Я даже не успела переодеться после работы, а она уже кричала:
— Сидишь тут, как барыня! А дома опять грязь! Посуда не мыта! Вон чулки свои разбросала!
Валентина Михайловна влетела в квартиру как ураган. Пакеты с продуктами громыхнули об пол. Глаза — два горящих угля.
Я стояла у зеркала в прихожей, расстёгивала пуговицы жакета. Руки дрожали. От усталости? От злости? Уже не понимала.
— Валентина Михайловна, добрый вечер. Я только с работы.
— А мне плевать! — Она прошла мимо меня в кухню, будто я — воздух. — Смотрю, кастрюлька пустая стоит. Что мой сын есть будет? Воздух?
Скандал назревал уже месяц. С тех пор как мы с Андреем поженились и переехали к ней. «Временно», — говорил муж. «Пока не встанем на ноги».
Но его мать не собиралась отпускать единственного сыночка.
— Я приготовлю ужин. Сейчас.
— Сейчас! — передразнила она. — А что ты делала весь день? Ногти красила? Сериалы смотрела?
Конфликт был неизбежен. Чувствовала это кожей.
— Работала. С восьми утра до семи вечера.
— Работала! — Она фыркнула. — В офисе посидела, кофейку попила. А дома — как после урагана!
Я оглянулась. Чашка на столе. Одна. Моя. С утреннего кофе. Всё остальное — идеальный порядок. Вчера убирала до полуночи.
— Валентина Михайловна, давайте спокойно…
— Нет уж! — Она швырнула половником в раковину. — Хватит мне зубы заговаривать! Думала, невестку получу — помощницу. А получила нахлебницу!
Хотелось закричать в ответ. Хотелось сказать, что это мои деньги ушли на ремонт её кухни. Мои сбережения — на новую мебель.
Но я молчала.
— Собирай вещи, — процедила свекровь. Голос стал тихим. Опасным. — И убирайся из нашего дома.
— Что?
— Что слышала. Чемодан — и вон. Надоела мне твоя рожа кислая.
— Но Андрей…
— Андрей мой сын! А ты кто? Временная попутчица! Думала, залезешь в нашу семью и будешь тут хозяйничать? Не выйдет!
Она уже тащила из шкафа мою куртку. Швыряла на пол. Следом полетели туфли.
— Валентина Михайловна, остановитесь!
— Сама остановись! Три месяца терплю твои выходки! Хватит!
Я схватила телефон. Набрала Андрея.
— Алло, солнце? — Голос мужа был спокойным. Домашним.
— Андрей, твоя мать…
— Говори громче, тут шумно.
— Она меня выгоняет!
Пауза. Долгая. Слишком долгая.
— Оля, не придумывай. Мама не могла.
— Придумываю?! — Я почти кричала. — Она мои вещи на лестницу выносит!
И правда выносила. Валентина Михайловна работала как одержимая. Моё платье. Сапоги. Косметичка.
— Подожди до вечера, — вздохнул Андрей. — Я всё улажу. Не накручивай себя.
— Андрей, ты слышишь меня? Твоя жена сидит на лестнице!
— Преувеличиваешь. Мама горячая, да. Но она не…
Гудки.
Он повесил трубку.
А свекровь стояла в дверях и улыбалась. Торжествующе. Гадко.
— Видишь? Даже сын тебе не поверил. Потому что знает — я права.
Мои вещи лежали у лифта. Чемодан. Пакеты. Вся моя жизнь — в куче тряпья.
— Уходи. И больше не возвращайся.
Дверь захлопнулась.
Я села на ступеньки и заплакала. Тихо. Безнадёжно.
Потом взяла телефон и написала подруге Кате:
«Можно к тебе на пару дней?»
А Андрею отправила последнее сообщение:
«Когда вернёшься домой — выбирай. Либо я, либо мама. Третьего не дано.»
И поехала собирать свою жизнь заново.
Потому что поняла: мужчина, который не защищает жену от собственной матери, — не мужчина вообще.
Катя встретила меня на пороге. Не спрашивала ничего лишнего. Просто обняла и сказала:
— Ванная свободна. Душ поможет.
Я стояла под горячими струями и пыталась смыть с себя унижение. Не получалось. Оно въелось в кожу, как въедается запах чужого дома.
Андрей не звонил.
Первые сутки я проверяла телефон каждые пять минут. Вдруг написал? Вдруг извиняется? Вдруг понял, что натворила его драгоценная мамочка?
Тишина.
На второй день он наконец объявился:
«Оля, что за детский сад? Приезжай домой. Мама согласилась поговорить».
Я перечитала сообщение раз десять. «Мама согласилась». Не «я поговорил с мамой». Не «извини за произошедшее». Мама согласилась.
Как будто она — королева, а я прошу аудиенции.
Написала в ответ:
«Нет. Пока ты не поймёшь, кто твоя семья — я или мать, — встречаться не будем».
Он позвонил через час. Голос раздражённый:
— Оля, не будь ребёнком! Ты же знаешь, какая мама. Горячая. Но она не со зла.
— Не со зла? — Я сидела на Катиной кухне и медленно помешивала кофе. — Она вынесла мои вещи на лестницу! При соседях!
— Ну и что? Подумаешь! Зато теперь выговорилась. Отпустит.
— А если не отпустит?
— Отпустит, — он говорил уверенно. Слишком уверенно. — Я же её знаю лучше тебя.
— Андрей, — я поставила чашку на стол. Рука дрожала. — Ты понимаешь, что произошло? Твоя мать выгнала твою жену из дома. А ты ей потакаешь.
— Я никому не потакаю! Просто не хочу скандалов в семье!
— А семья — это кто? Я или твоя мать?
Долгая пауза. Очень долгая.
— Глупый вопрос, — пробормотал он наконец. — Мы все семья.
— Нет, Андрей. Не все. Либо ты создаёшь семью со мной, либо продолжаешь жить с мамой. Середины нет.
— Ты ставишь ультиматумы?
— Я защищаю своё достоинство.
Он повесил трубку.
Катя принесла печенье и села напротив:
— Слушай, а может, он и правда не понимает? Мужики бывают тупые в таких вещах.
— Понимает. Просто удобно не понимать.
— Что будешь делать?
Я посмотрела в окно. За стеклом моросил дождь. Серый, тоскливый октябрь.
— Искать квартиру. Жить дальше.
— А если одумается?
— Поздно.
Но это была неправда. Я всё ещё надеялась. Втайне ждала, что Андрей приедет с цветами и скажет: «Прости, я был дураком. Переезжаем отдельно».
На третий день мне позвонила Валентина Михайловна.
Голос сладкий, как мёд:
— Олечка, доченька! Что же ты делаешь? Андрюша совсем извёлся! Приезжай, поговорим по-человечески.
— О чём говорить?
— Ну как же! Мы же семья! Конечно, я погорячилась тогда. Устала просто. На рынке толкучка, очереди. Вернулась — а дома бардак. Ну и сорвалась. Бывает же!
Она говорила, а я слушала и понимала: ничего не изменилось. Никаких извинений. Никакого понимания. Просто попытка замять конфликт, сделать вид, что ничего серьёзного не произошло.
— Валентина Михайловна, — сказала я спокойно. — Вы выгнали меня из дома. Вынесли вещи на лестницу. При соседях. Это унижение, которое я не забуду никогда.
— Да ладно тебе! Подумаешь! Эмоции были!
— А Андрей что сказал?
— А что он скажет? Мальчик расстроился, конечно. Но понимает — мама не враг. Мама добра хочет.
Я закрыла глаза. Всё ясно. Он не заступился. Не поставил мать на место. Не сказал ей, что так с его женой нельзя.
— Приезжай, Олечка.
— Нет, — сказала я тихо. — Не приеду.
— Как не приедешь? А где жить будешь?
— Найду где.
— Да что ты говоришь! Какая глупость! Дом есть, муж есть. Приезжай, не упрямься!
— До свидания, Валентина Михайловна.
Положила трубку и заплакала. От облегчения. Впервые за три месяца я сказала свекрови «нет». И не сломалась.
Вечером Андрей приехал к Кате. Стоял у двери с букетом роз и виноватыми глазами:
— Оль, хватит дуться. Пойдём домой.
— Это не мой дом, — сказала я, не выходя в прихожую. — Там хозяйка — твоя мать.
— Ну что ты говоришь! Мы же муж и жена!
— Тогда докажи. Снимем квартиру. Будем жить отдельно.
Он замялся:
— Оль, ну зачем лишние траты? У нас дом есть.
— У тебя дом есть. А у меня его никогда не было.
— Но мама уже привыкла.
— К чему привыкла? К тому, что унижает твою жену? Пусть отвыкает.
— Ты не понимаешь! Она всю жизнь одна меня растила! Жертвовала всем ради меня!
— А теперь что? Я должна платить за её жертвы?
Он стоял и молчал. Розы поникли в его руках.
— Андрей, — сказала я устало. — Я тебя люблю. Но не готова жить служанкой в доме твоей матери. Если ты не можешь это понять, то нам не по пути.
Он ушёл. А я впервые за неделю спала спокойно.
Потому что наконец поняла: я стою на развилке. И должна выбрать дорогу сама.
Прошло две недели.
Я уже сняла однокомнатную квартиру на окраине, перевезла свои вещи. Андрей звонил через день — просил вернуться, обещал «поговорить с мамой». Но каждый раз разговор заканчивался одинаково:
— Ну не могу я её бросить! Она же одна!
— А я не одна?
— Ты молодая, справишься. А ей шестьдесят.
И я понимала: он сделал выбор. Просто не хочет в этом признаваться.
А потом случилось то, чего никто не ждал.
Валентина Михайловна попала в больницу. Сердце прихватило. Ничего серьёзного — так сказали врачи, но Андрей запаниковал. Звонил мне среди ночи:
— Оля, приезжай! Она тебя просит!
— Меня?
— Говорит, что виновата. Хочет извиниться.
Я сидела на своей съёмной кровати и смотрела в потолок. Два часа ночи. За окном дождь барабанил по стеклу.
— Андрей, это манипуляция.
— Какая манипуляция?! Женщина в больнице лежит!
— И что? Теперь я должна прибежать на первый зов?
— Она просит прощения!
— У меня?
— Да! Говорит, что натворила глупостей. Что хочет всё исправить.
Я вздохнула. Может быть, болезнь действительно заставила её пересмотреть отношение? Может быть, мы сможем начать сначала?
— Хорошо. Утром приеду.
Больничный коридор пах хлоркой и лекарствами.
Андрей встретил меня у входа в палату. Выглядел измученным — три дня не брился, глаза красные.
— Оль, спасибо, что приехала. Она так волновалась.
— Как дела?
— Стабильно. Но врачи говорят — нужен покой. Никаких стрессов.
Валентина Михайловна лежала на белых простынях, маленькая и жалкая. Увидев меня, заплакала:
— Олечка! Доченька! Прости меня, старую дуру!
Я подошла к кровати. Села на стул рядом.
— Как самочувствие?
— Да ладно мне! — Она махнула рукой. — Главное — ты пришла! Я думала, ты меня возненавидела.
— Не возненавидела.
— Я так виновата! — Слёзы катились по её щекам. — Что же я наделала! Такую невестку хорошую обидела!
Андрей стоял рядом и кивал. Мол, видишь — мама поняла свою ошибку.
— Валентина Михайловна, забудем. Главное — поправляйтесь.
— Поправлюсь! Обязательно поправлюсь! — Она схватила мою руку. — Только скажи — простила?
— Простила.
— И домой вернёшься?
Я замерла. Вот оно. Не извинения. Не осознание вины. Простая попытка вернуть всё как было.
— Валентина Михайловна, мы с Андреем будем жить отдельно.
— Как отдельно? — Она попыталась приподняться. — Зачем отдельно? Дом большой, места всем хватит!
— Нам нужно своё пространство.
— Какое пространство?! — Голос стал резким. Больная интонация испарилась. — Молодые должны о старших заботиться! Это долг!
Андрей дёрнулся:
— Мам, тише. Ты же обещала.
— Что обещала?! — Она села в кровати. Щёки покраснели. — Я в больнице из-за стресса лежу! А она мне ещё ультиматумы ставит!
— Никто не ставит ультиматумов, — сказала я спокойно. — Просто объясняю ситуацию.
— Ситуацию! — Валентина Михайловна фыркнула. — Захотела квартиру отдельную — сама и зарабатывай! А на мой дом нечего претендовать!
— Я не претендую.
— Ещё как претендуешь! Сына моего увести хочешь! Думаешь, я не понимаю?
— Мам! — Андрей побледнел. — Что ты говоришь!
— Правду говорю! — Она показала на меня пальцем. — Вот она какая, твоя жёнушка! Первой же болезни моей не дождалась! Сразу — отдельно жить! Разлучница!
Я встала со стула. Медленно. Тихо.
— Всё понятно.
— Оля, подожди! — Андрей кинулся за мной. — Она больная! Не соображает, что говорит!
Я остановилась в дверях палаты. Обернулась. Посмотрела на мужа долгим взглядом.
— Андрей, она прекрасно соображает. Болезнь тут ни при чём.
— Но…
— Твоя мать никогда не примет меня. Никогда не отпустит тебя. А ты, — Я вздохнула. — А ты не хочешь вырасти.
— Что значит — вырасти?
— Стать мужчиной. Создать свою семью. Защитить жену от оскорблений.
Валентина Михайловна кричала из палаты:
— Андрюша! Ты слышишь, что она говорит? Прогони её! Немедленно прогони!
А он стоял посередине коридора. Метался глазами между палатой и мной. И я видела — он снова выбирает мать.
— Оль, ну нельзя же бросать больного человека.
— Я не прошу бросать.
— Ну потерпи немного. Пока поправится.
— А потом?
— А потом. Потом посмотрим.
Я кивнула. Всё ясно.
— До свидания, Андрей.
— Постой! Ты куда?
— Подавать на развод.
Он побежал за мной по коридору:
— Оля! Не делай глупостей! Мы же любим друг друга!
— Ты любишь мать. А я не готова быть третьей лишней в вашей семье.
У выхода из больницы я обернулась. Он стоял посреди коридора — растерянный, беспомощный. Мальчик, который так и не научился быть мужчиной.
А из палаты доносился голос Валентины Михайловны:
— Андрюша! Где ты? Иди сюда! Мне плохо!
И он пошёл. Конечно, пошёл.
А я вышла на улицу и вдохнула полной грудью. Свободно. Легко.
Впервые за полгода.
Развод оформили через два месяца.
Андрей не сопротивлялся — даже согласился на все мои условия. Валентина Михайловна выздоровела быстро, как только поняла, что сын остался с ней.
— Видишь, — говорила она ему, — я же говорила — не пара она. Хорошо, что вовремя раскусили змею подколодную.
А он кивал и соглашался. Удобно же — свалить всю вину на бывшую жену.
Через полгода Катя рассказала мне новости:
— Твой бывший новую невесту привёл к маме. Представляешь?
— И как?
— Та же история. Девочка молоденькая, тихая. Думает, что любовью мамашу растопит.
Я усмехнулась. Наивная. Валентина Михайловна никого не растопит. Она будет давить, унижать, выживать из дома любую женщину рядом с сыном.
— А сам-то Андрей как?
— Говорят, пить начал. На работе проблемы.
Мне стало жалко его. Не потому, что любила. Просто жалко человека, который сам себя загнал в клетку.
Я тем временем устроилась на новую работу. Сняла квартиру получше. Записалась на танцы. Начала жить.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Открыла — Андрей. В руках букет увядших хризантем.
— Можно войти?
— Зачем?
— Поговорить. Я понял. Ты была права.
— В чём права?
— Во всём. Мама, она невыносимая. Новую невесту уже третий раз выгоняла.
Я прислонилась к косяку:
— И что ты хочешь?
— Вернуться. Попробовать снова. Я снял квартиру! Отдельно от матери!
— Поздно, Андрей.
— Почему поздно? Мы же любили друг друга!
— Любили. В прошедшем времени.
Он стоял на лестничной площадке и смотрел на меня умоляющими глазами. Когда-то этот взгляд растопил бы моё сердце.
Сейчас я чувствовала только усталость.
— Иди домой, — сказала я мягко. — К маме. Она ждёт.
— Я не хочу к маме! Хочу к тебе!
— Захотел через год после развода?
— Лучше поздно, чем никогда!
— Нет, Андрей. Не лучше. Иногда поздно — это просто поздно.
Закрыла дверь. Он ещё постоял за ней, потом тихо ушёл.
На улице зажигались фонари. Где-то там жила Валентина Михайловна. Одна в своей большой квартире. Андрей, наверное, вернётся к ней. Снова станет послушным сынком.
И будет жить так до конца. Потому что некоторые люди не меняются. Они просто стареют.
А я была свободна. И счастлива.
Наконец-то.
