— Лена, только давай без сцен, — сказал Игорь, едва переступив порог, и привычно швырнул куртку на кресло. На то самое, что она сто раз просила оставить в покое.
— А я и не собиралась, — ответила Лена холодно, даже не глядя на него. — Что на этот раз? Кто-то снова к нам переезжает? Или мы теперь сдаём спальню по объявлениям?
Он вздохнул так, будто она не жена, а строгая тётка из жилищной конторы, и, не глядя, прошёл на кухню. Лена стояла у мойки, мыла посуду после ужина, который готовила на двоих, но съела одна.
— Мама приедет пожить. Временно. Недели на две, — произнёс он так, словно речь шла про замену батареек в пульте.
Лена выключила воду, аккуратно поставила тарелку в сушилку и медленно повернулась к нему.
— Две недели? Это как в прошлый раз? Когда она “на чуть-чуть” задержалась на три месяца? Или как позапрошлый раз, когда ты вообще забыл, что у тебя жена есть?
— У неё ремонт, Лена. Пыль, мусор… рабочие. Ну ты же понимаешь.
— Понимаю. Но не понимаю, почему я должна всё это терпеть. У меня была жизнь. Была квартира. А теперь у меня — комендант в халате.
Он пожал плечами, налил себе чаю, будто всё уже решено.
— Она поживёт в комнате. Мы её немного переставим, чтоб удобно было.
У Лены кольнуло в груди. Это была её комната. Её письменный стол, привезённый на старенькой «Газели», вручную шлифованный и покрашенный в тот самый мягкий серо-зелёный. Её книги, её любимая керамика, её фотографии. Её единственный угол, где можно было дышать свободно.
— Это моя комната, Игорь. Моя. Ты обещал, что туда никто не будет лезть. Что понимаешь, как для меня это важно.
Он подошёл ближе, положил ладонь на столешницу.
— Лена, ну ты взрослая женщина. Не будь ты такой… капризной. Это ненадолго. Потом всё вернётся, как было.
Она тихо засмеялась, но смех был тяжёлым, без радости.
— Возвращается только то, что не успели сломать. А ты всё ломаешь, Игорь. Потихоньку, методично. И всегда — за моей спиной.
Он отступил.
— Это просто комната. Просто мебель. Не устраивай драму.
Лена подошла вплотную.
— Это не просто комната. Это моя территория. И ты туда опять залез.
Через два дня Ольга Сергеевна приехала — с двумя чемоданами, кучкой тряпок, кастрюлей горячего супа и лицом, которое уже знало: легко тут не будет, но она готова к бою. Игорь, как всегда, суетился, таскал сумки, а Лена из кухни наблюдала, как её угол превращается в чей-то склад.
— Ой, ну и пыль у вас, Леночка, — сказала свекровь через пятнадцать минут, стряхивая воображаемые соринки с подоконника. — А я думала, тут у тебя стерильно.
— А я думала, вы ещё не успели заехать, — сухо заметила Лена.
Слово за слово, и вещи Ольги Сергеевны уже легли прямо на Ленины аккуратные стопки книг и альбомов.
— Можно было хотя бы предупредить, — сказала Лена вечером Игорю, когда они остались одни. — Хоть слово сказать.
Он, уткнувшись в телефон, бросил:
— Ты же знала. Всё нормально. Переживём.
— Мы — это я и ты. А не ты и мама. Хочешь с ней жить — живи. Но не в моей квартире.
Он вскинул голову:
— О, началось. “Моя квартира”. Значит, я тут никто?
— Нет. Но ты ведёшь себя так, будто я никто.
Следующие дни стали для Лены настоящей проверкой на выносливость: утром — замечания по поводу чая («Не кипяток, а чуть тёпленькое!»), днём — перестановка её вещей («Я просто освободила тебе место, ты же всё равно не пользуешься!»), вечером — длинные посиделки Игоря с мамой, где обсуждали Лену, как будто она — недоделанный проект.
На третий день Лена не выдержала.
— Ольга Сергеевна, — сказала она, войдя в свою бывшую комнату, теперь увешанную коврами и заставленную тяжёлой мебелью из прошлого века, — а вы точно помните, что это не ваш дом?
Свекровь посмотрела на Лену так, будто та нарушила какие-то древние, никем не написанные правила сосуществования в одном доме.
— А ты, Леночка, правда считаешь, что семья должна жить порознь? Или просто хочешь сидеть одна, как кошка на чердаке?
Лена тихо сжала губы, чтобы не сказать лишнего.
— Я хочу жить там, где меня не трогают. Где мои вещи стоят на месте, а не летают по дому без моего ведома. Где не таскают мои книги и не перекладывают мои бумаги. Хочу жить в доме, а не в зале ожидания для переселенцев из прошлого века.
Ольга Сергеевна встала, сложив руки на груди, словно собиралась читать мораль.
— С тобой тяжело, Леночка. У тебя язык острый, как ножовка. Мужа — от семьи, семью — от дома. И что потом? Когда останешься одна, чем утешаться будешь?
— Лучше одной, чем рядом с теми, кто думает, что любовь — это постоянный экзамен на терпение.
Лена развернулась и вышла. На кухне сидел Игорь, уткнувшись в телефон. Она глянула на него и вдруг поняла — ничего не чувствует. Ни злости, ни обиды, ни даже привычной надежды.
— Скажи честно, — тихо спросила она, — если бы я просто исчезла, ты бы заметил?
Он молчал. И этого оказалось достаточно.
В пятницу вечером Лена вернулась домой, уставшая, с тяжёлой сумкой. Первое, что бросилось в глаза — огромные мешки возле двери. Второе — Ольга Сергеевна, устроившаяся в её бывшем кресле с вязаньем какого-то унылого серого цвета.
— Это что у нас? — кивнула Лена на мешки.
— Завтра вывезем, — равнодушно сказала свекровь. — Ты же работаешь допоздна, я решила тебя не дёргать.
Лена сняла туфли, прислушалась. Тихо.
— А Игорь где?
— С друзьями. В баню поехали. Ты ж не против?
— Я-то нет. Но странно, что это обсуждается не со мной, а с вами. Или вы теперь главный диспетчер по нашей семье?
— Леночка, — вздохнула свекровь, подняв глаза от вязания. — Я ж только помочь хотела. Тут же такой бардак был! Я и шкафчики подчистила, и ковры вытряхнула, и какие-то твои старые книги выбросила — пыль только собирают. И вот эти твои… как их… штучки, что ты собираешь.
У Лены кольнуло в виске.
— Выкинули мои книги?
— Ну что ты так сразу… Не все! Только те, что уже рассыпались. И вот эти… иностранные. Ну что ты с ними делать будешь?
Лена прошла в свою бывшую комнату. Там теперь всё было чужое — цветастое покрывало, рюши на шторах, ковры по стенам. На её столе — банка с пуговицами. Символ окончательного захвата территории.
— А где мои тетради?
— Какие ещё тетради?
— Те, где у меня планы, чертежи, фотографии, эскизы… Пять лет собирала.
— Может, в мешках. Я ж не разбирала. Там, кстати, твои коробки. Завтра хотела выбросить. Посмотри, если хочешь.
Лена вышла на лестничную площадку. Присела на корточки у мешков. Раскрыла один. Там были смятые страницы, поломанные фотографии и её тетради — расплющенные коробкой с чем-то тяжёлым.
Сидела она так минут двадцать. Люди проходили мимо, косились. Одна соседка пробормотала: «Снова что-то у них… бедная девочка» — и скрылась в лифте.
Когда Лена вернулась, свекровь уже колдовала у плиты.
— Я тебе суп сварила. С языком. Игорь обожает. С утра мясо по всем лавкам искала…
Лена подошла спокойно. Даже слишком спокойно.
— Ольга Сергеевна. Завтра вас здесь не будет. И послезавтра. И вообще — никогда больше.
— Что?
— Собирайте вещи сегодня. Я закажу такси. Хотите — грузовую машину.
— Да ты что! Я мать твоего мужа!
— А я — хозяйка этой квартиры. И документы у меня. Игорь здесь прописан временно. Так что — до свидания.
Ольга Сергеевна всплеснула руками:
— Ты что, с ума сошла? Я ему всё расскажу!
— Прекрасно. Пусть приедет. С вещами. И заберёт вас. Навсегда.
— Ты семью рушишь, Елена!
— Нет. Семью рушат те, кто считают, что я — пустое место. А я не пустое место. Я человек. У которого есть своё право на жизнь.
Она ушла в спальню. Настоящую спальню, где ещё стояла её постель и висела её одежда. Села на кровать в темноте. Поплакала тихо. Но недолго — знала, что впереди будет ещё труднее, но и чище.
В тот же вечер она оформила заявление на развод. Спокойно. Как медсестра в операционной: раз, два, три — бумаги, сканы, отправка.
Утром свекровь уехала — с шумом, угрозами и криками. А Игорь даже не приехал. Только прислал короткое сообщение: «Ты перегнула. Мы поговорим».
Но разговора уже не было.
В тот день, когда Лена возвращалась домой, внутри у неё стояла та особенная тишина, которая бывает перед грозой. Казалось, и город тот же, и автобус шумит, как всегда, и запах кофе у перекрёстка тянет в знакомую кофейню — а в груди холодный комок, предчувствие: дома её ждёт что-то нехорошее.
Ключ в замке застрял, как будто и он сопротивлялся. Но входить пришлось — её дом, как-никак. Дом, который она выстраивала годами: стены сама красила весной, окна меняла прошлой осенью, мебель выбирала под настроение, под себя. Всё здесь — кусочки её самой.
Она переступила порог… и остановилась.
В гостиной — хаос. Разбитая ваза, та самая, что стояла на журнальном столике. Книги — вперемешку с журналами, кое-чего и вовсе нет. На полке с фотографиями зияли пустые места: снимок, где они с Игорем на море, исчез. Коробки с её вещами, собранные для дачи, распахнуты и переполнены, будто их собирались выбросить.
На кухне — плита с поцарапанной поверхностью, холодильник, купленный ею на собственные накопления, отключён. С окна сняты шторы и смяты в комок.
В её комнате, где она раньше пряталась с книжкой и чашкой чая, теперь стояли старые кресла с вытертой обивкой, незнакомые коробки. Полки наполовину пустые, наполовину забитые чужими вещами.
Лена вышла в коридор, присела на пол, обхватила голову руками. Внутри только одно: «Как? Как можно было так войти в чужую жизнь и перевернуть её? И назвать это помощью? Это не помощь. Это война».
Зазвонил телефон. Игорь.
Она взяла трубку.
— Лена, я знаю, ты злишься. Мама хотела помочь. Ты же видела, как она старалась.
— Помочь? Она уничтожила всё, что я строила. Ты видел, что с квартирой?
— Мы всё поправим. Мы вместе. Я тебя люблю.
Она молчала. Любовь? Как можно любить, когда молча позволяешь чужому человеку топтаться по твоей жизни?
— Игорь. Если ты не на моей стороне, значит, ты уже не муж. Ты просто сын, который боится возразить матери.
Ответа не было.
Наутро Лена позвонила юристу. Говорила спокойно, без истерики, но с твёрдостью в голосе. Обсудили бумаги, ответственность, способы защиты. Записала каждое слово.
Дома стояла тишина. Игорь не появлялся, свекровь словно растворилась. Лена поняла: она одна. И это страшно, но и легко одновременно.
Взяла тряпку и начала убирать. Стена за стеной, полка за полкой — возвращала себе свой дом. Соседи заглядывали, спрашивали, не помочь ли. Кто-то приносил советы, кто-то просто чай. Эти мелочи держали её на плаву.
По вечерам вспоминала детство. Как мать гоняла с тяжёлыми сумками, как отец уходил и не возвращался. Тогда она пообещала себе: её дом будет крепким и защищённым. И вот — пришлось отвоёвывать его заново.
С каждой убранной вещью росла внутри сила. Она понимала: можно восстановить не только стены, но и себя.
Через неделю Игорь всё-таки пришёл.
— Ты передумал? — спросила она спокойно.
— Лена, я…
— Нет, Игорь. Я не могу жить с людьми, которые рушат мою жизнь и не считают меня за человека.
Он опустил глаза.
— Я подала на развод.
Тишина стояла, как после шторма.
Прошло несколько месяцев. Квартира снова ожила: стены сияли свежей краской, вещи стояли там, где она хотела. Но важнее всего было то, что Лена научилась защищать себя.
И пусть финал был не тот, о котором мечталось, зато честный. И это была её новая жизнь — спокойная, своя, без лишних людей и чужих рук в её шкафах.
