Сентябрь выдался холодным и мокрым. Квартира в центре, хоть и казалась крепостью, защищённой от вторжений Валентины Михайловны, всё же не спасала от нарастающего ощущения, что буря не миновала, а только притихла. Андрей стал чаще задерживаться на работе, и Татьяна иногда ловила себя на мысли, что эти задержки — удобная форма избегания разговоров.
Вечером, возвращаясь с работы, она заметила у подъезда чужую машину. Чёрная «Тойота» с затемнёнными стёклами стояла вплотную к дверям, словно перегородив путь. На сиденье водителя — мужчина лет пятидесяти с бритой головой. Он явно ждал кого-то.
Татьяна прошла мимо, стараясь не встречаться взглядом. Лифт, ключи, знакомый запах краски в подъезде — всё привычное, и вдруг звонок в дверь. Она ещё не успела снять куртку.
— Кто там? — спросила она, глядя в глазок.
— Татьяна Сергеевна? — голос был ровный, без лишних интонаций. — Можно вас на минуту?
На площадке стоял тот самый мужчина из «Тойоты». В руках — папка с документами.
— По какому вопросу? — Татьяна не открывала дверь.
— Относительно квартиры на улице Ленина. — Он произнёс это так, будто говорил о товаре в магазине, а не о её наследстве. — Дело срочное.
Татьяна замерла. Квартира на Ленина — это же та самая, дедушкина, которую они сдавали.
— Вам лучше поговорить с моим мужем, — сказала она холодно. — Он вернётся позже.
— С мужем мы ещё встретимся, — ответил мужчина. — Но разговор — про вас. Только про вас.
Она всё же открыла дверь, но оставила цепочку. Мужчина достал из папки конверт.
— Здесь претензия. Ваша свекровь, Валентина Михайловна, подала иск о признании завещания недействительным.
Татьяна почувствовала, как кровь приливает к лицу.
— Что? — голос сорвался.
— Она утверждает, что в момент составления завещания ваш дед был недееспособен, — сухо сообщил он. — Попросила нас представлять её интересы.
Татьяна закрыла дверь, даже не взяв конверт. Сердце колотилось так, что она едва могла отдышаться.
Вечером Андрей пришёл уставший, с запахом улицы и осеннего дождя. Она рассказала всё, начиная с машины у подъезда. Он долго молчал, сидя на краю дивана.
— Значит, так, — наконец произнёс он. — Мы ей больше не звоним. Не отвечаем. Всё — через адвоката.
— Ты понимаешь, что она хочет? — Татьяна смотрела прямо в глаза мужу. — Она хочет забрать всё. Даже то, что мы сделали своими руками.
— Знаю, — Андрей устало потер лоб. — Но, Таня, если это дойдёт до суда, нам придётся всё вытащить наружу. Документы, свидетели… — он запнулся. — И старые истории.
Татьяна нахмурилась.
— Какие старые истории?
Андрей отвернулся к окну.
— Про твой договор с дедом. Помнишь, ты тогда отказалась оформлять дарственную, а он настоял на завещании? — тихо сказал он. — Мама будет на этом играть.
Татьяна вспомнила: да, дед тогда был уже не в лучшей форме, но ум у него был ясный. Просто он хотел, чтобы квартира осталась именно ей, а не пошла «по родне».
— Ты на чьей стороне? — спросила она тихо.
— На нашей, — ответил Андрей. — Но тебе придётся быть готовой к тому, что она вытащит всю грязь, которую сможет придумать.
На следующий день пришла повестка. Суд назначили через месяц.
А через неделю, возвращаясь домой, Татьяна снова увидела ту же «Тойоту». Только теперь на заднем сиденье сидела Валентина Михайловна — в своём неизменном бежевом пальто и с такой ухмылкой, что Татьяне стало холодно, несмотря на куртку.
Она поняла: буря только начинается.
Первое заседание суда проходило в старом, тёмном здании с облупившейся штукатуркой. Запах сырости и старой бумаги бил в нос. В коридоре — скамейки, на которых сидели люди с папками, конвертами и тем самым выражением лица, которое бывает у тех, кто готовится к долгому и неприятному разговору.
Татьяна пришла с адвокатом — худой женщиной лет сорока, с холодным взглядом и стальными нотками в голосе. Её звали Марина Сергеевна. Она сразу предупредила:
— Не отвечайте на провокации. Слушайте только вопросы судьи или мои.
В конце коридора, у окна, стояла Валентина Михайловна. На ней было то самое бежевое пальто и шляпка, придающая ей вид «знатной дамы». Рядом — мужчина в сером костюме, видимо, её адвокат. Она заметила Татьяну и сделала вид, что смотрит сквозь неё, как сквозь стекло.
Андрей не пришёл — работа. Или, может, просто не хотел видеть мать в роли противника.
Судья оказалась женщиной с короткой стрижкой и лицом человека, который слишком часто слышал враньё.
Валентина Михайловна говорила первой. Её голос дрожал, но не от волнения, а от тщательно сыгранной обиды:
— Мой отец, — она сделала паузу, будто проглатывая ком, — был тяжело болен. Он не понимал, что подписывает. Татьяна убедила его оставить квартиру ей, воспользовавшись его состоянием.
Татьяна сжала кулаки под столом.
Адвокат свекрови разложил фотографии — дед в больнице, с капельницей, с усталым взглядом.
— Это было за два месяца до подписания завещания, — произнёс он. — Мы готовы предоставить медицинские заключения.
Марина Сергеевна поднялась, поправила очки:
— Ваша честь, эти фотографии не доказывают недееспособность. У нас есть нотариус, который лично удостоверял документ. Он готов подтвердить, что завещание составлено в здравом уме.
Судья кивнула, записала что-то в блокнот.
Вторая половина заседания стала неожиданной. Адвокат Валентины Михайловны вызвал свидетеля — женщину в цветастом платье, с густо накрашенными глазами. Она представилась соседкой деда.
— Я много раз видела, как Татьяна приходила к нему с сумками, — сказала она. — А потом он жаловался, что его заставляют подписывать бумаги.
— Простите, — перебила Марина Сергеевна, — а вы можете назвать конкретную дату или хотя бы месяц таких событий?
— Ну… точно не скажу, — замялась соседка. — Но помню, было тепло. Может, весна… или лето.
Татьяна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Никогда она не заставляла деда ничего подписывать. Но теперь, в устах этой женщины, всё выглядело иначе.
После заседания Татьяна вышла на улицу и вдохнула холодный воздух. У тротуара стояла та же «Тойота». На этот раз в ней сидел только тот бритоголовый мужчина. Он открыл окно:
— Вам стоит подумать о мировом соглашении.
— И что же вы предлагаете? — спросила она, сжав зубы.
— Квартира переходит к Валентине Михайловне, а вы получаете компенсацию… скажем, двести тысяч рублей. И закрываем дело.
Татьяна чуть не рассмеялась.
— Двести тысяч? За квартиру в центре? — Она шагнула ближе. — Передайте вашей клиентке, что я не продаюсь.
Мужчина усмехнулся:
— Вы зря так. Суд — штука непредсказуемая.
Вечером дома Андрей сидел на диване, уставившись в телевизор, где шёл футбольный матч. Он выслушал рассказ жены молча, потом сказал:
— Таня, я не хочу, чтобы это разрушило нас. Мама… она может быть ужасной, но она моя мать.
— А я — твоя жена, — тихо ответила она. — И я не собираюсь отдавать то, что нам принадлежит.
Он кивнул, но в глазах было сомнение.
Через неделю Марина Сергеевна принесла новую новость:
— Готовьтесь. Они нашли ещё одного свидетеля — какого-то дальнего родственника, который скажет, что дед хотел оставить квартиру дочери, а не вам.
— Но это же неправда! — воскликнула Татьяна.
— В суде правдой будет то, что убедительнее прозвучит, — ответила адвокат. — Мы должны быть жёстче.
За день до второго заседания Татьяна получила смс:
«Если не хочешь позора, приезжай завтра в 19:00 в кафе “У Петра”». Подписи не было, но она знала, от кого это.
Валентина Михайловна решила перейти к личным угрозам.
Кафе «У Петра» находилось на углу старого квартала, где пахло свежим хлебом и бензином. Стеклянная дверь скрипнула, впуская Татьяну внутрь. Она заранее решила: никакой мягкости, никакой уступчивости.
Валентина Михайловна уже сидела за столиком у окна. Перед ней стояла чашка кофе, а рядом — тот самый бритоголовый мужчина, что ездил на «Тойоте». На лице свекрови — полуулыбка, в которой сквозила холодная победа.
— Садись, — сказала она, не поднимаясь.
Татьяна села, глядя прямо в глаза. Бритоголовый молча вытащил из папки какие-то бумаги и положил их на стол.
— Это проект мирового соглашения, — произнесла Валентина Михайловна. — Ты отдаёшь квартиру, мы прекращаем процесс.
— А взамен? — спросила Татьяна.
— Я оставляю тебе первую, твою однушку, — произнесла она, словно делала великое одолжение. — И даю немного денег. Чтобы… «поддержать молодую семью».
Татьяна медленно подняла брови.
— Вы серьёзно думаете, что я на это пойду?
— Думаю, да, — Валентина Михайловна подалась вперёд. — Потому что если нет, в суде ты услышишь то, чего не хочешь слышать.
— Например? — холодно спросила Татьяна.
— Например, что твой дед оставил тебе квартиру в благодарность за то, что ты… избавила его от мучений, — произнесла свекровь, глядя в глаза. — Люди любят такие истории.
У Татьяны пересохло в горле.
— Это ложь, — выдавила она.
— Доказательства — дело техники, — пожала плечами Валентина Михайловна. — Ты ведь знаешь, как соседи любят судачить.
Бритоголовый кивнул, будто подтверждая каждое слово.
— Вы шантажируете меня, — сказала Татьяна. — И это не сработает.
— Я защищаю своё, — ответила свекровь. — И своего сына. Он слишком мягкий, чтобы сказать тебе, что думает на самом деле.
— Андрей на моей стороне, — твёрдо произнесла Татьяна.
— Сегодня, — хмыкнула Валентина Михайловна. — А завтра, когда узнает, что ты потратила деньги от сдачи квартиры на отпуск, вместо того чтобы вложить их в общее дело, — передумает.
Татьяна поняла, что это уже не просто спор о недвижимости. Это война за то, кто будет управлять их жизнью.
Вторая встреча в суде превратилась в бой. Свидетель, дальний родственник, говорил уверенно, словно заучил текст:
— Пётр Иванович говорил мне, что хочет, чтобы квартира осталась в семье. А Таня — не семья.
Татьяна хотела возразить, но Марина Сергеевна коснулась её руки под столом.
— Спокойно. Мы их утопим в их же показаниях.
И утопили. Нотариус, которого вызвала защита, дал показания чётко и жёстко: дед был в здравом уме, полностью понимал содержание документа, сам настаивал на передаче квартиры внучке. Судья слушала, делая пометки.
Приговор объявили через неделю. Иск Валентины Михайловны был отклонён. Квартира осталась за Татьяной.
Вечером Андрей вернулся домой поздно. Он был мрачный.
— Она сказала, что я предатель, — произнёс он, снимая куртку. — Что я выбрал тебя, а не её.
— Так и есть, — тихо ответила Татьяна. — И я тебе за это благодарна.
Он сел рядом, и долго они сидели в тишине. Но Татьяна знала: в душе у него останется эта трещина. Потому что мать не прощает тех, кто осмелился ей отказать.
Через месяц пришла новость: Валентина Михайловна продала свою квартиру и уехала в Краснодар. Ни звонков, ни визитов, ни «Тойоты» у подъезда. Казалось, победа.
Но Татьяна знала — это не конец. Это передышка. Потому что люди вроде неё возвращаются. Всегда.
