира, зачем церемонии. Ключи у неё были с тех самых пор, как Евгений женился на Регине почти десять лет назад.
— Это для присмотра, — объясняла она тогда молодой невестке. — Вдруг что случится, мало ли.
Регина тогда промолчала. Только что после свадьбы, хотелось мира в семье. Да и квартира действительно досталась Жене от родителей — двушка после бабушки. Регина переехала к мужу со своими вещами и кошкой.
За десять лет они сделали ремонт, поменяли всю мебель, родили дочку Дашу. Квартира превратилась в настоящий дом — уютный, обжитой, пахнущий детством и семейным счастьем.
Для Регины это был такой же её дом, как и для мужа.
Но Надежда Сергеевна думала иначе.
— Хорошо устроилась, Регин, — говорила свекровь каждый раз, когда собиралась вся родня. — Если б не мы, жила б неизвестно где. За съем платили бы, пол зарплаты бы уходило. Повезло Жене с родителями.
Или: — Ну что, довольна? Квартирка-то хорошая досталась.
Регина сначала пыталась возражать. Мол, мы вместе ремонт делали, вместе обстановку покупали, вместе ребёнка растим. Но свекровь только усмехалась:
— Детка, формально-то жильё сыновье. И будет сыновье.
Жениных родственников это устраивало. Сестра мужа, двоюродные братья — все считали, что Регина действительно «хорошо устроилась». А вот её родные злились.
— Что она себе позволяет? — возмущалась мать Регины, Галина Фёдоровна, после очередного семейного сбора. — Ты десять лет в семье, внучку родила, а она тебя как квартирантку считает!
— Мам, ну что теперь… — вздыхала Регина.
Но в душе тоже было обидно. Особенно когда Надежда Сергеевна заходила без предупреждения, делала замечания по хозяйству, переставляла вещи. Лезла везде, куда вздумается. Как хозяйка.
На этой неделе у Регины гостили родители и младшая сестра Лариса. Восемнадцатилетняя Лариса приехала поступать в институт, заодно решили навестить семью. Для Регины это был праздник — давно все вместе не собирались.
Галина Фёдоровна помогала по хозяйству, готовила наваристые супы и котлеты. Отец, Фёдор Иванович, возился с внучкой, читал ей сказки. Лариса листала учебники, готовилась к экзаменам.
— Как хорошо, что у тебя такая семья, — говорила Лариса, наблюдая за ужином. — Женя добрый, Дашка умная. Повезло тебе.
— Повезло, — соглашалась Регина, но в голове крутилось свекровкино «хорошо устроилась».
В среду Женя отвёз Дашу в садик и уехал на работу. Родители Регины завтракали на кухне, Лариса сидела с учебником в гостиной. Обычное утро большой семьи.
В половине двенадцатого дверь открылась без звонка.
Надежда Сергеевна вошла, как всегда, не постучавшись. Сняла туфли в прихожей, оглядела сумки и куртки на вешалке.
— О, а у нас тут постояльцы! — громко сказала она, проходя в гостиную. — И долго вас ещё мне терпеть в своей квартире?
Лариса подняла голову от учебника. Свекровь остановилась посреди комнаты, оглядывая разложенные книги, дополнительную кровать в углу, вещи.
— Неделю уже живут, да? — продолжила она, обращаясь к никому конкретно. — Расположились, я смотрю, основательно.
Регина вышла из кухни с полотенцем в руках:
— Надежда Сергеевна, здравствуйте. А что вы так рано?
— Рано? — удивилась свекровь. — Да я вообще-то домой пришла. К сыну. А тут… — она махнула рукой в сторону гостиной, — общежитие какое-то.
Из кухни появились родители Регины. Галина Фёдоровна вытирала руки фартуком, Фёдор Иванович держал недопитую чашку кофе.
— Мы к дочери приехали, — сказала Галина Фёдоровна сдержанно. — К внучке.
— К дочери? — Надежда Сергеевна повернулась к ней. — А не подумали спросить разрешения?
— Какого ещё разрешения?
— Квартира-то не ваша. И не дочкина тоже. Сына моего.
Регина почувствовала, как щёки начинают гореть:
— Надежда Сергеевна, мы в браке десять лет…
— И что? Документы на квартиру чьи?
— Но мы семья! — не выдержала Галина Фёдоровна. — Регина тут хозяйка!
— Хозяйка? — Надежда Сергеевна рассмеялась. — Хозяйка та, чья квартира. А ваша дочка тут живёт по доброте душевной.
— По доброте? — вскипела Галина Фёдоровна. — Да она десять лет этот дом на себе тянет! Ремонт делала, мебель покупала, ребёнка рожала!
— На деньги сына моего!
— На общие деньги! На семейные!
Лариса отложила учебник, молча включила камеру на телефоне. Что-то подсказывало — пригодится.
— Вы хоть что-то для этой семьи сделали? — Надежда Сергеевна подошла ближе к Галине Фёдоровне. — Квартирой помогли? Деньгами? Да ничего! Только едите тут да спите!
— Мы помогаем, как можем, — твёрдо ответил Фёдор Иванович.
— Поддерживаем! — передразнила свекровь. — А кто квартиру дал? Кто крышу над головой обеспечил? Мы! А вы только пользуетесь!
— Надежда Сергеевна, успокойтесь, — попросила Регина.
— Не успокоюсь! Надоело! Приехали, расселились, сколько можно! А ведь могли бы и в гостинице остановиться!
— В гостинице? — возмутилась Галина Фёдоровна. — У родной дочери не можем остановиться?
— У дочери в чужой квартире!
— Да как вы смеете!
Орали уже так, что весь подъезд слышал. Регина мечется между ними — то к матери, то к свекрови, руки трясутся.
— Да прекратите вы! — шипит она. — Дочка же придёт из садика!
Но те не слушают. Мать красная вся, губы дрожат от злости. А свекровь… свекровь вдруг замолчала. И пошла к балкону.
Регина сначала не поняла. Думала, воздухом подышать решила. А та — хвать сумку мамину с подоконника!
— Убирайтесь! — рявкнула она и — бах! — швырнула сумку прямо с пятого этажа.
Галина Фёдоровна ахнула, схватилась за сердце:
— Там документы! Деньги!
— И хорошо! — Надежда Сергеевна уже тянется к Ларисиной куртке. — Чтоб другим неповадно было!
— Вы что творите?! — Регина кинулась к ней, но свекровь уже размахнулась курткой.
— Надоели! Всей оравой надоели!
— Надежда Сергеевна, остановитесь!
— Не остановлюсь! — Надежда Сергеевна схватила куртку. — Чужих тут развелось!
— Всё! — Регина как бросится к свекрови, выхватывает куртку. — Хватит! Это мой дом, моя семья!
— Твой?! — Надежда Сергеевна вся трясётся от злости. — Да ты тут вообще никто!
— Я хозяйка! — орёт Регина, и сама удивляется — откуда голос такой. — А вы — гостья! И ведёте себя как…
— Как?!
— Как сумасшедшая!
Тут Регина хватает свекровь за локоть и — к двери. Та упирается, вырывается, но Регина сильнее — десять лет спортзала не прошли даром.
— Отпусти! Руки не распускай!
— А вы чужие вещи не швыряйте!
Выталкивает за порог, хлопает дверью — так, что штукатурка осыпалась. Поворачивает ключ, привалилась спиной к двери.
А за дверью — вой:
— Допрыгалась! Сейчас сыну позвоню! Всю эту шайку выселю! Нахалки! Саранча!
Её голос удалялся — видимо, спускалась по лестнице. Но кричала до самого лифта:
— Выселю! Всю эту семейку выселю!
В квартире наступила тишина. Регина стояла у двери, тяжело дыша. Руки дрожали.
— Мамочка моя, — прошептала Галина Фёдоровна, опускаясь на стул. — Что это было?
— Псих, — коротко сказал Фёдор Иванович. — Совсем крыша поехала.
Лариса подошла к сестре, показала телефон:
— Регин, у меня всё снято. Как она сумку кидала и про маму говорила гадости.
На экране была запись — Надежда Сергеевна с перекошенным лицом швыряет сумку с балкона и кричит: «Вон из квартиры! Чужих развелось!»
Регина посмотрела запись и почувствовала облегчение. Есть доказательства. Теперь Женя увидит, что творит его мать.
— Надо сумку поднять, — сказала Галина Фёдоровна.
— Я схожу, — предложил Фёдор Иванович.
Но Регина покачала головой:
— Подождём Женю. Пусть сам увидит, что его мама натворила.
Женя пришёл вечером с работы, забрав Дашу из садика. Дочка радостно кинулась к дедушке и бабушке, рассказывала про садик. А Регина всё ждала подходящего момента.
— Женя, — сказала она, когда родители увели Дашу купаться, — нам поговорить надо.
Он удивился, но прошёл за ней на кухню. Регина закрыла дверь, включила запись на Ларисином телефоне.
— Смотри, что твоя мать сегодня устроила.
Женя сначала смотрел спокойно. Потом нахмурился. А когда на экране его мать швырнула сумку с балкона, лицо стало каменным.
— Это что ещё за цирк? — пробормотал он.
— Досмотри до конца.
Он досмотрел. Слушал, как мать называет Регину «чужой», как кричит про выселение. Когда запись закончилась, Женя отложил телефон и потёр виски.
— Регин, — сказал он устало, — понимаю, конечно, мама перегнула. Но и вы тоже…
— Мы тоже что? — не поверила своим ушам Регина.
— Ну неделю уже живут. Мама старая, ей тяжело столько народу видеть в доме. Они же электричество жгут, воду льют.
— В каком доме? В моём доме?
— В нашем, — поправил Женя. — Но формально квартира записана же на меня.
Регина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— То есть ты считаешь ее поведение нормальным?
— Я просто говорю — обе стороны виноваты.
— Женя, она выбросила мамину сумку с балкона! С документами!
— Подняли же потом. Ничего не случилось.
— Не случилось?! — голос Регины дрожал. — Она назвала меня чужой в собственном доме!
— Регин, ну не накручивай себя. Мама в сердцах сказала. Сама знаешь, какая она вспыльчивая.
Регина смотрела на мужа и хотела вмазать. Десять лет брака, ребёнок, общий дом — и он защищает мать, которая унизила её семью.
— А что ты предлагаешь делать?
— Ну… — Женя неловко пожал плечами. — Может, родители твои и правда в гостиницу переедут? Пока не поступит Лариса. А там видно будет.
— В гостиницу? — Регина не могла поверить. — Моих родителей — в гостиницу?
— Ну не устраивай драму. Мама успокоится, обстановка разрядится.
— А если она не успокоится?
— Успокоится. Я с ней поговорю.
Регина молчала. В голове проносились мысли — как же так? Как можно после всего увиденного вставать на сторону матери?
— Ладно, — сказала она наконец. — Поговори с ней. И если она извинится перед моими родителями — остаётся как есть. Если нет…
— Что если нет?
— Тогда посмотрим, кто тут чужой в доме.
На следующий день Женя поехал к матери сразу после работы. Вернулся поздно, хмурый. Регина ждала его на кухне.
— Ну как? — спросила она.
— Говорил с мамой. Долго говорил.
— И?
— Она… она считает, что права была. Говорит, достали её твои родные. Неделю терпела, а тут не выдержала.
— А извиняться будет?
Женя помолчал, потом покачал головой:
— Нет, не будет конечно. Говорит, ей извиняться не за что. Я её сын, её квартира, и она имеет право сказать, что хочет.
Регина почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Понятно. А ты что ей ответил?
— Регин, ну пойми… — Женя сел напротив. — Она моя мать. Одна у меня. И старая уже, больная. Не могу я с ней ругаться.
— То есть ты её поддерживаешь?
— Я… я думаю, нам надо найти компромисс. Твои родители могли бы и правда пожить в гостинице. Или у твоей тёти. А?
Регина встала из-за стола. Руки дрожали.
— Женя, ты понимаешь, что говоришь? Ты выгоняешь моих родителей из моего дома.
— Не выгоняю. Прошу временно…
— Из-за капризов твоей матери!
— Не капризов! — повысил голос Женя. — Мама права — это её квартира! Она её нам дала!
— Нам? — Регина смотрела на мужа, и тот вдруг показался ей чужим. — Или тебе?
— Мне. Формально мне. И мама имеет право…
— Всё, — сказала Регина тихо. — Понятно.
Она вышла из кухни, прошла в гостиную, где родители играли с Дашей в конструктор.
— Мам, пап, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Собирайтесь. Завтра едем к тёте Вале.
— Как едем? — удивилась Галина Фёдоровна. — Мы же ещё на неделю должны остаться.
— Планы изменились.
Фёдор Иванович посмотрел на дочь внимательно:
— Регин, что случилось?
— Свекровь считает, что вы здесь лишние. И муж с ней согласен.
Лариса подняла голову от учебника:
— Серьёзно? После всего, что было?
— После всего.
Утром родители молча собирали вещи. Дашка не понимала, почему бабушка и дедушка уезжают, плакала. Женя завтракал, не поднимая глаз.
— Ну что, доволен? — спросила Регина, когда родители вышли грузить сумки в машину.
— Регин, не надо так. Это временно.
— Временно, — повторила она. — Как и наш брак.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что говорю. Я поняла, кто в этом доме хозяка. И это не я.
— Регин, ну не надо драматизировать…
— Не драматизирую. Просто наконец поняла, с кем живу.
Женя хотел что-то сказать, но Регина уже вышла провожать родителей.
Три дня она жила как в тумане. Водила Дашу в садик, ходила на работу, готовила ужин. Женя пытался заговаривать, но она отвечала односложно.
На четвёртый день позвонила мать:
— Регинка, как дела? Не скучаешь?
— Скучаю, мам. Очень.
— А как Женя? Понял, что натворил?
— Нет. Он считает, что всё правильно сделал.
— Чудной он, — коротко сказала Галина Фёдоровна. — А ты как? Будешь с ним дальше жить?
Регина помолчала. В последние дни она думала об этом постоянно.
— Не знаю, мам. Честно не знаю.
— Понимаю. Ты только помни — дом не в избушке счастье. Главное, чтобы люди правильные были рядом.
— Знаю, мам.
Вечером того же дня пришла Надежда Сергеевна. Зашла, как всегда, без звонка, с довольным лицом.
— А где твоя родня? — спросила она, оглядывая пустую гостиную.
— Уехали, — ответила Регина.
— Вот и славно. А то расплодились тут. — Свекровь прошла на кухню, включила чайник. — Женька где?
— В душе.
— Ну и хорошо. Поговорим по-женски.
Надежда Сергеевна села за стол, посмотрела на Регину сверху вниз.
— Запомни, девочка, — сказала она назидательно. — Квартира моя. Была моя, моей и останется. Женька мой сын, и если мне что не нравится — скажу ему. А не нравится мне, когда чужие люди тут хозяйничают.
— Чужие? — тихо спросила Регина.
— А кто же ещё? Родня твоя мне кто? Никто. Вот и пусть дома сидят, в своём городе.
— А я кто?
— Ты жена сына. Пока жена. Но если будешь качать права — найдём сыну другую.
Регина смотрела на свекровь и вдруг почувствовала странное спокойствие. Всё стало на свои места.
— Понятно, — сказала она. — Спасибо за откровенность.
— Не за что. Лучше сразу расставить точки над «и».
В этот момент из ванной вышел Женя. Услышал последние слова матери, но промолчал.
А Регина поняла — решение принято.
На следующее утро, когда Женя ушёл на работу, забрав Дашу в садик, Регина села и оформила заявление на развод.
Потом собрала свои вещи и вещи дочери. Много не набралось — десять лет жизни уместились в три сумки.
Когда Женя вернулся с работы, квартира была пустой. На столе лежала записка:
«Женя, забрала Дашу и уехала к родителям. Документы на развод подам завтра. Не хочу больше жить в чужом доме с чужими мужчиной. Твоя мать была права — я здесь никто. Но и ты для меня больше никто. Дашу будешь видеть по выходным, договоримся.»
Женя читал записку дважды, не веря глазам. Потом позвонил. Сначала Регине — не отвечала. Потом тёще — та бросила трубку.
Только тогда он понял, что потерял.
Но было уже поздно.
