Игорь стоял в дверях кухни, прислонившись плечом к косяку. Молчал. Кричать он давно перестал — понял: с матерью этот номер не проходит.
— Мам, давай просто ключи, а?
Ольга, не оборачиваясь, помешивала гречку. Лицо каменное.
— А ты можешь перестать вести себя как эгоист? — голос у неё был ровный, но злой. — Твоя сестра с двумя детьми в одной комнатёнке ютится, а ты в пустой двухкомнатной в центре развалился. Совесть-то у тебя есть?
Игорь усмехнулся, но в улыбке не было ни капли тепла.
— Совесть есть. Только, видимо, теперь у тебя две дочки и ни одного сына.
Ольга резко выключила плиту, повернулась.
— Ты это к чему сейчас?
— К тому, что бабушка квартиру мне оставила. Не тебе, не Светке и уж точно не твоему Васе. Мне. Потому что только я к ней ездил. Только я ей помогал последние два года. Где вы были?
— Ну начинается… — перебила она с раздражением. — Нашёл героя бабушкиного огорода. Ты туда таскался, потому что знал — отхватишь квартиру. Всё просчитал, не строй из себя святого.
— А ты знала, что она уже на меня завещание подписала? — хмыкнул Игорь. — Когда мы осенью к нотариусу ездили, ты ещё смеялась: «Пусть мальчик поиграет во взрослую жизнь».
Ольга промолчала. Только пальцы чуть подрагивали.
— Игорь, — сказала она мягче, — ты молодой, у тебя всё впереди. У Светки — двое малышей и муж… ну, он… трудяга по-своему. Им реально негде жить.
— А мне где, по-твоему? У вас? С Васей, который под телевизор с девяти утра приклеен?
— Не преувеличивай. Вася нормальный мужик. На пенсии.
— Вася — это кабан в тапках. И ты это знаешь.
Повисла тишина, в которой громче всего тикали старые часы на стене.
Ольга опустилась на табурет, потерла виски.
— Я просто хочу, чтобы вы друг другу помогали. Ты и Светка — вы же родные. Ей трудно. Ну подставь плечо.
Игорь отвернулся к окну.
— Я уже подставлял. Год вкалывал, учёбу совмещал, ремонт делал. Обои сам клеил — помнишь?
— Помню.
— А теперь ты хочешь, чтобы я пустил их туда жить? С детьми, с их бардаком, с рисунками на обоях?
— У Светки дети, Игорь!
— А у меня — единственная квартира.
Он положил на стол папку с бумагами.
— Тут копии. Завещание, техпаспорт, регистрация. Оригиналы у меня. Ты не имеешь права туда никого вписывать. Ни морального, ни юридического. Я ухожу. Не звони мне. Ни ты, ни она.
— Игорь…
Он обернулся в дверях.
— Ты меня уже вычеркнула. Теперь я просто делаю то же самое.
Игорь спустился по лестнице пешком. Было ощущение, будто из него выдернули что-то, что держало его прямо. Ноги ватные, в груди пустота. Он не герой. Просто парень с тремя подработками, дипломом колледжа и одной-единственной квартирой на улице Сурикова — там, где когда-то пахло бабушкиным вареньем.
Теперь там белые стены, новый ламинат и икеевский диван, который он сам собрал, ругаясь на трёх языках.
«Светка с детьми». Отлично. А он кто тогда?
Телефон завибрировал.
Дмитрий: «Если что — моя хрущёвка к твоим услугам. Даже с тараканами. Они у нас интеллигентные».
Игорь выдохнул. Значит, не совсем один.
К вечеру он уже сидел у Димы на кухне, пил чай с лимоном, слушал, как тот рассказывает про подработку в доставке, и методично перемывал косточки их преподавателю, ушедшему в запой перед защитой дипломов.
— Ты что теперь? Судиться с маманей будешь? — спросил Дима, жуя гречку с кетчупом.
— Не. Просто оформлю всё на себя. Через нотариуса. Уже начал.
— Не боишься без семьи остаться?
Игорь задумался, потом коротко хмыкнул:
— А она у меня была?
Игорь снял куртку и повесил её на гвоздик рядом с дверью кухни. У Димы была чисто мужская берлога: микроволновка на подоконнике, старенький холодильник, который гудел, как старый автобус, телевизор с двумя работающими каналами и всё ровно настолько, чтобы выжить. Не жить — выживать.
И всё равно — здесь дышалось легче, чем в материных стенах, где каждый взгляд был как у прокурора.
— Ну что, как ты? — Дима поставил на стол два пластиковых стакана с кофе. — Ночь-то спал?
— Почти. Под утро. Спал, как обои клеил — криво.
— М-да… Значит, семья. Ты мне скажи, она правда думает, что ты им квартиру так просто отдашь?
— У неё всё просто: Светка — мать, у неё дети. Я один — значит, мне не жалко. А дети ждать не могут. И что я «успею ещё заработать».
— Классика. «Ты мужик, терпи».
— Ага. Только я не собираюсь.
Он достал из рюкзака аккуратно сложенную пачку бумаг: выписку из Росреестра, завещание, заявление о регистрации. Всё это он оформлял вечерами, после работы, молча, упрямо, как человек, который решил вытащить себя за шиворот из трясины.
— Это не из-за упрямства, Дим. Это потому, что бабушка хотела, чтобы я там жил. Это её воля. А теперь они делают вид, что её вообще не было.
— Они просто привыкли, что ты молчишь. А теперь ты мешаешь.
Игорь ничего не сказал. В памяти всплыло: Светка, лет пятнадцать назад, списывает у него домашку; чуть позже — вынимает купюры из его копилки. И мать, пожимая плечами: «Ну она же девочка, ей труднее».
Труднее. Но сейчас эта «слабая девочка» вполне в силах вытурить его на улицу.
Через неделю на Госуслугах пришло уведомление: право собственности зарегистрировано.
Он показал телефон Диме.
— Всё?
— Всё. Теперь это моё официально.
Игорь сделал глоток минералки.
— Ну, теперь посмотрим.
Посмотрели. Уже на следующий день позвонила Светка.
— Игорь, ты что, серьёзно? Теперь и разговаривать не хочешь?
— А о чём?
— Ну как о чём? Ты всё оформил на себя, маме даже слова не сказал!
— А она мне сказала, когда собиралась вас туда заселить?
Светлана тяжело выдохнула в трубку.
— У меня двое детей! Мы в восьми метрах живём! Ты что, совсем не хочешь помочь?
— Помочь — это когда просят. А не когда требуют.
— Ты же не хочешь всю жизнь один быть?
— Спасибо за заботу. Лучше один, чем в окружении шантажистов.
— Это мама попросила. Она всё для тебя делала.
— Правда? Тогда пусть вспомнит, как я сам копил на ноутбук, сам ночами на складе работал. А она тем временем «всё делала». Только для кого?
На том конце повисла пауза. Потом тихо:
— Мама плачет. Давление. Ей плохо.
— Света, у тебя семья. У мамы — Вася. А у меня только я. И квартира. И я её никому не отдам. Всё.
Он отключился. Руки дрожали, как после экзамена. Он уже знал — пути назад нет.
Вечером курьер принёс конверт. Внутри — уведомление: Ольга Петровна подала в суд, требуя признать завещание недействительным.
— Вот же… — Дима покрутил бумагу. — Не успела отступить, уже в атаку.
— Они хотят меня добить.
— А ты? Готов?
Игорь глянул в окно. За стеклом был тот самый город, где он прожил двадцать лет и так и не нашёл ни одного человека из родных, которому важно, чего хочет он.
— Готов. У меня всё оформлено. Есть переписка, чеки, сосед — свидетель.
— Ну… держись.
— Я не отдам. Даже если останусь совсем один.
Через два месяца — суд. Игорь в сером пиджаке с «Авито», рядом адвокат — знакомый одногруппника. Напротив — мать в бордовом пальто, с застывшим выражением непримиримости. Светка рядом — образ страдалицы.
— Мы хотим справедливости, — начала Ольга. — Игорь ввёл пожилую женщину в заблуждение. Он манипулировал.
— Я помогал ей, когда вы даже не звонили, — спокойно ответил Игорь. — Я был с ней, я возил её к врачу. И она сама сказала, что хочет, чтобы я жил в этой квартире.
Судья листал бумаги. Всё было в порядке.
Через час заседание закончилось. Завещание осталось в силе.
Ольга отвернулась, Светлана вышла, не глядя.
А Игорь стоял у дверей суда и думал, что, пожалуй, впервые в жизни он остался при своём. И это было странное чувство — горькое, но светлое.
Игорь вышел на улицу. Было холодно, но в груди почему-то тепло — словно только что вылез из ледяной воды и натянул сухую, чуть колючую рубашку.
Мир, в общем-то, остался прежним. Но теперь у него появилась крохотная, но своя возможность — не на «счастье из сериалов», а хотя бы на тишину, где никто не диктует, как жить.
Он достал телефон, набрал Диму:
— Свободен я. Пойдём шавуху есть?
— Только с двойным мясом.
Ключ в замок своей квартиры Игорь вставил туго — словно дверь отвыкла от прикосновения. Никто сюда не заходил за эти месяцы. Ни следа чужих шагов, ни запаха чужой еды. Никто не ждал его у порога с «ты должен».
В коридоре пахло пылью и слегка выдохшейся краской. Потолок, выбеленный им весной, чуть потемнел, обои стояли как новые. Он провёл пальцем по подоконнику — пыль. Квартира ждала.
Сел на табурет в кухне, глянул в окно. Холодильник пустой, шторы сняты. И тишина такая, что даже собственное дыхание кажется громким.
— Ну всё… теперь у меня нет семьи. Зато есть я.
Через неделю после суда позвонила мать.
— Игорь… я знаю, ты злишься. Но пойми: я хотела, чтобы всё было по-человечески.
— По-человечески — это, значит, отдай квартиру?
— Не начинай. Ты сам ушёл. Мы с отцом переживали. Он даже денег хотел тебе дать.
— За что? За то, что вы меня из дома выталкивали?
— Господи, какие громкие слова! Предательство! Ты хоть предупредил бы про суд, а то соседи рассказали!
— А ты меня предупредила, когда в суд подала?
Пауза.
— Я не думала, что ты так… ожесточишься.
— Жестокие — вы. Мама, мы чужие люди. Всё.
— А если я умру?
— Может, и грустно будет. Если скажут вовремя.
Он отключил. И больше она не звонила.
Прошло два года.
Из армии он вернулся, как обещал. Дима встретил с кофе и неизменной ухмылкой.
— Ну что, герой, квартиру не продал?
— Нет. Берёг, как зеницу.
— А мать твоя?
— Не знаю. Не видел. Не звонила.
— И правильно.
Они доехали до квартиры на маршрутке. Всё вокруг было по-старому, только сам Игорь был уже другим. Открыл дверь и почувствовал — он теперь здесь не просто жилец, а человек, который выстоял. Без семьи, без подстраховки, но с самим собой.
Через месяц устроился в автомастерскую — с детства любил возиться с моторами. Жил скромно, без лоска, но каждый вечер, поворачивая ключ в замке, знал: этот пол, эта стена, этот кран на кухне — всё его.
И самое важное — никто больше не придёт и не скажет: «А теперь тут будут жить Светка с детьми». Никто не предложит: «Ну поживи пока в коридоре, ты же молодой».
Весной снова позвонила мать.
— Игорь… нам с Васей ремонт нужен. Крыша течёт, в ванной плесень. Может, поможешь?
— Денег нет. Держитесь.
— Ты не должен быть таким! Ты же мой сын!
— А вы — всё-таки не моя мать. Это вы давно выбрали. Я просто запомнил.
— Ты хочешь, чтобы я на коленях просила?
— Я хочу, чтобы вы не звонили.
— Ты пожалеешь!
— Может быть. Но не сегодня.
Он добавил её номер в «чёрный список».
Потом долго сидел у окна. Соседние дети возились в песочнице, старик кормил голубей. Всё шло своим чередом, мир был спокоен.
И вдруг пришло лёгкое чувство — не от того, что его «отпустили», а от того, что отпустил он сам.
Эпилог.
Ольгу Петровну он увидел в магазине — стояла у полки с крупами, вертела в руках пакет гречки.
Он прошёл мимо. Она посмотрела — прямо в глаза. Без вины. Без злости. Пусто.
Он кивнул. Она не ответила.
Игорь вышел и пошёл домой — в ту самую квартиру, где не было запаха чужих кухонь, детских визгов и маминого «я же мать».
Было только главное — тишина. Своя.
