— Подписывай быстрее, пока нотариус не передумал задерживаться! — свекровь буквально впихнула ручку мне в руку, и от её резкого движения чернила брызнули на белоснежную скатерть.
Я сидела за массивным дубовым столом в кабинете нотариуса и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Передо мной лежали документы на отказ от доли в квартире покойной бабушки мужа — той самой квартиры, о которой я узнала всего пять минут назад. Галина Петровна стояла за моей спиной, её пальцы впивались в моё плечо, а дыхание обжигало затылок.
— Я… я хочу сначала прочитать, — пробормотала я, пытаясь сфокусировать взгляд на мелком тексте.
— Читать? — голос свекрови взлетел на октаву выше. — Марина, милочка, тут читать нечего! Это формальность! Квартира и так Максиму достанется, ты же его жена, какая разница? Просто подпиши, и всё!
Нотариус, седой мужчина в очках, поднял взгляд от своих бумаг и внимательно посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Если вам нужно время для ознакомления с документами, вы имеете полное право…
— Нет-нет, всё в порядке! — перебила его Галина Петровна. — Мы семья, мы всё обсудили дома. Правда, Мариночка?
Семья. Это слово резануло меня, как тупой нож. Какая я им семья, если за три года брака они ни разу не пригласили меня на семейный совет, где обсуждались важные вопросы? Если я узнала о существовании этой квартиры только сегодня утром, когда Максим сказал, что нужно срочно ехать к нотариусу?
Я посмотрела на мужа. Он сидел рядом, уткнувшись в телефон, и делал вид, что происходящее его не касается. Его челюсть была напряжена, а большой палец нервно барабанил по экрану — верный признак того, что он чувствует себя неловко. Но заступиться за меня? Объяснить, что происходит? Нет, это было выше его сил.
— Максим, — позвала я тихо. — Ты можешь объяснить…
— Мам, может, дадим Марине время? — наконец выдавил он, не поднимая глаз от телефона.
— Время? — Галина Петровна всплеснула руками так театрально, что даже нотариус вздрогнул. — У нас полчаса до закрытия! Если сегодня не оформим, придётся ждать ещё неделю! А покупатели не будут ждать!
Покупатели. Значит, квартиру уже собираются продавать. И никто не счёл нужным поставить меня в известность.
— Какие покупатели? — я отложила ручку и повернулась к свекрови. — О чём вообще речь?
Лицо Галины Петровны стало багровым. Она посмотрела на сына с таким выражением, будто он предал её самым чудовищным образом.
— Ты ей не рассказал? Максим, я же просила!
— Мам, я… забыл, — пробормотал он, пряча телефон в карман.
— Забыл! — она схватилась за сердце. — Господи, дай мне сил! Марина, дорогая, всё очень просто. Бабушка Максима оставила квартиру ему и его жене — то есть тебе. Но это же глупость! Зачем вам две квартиры? У вас есть наша трёшка, где вы прекрасно живёте…
Наша трёшка. Я чуть не рассмеялась. Квартира, купленная родителями Максима, в которой мы жили все вместе — я, муж и его мать. Квартира, где у меня не было даже своего угла, где каждая вещь на своём месте только с разрешения Галины Петровны.
— Поэтому логично эту квартиру продать, — продолжала свекровь, — а деньги вложить в ремонт. Или в машину для Максима. Но для этого нужно, чтобы квартира была оформлена на одного человека. Так проще с документами.
Я смотрела на неё и не могла поверить в происходящее. Они всё решили за меня. Всё распланировали. И привезли сюда, как овцу на заклание, чтобы я послушно подписала отказ от того, что мне по праву принадлежит.
— А если я не подпишу? — спросила я спокойно.
Повисла тишина. Даже нотариус перестал шелестеть бумагами. Галина Петровна смотрела на меня так, будто я внезапно заговорила на марсианском языке.
— Что значит — не подпишешь? — её голос дрожал от едва сдерживаемой ярости.
— Это значит, что я хочу подумать. Посоветоваться с юристом. Понять, от чего именно я отказываюсь.
— С юристом? — она рассмеялась, но в этом смехе не было веселья. — Марина, ты что, нам не доверяешь? Мы же семья!
Снова это слово. Семья. Я вспомнила, как год назад собиралась поступать на курсы повышения квалификации. Галина Петровна устроила истерику — зачем тратить деньги, если я и так неплохо зарабатываю? Максим, конечно, встал на сторону матери. Я уступила. Вспомнила, как хотела навестить родителей в другом городе. Свекровь слегла с «сердечным приступом» за день до поездки. Пришлось остаться. И таких случаев были десятки.
— Я доверяю, — сказала я, глядя ей прямо в глаза. — Но это серьёзный документ. Я имею право его изучить.
— Право? — Галина Петровна сделала шаг назад, прижав руку к груди. — Ты говоришь о правах? После всего, что мы для тебя сделали? Приютили, когда ты приехала из своей провинции! Дали крышу над головой! Кормили, поили!
Приютили. Будто я бездомная собака, которую подобрали из жалости. А не человек с высшим образованием и хорошей работой, который платит половину коммунальных платежей и покупает продукты на всю семью.
— Мам, перестань, — вяло попытался вмешаться Максим.
— Нет, пусть скажет! — свекровь повернулась ко мне. — Что тебе ещё нужно, Марина? Мало тебе того, что живёшь в нашей квартире? Что мой сын на тебе женился, хотя мог найти получше?
Получше. Вот оно. Наконец-то прозвучало то, что она думала все эти три года. Я недостаточно хороша для её сына. Недостаточно красива, недостаточно богата, недостаточно покорна.
— Знаете что, Галина Петровна, — я встала из-за стола. — Я не буду ничего подписывать. По крайней мере, сегодня.
— Ты… ты не можешь! — она бросилась к Максиму. — Сынок, скажи ей! Объясни этой неблагодарной!
Максим поднялся, и я увидела в его глазах привычную растерянность человека, который всю жизнь мечется между двух огней.
— Марин, может, правда подпишешь? Чтобы мама не нервничала…
— Чтобы мама не нервничала? — я не смогла сдержать горький смех. — А то, что я нервничаю, не важно?
— Не передёргивай. Просто это формальность. Квартира всё равно наша будет.
— Наша? Или твоя? Или твоей мамы?
Он не ответил. Потому что мы оба знали ответ. В этой семье ничего не было моим. Даже муж.
Нотариус деликатно кашлянул.
— Если госпожа не готова подписывать документы, мы можем перенести встречу. У вас есть время до конца месяца.
— Спасибо, — кивнула я и направилась к выходу.
— Стой! — Галина Петровна преградила мне путь. — Ты не выйдешь отсюда, пока не подпишешь!
— Галина Петровна, я не ваша собственность. И я выйду отсюда прямо сейчас.
Я обошла её и вышла из кабинета. За спиной слышался её крик:
— Максим! Ты что стоишь? Останови её! Заставь подписать!
Но Максим не пошёл за мной. Он никогда не шёл за мной.
На улице моросил мелкий дождь. Я достала телефон и вызвала такси. Домой возвращаться не хотелось — там меня ждала разъярённая свекровь и муж, который в очередной раз выберет не меня.
Пока ждала машину, позвонила подруге Ольге.
— Оль, можно я к тебе на пару дней?
— Конечно! Что случилось?
— Потом расскажу. Мне нужно подумать.
В такси я отключила телефон. Знала, что сейчас начнётся — звонки, сообщения, попытки надавить. Но мне нужна была тишина.
Ольга встретила меня с чашкой горячего чая и пледом. Она не задавала вопросов, просто обняла и усадила на диван.
— Когда будешь готова — расскажешь, — сказала она.
И я рассказала. Всё. Про квартиру, про отказ, про то, как они решили всё за меня. Про три года жизни в золотой клетке, где я постепенно разучилась принимать решения, потому что за меня всегда решала Галина Петровна.
— Погоди, — перебила меня Ольга. — Бабушка оставила квартиру Максиму И его жене? Конкретно так написано в завещании?
— Да, нотариус сказал, что я имею право на половину.
— Марин, ты понимаешь, что это твой шанс? Твоя половина квартиры — это твоя свобода!
Свобода. Я даже забыла, что означает это слово.
— Но Галина Петровна…
— Да плевать на Галину Петровну! Это твоё имущество по закону! Ты можешь потребовать выдела доли и продать свою половину. Или предложить им выкупить твою часть. У тебя появятся деньги на своё жильё!
Своё жильё. Место, где я буду хозяйкой. Где никто не будет указывать, куда ставить чашки и во сколько возвращаться домой.
Телефон, лежащий на столе, начал вибрировать. Я включила его — тридцать пропущенных от Максима, пятнадцать от свекрови.
Прочитала последнее сообщение от мужа: «Мама в больнице. Сердце. Приезжай срочно.»
Ольга заглянула через плечо.
— Не ведись. Это манипуляция.
— А если правда?
— Марин, сколько раз у неё уже было «сердце»? Каждый раз, когда ты пыталась что-то сделать по-своему?
Она была права. Загадочные сердечные приступы случались у Галины Петровны с завидной регулярностью — всегда вовремя.
Но я всё равно поехала. Не к ним домой — в больницу.
Галина Петровна лежала в палате, бледная и несчастная. Увидев меня, она театрально отвернулась к стене.
— Зачем пришла? Порадоваться, что довела меня?
— Я пришла узнать, как вы себя чувствуете.
— Плохо мне! Из-за тебя! Неблагодарная! Я тебя как дочь приняла!
Как дочь. Интересно, стала бы она заставлять родную дочь отказываться от наследства?
Максим сидел в углу и мрачно молчал.
— Марин, подпиши документы, — сказал он устало. — Видишь, до чего мама дошла.
— Максим, твоя мама «доходит» до больницы каждый раз, когда что-то идёт не по её плану.
— Как ты можешь такое говорить! — взвилась Галина Петровна, мгновенно забыв о своей слабости.
— Я говорю правду. Год назад — больница, когда я хотела поехать к родителям. Полгода назад — скорая, когда я записалась на курсы. Три месяца назад — сердечные капли, когда я купила платье без вашего одобрения.
— Это всё совпадения!
— Нет, Галина Петровна. Это манипуляции. И я больше не буду в этом участвовать.
Я повернулась к Максиму.
— Я готова обсудить варианты. Либо мы продаём квартиру и делим деньги пополам. Либо ты выкупаешь мою долю. Либо я выкупаю твою, если смогу взять кредит.
— Ты с ума сошла! — заорала свекровь. — Максим, ты это слышишь? Она хочет обобрать тебя!
— Я хочу то, что мне принадлежит по закону. И по завещанию вашей матери, между прочим. Она почему-то указала в завещании жену Максима. Может, она что-то предвидела?
Галина Петровна побагровела.
— Не смей говорить о моей матери! Ты её даже не знала!
— Зато она, видимо, вас знала хорошо. И подстраховалась, чтобы у Максима была нормальная семья, а не только мама.
— Максим! — свекровь повернулась к сыну. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Максим встал, и я приготовилась к очередной порции обвинений. Но он сказал неожиданное:
— Мам, хватит.
— Что? — мы с Галиной Петровной произнесли это одновременно.
— Я сказал — хватит. Марина права. Бабушка оставила квартиру нам обоим. И она имеет право на свою долю.
— Сынок, ты что говоришь? Это же твоя жена! Вы семья! Зачем делить?
— Мы уже три года как семья, мам. И все три года ты решаешь за нас всё. Может, пора остановиться?
Галина Петровна схватилась за сердце — на этот раз, кажется, искренне.
— Ты… ты выбираешь её, а не мать?
— Я выбираю справедливость, мам. И свою семью. Жену.
Он подошёл ко мне и взял за руку.
— Марин, прости. Я должен был сделать это давно. Мы найдём решение. Вместе.
Галина Петровна смотрела на нас с таким выражением, будто мир рухнул. Её любимый сын, её мальчик, впервые в жизни пошёл против неё.
— Вон! — прошипела она. — Оба вон! Я вас знать не хочу!
Мы вышли из палаты. В коридоре Максим остановился и посмотрел на меня.
— Я облажался, да?
— Да.
— Сильно?
— Три года подряд.
— Дашь шанс исправиться?
Я посмотрела на него. На мужчину, которого когда-то любила. Который позволил матери превратить нашу жизнь в филиал её королевства. Но который сейчас, наконец, сделал выбор.
— Один шанс. Но мы больше не живём с твоей мамой.
— Согласен. Продадим долю в бабушкиной квартире, снимем свою.
— Или купим однушку в ипотеку.
— Или купим.
Мы шли по больничному коридору, держась за руки, и я впервые за три года чувствовала, что у меня есть муж. Не сын Галины Петровны, а муж.
Через неделю мы подписали документы. Я не отказалась от своей доли, мы решили продать квартиру целиком и поделить деньги. Галина Петровна устраивала истерики, грозилась лишить Максима наследства, рассказывала всем родственникам, какая я корыстная. Но мы держались.
Ещё через месяц мы въехали в свою съёмную квартиру. Маленькую, на окраине, но свою. Где я сама решала, куда поставить чашки. Где никто не входил без стука. Где мы учились быть семьёй — настоящей, без свекрови за спиной.
Галина Петровна не разговаривала с нами два месяца. Потом начала звонить Максиму — жаловаться на здоровье, на одиночество. Он навещал её, но всегда возвращался домой. Ко мне.
А ещё через полгода она позвонила мне.
— Марина, — её голос был непривычно тихим. — Можно я приду в гости?
— Можно, — ответила я. — Но у нас есть правила. Никаких советов, как нам жить. Никаких претензий. И никаких манипуляций больницей.
Она помолчала.
— Хорошо.
Она пришла с пирогом. Села на нашу маленькую кухню, огляделась.
— Уютно у вас.
— Спасибо.
— Марина, я… я хочу извиниться.
Я чуть не уронила чашку.
— Я была неправа. Пыталась удержать сына. Боялась остаться одна. И не заметила, как чуть не потеряла его совсем.
— Галина Петровна…
— Нет, дай сказать. Ты оказалась сильнее, чем я думала. И умнее. Ты не дала мне разрушить вашу семью. Спасибо.
Это было искренне. Впервые за все годы — искренне.
— Я приму ваши извинения, — сказала я. — Но отношения придётся строить заново. С уважением к границам.
— Понимаю.
Максим вошёл на кухню, увидел нас, сидящих за столом, и замер.
— Всё в порядке?
— Да, — ответили мы одновременно и рассмеялись.
Всё действительно было в порядке. Не идеально, не сразу, но мы учились. Учились быть семьёй, где у каждого есть право голоса. Где решения принимаются вместе. Где никто не манипулирует и не давит.
А квартира бабушки Максима стала нашим талисманом. Благодаря ей я нашла в себе силы сказать «нет». Благодаря ей Максим научился выбирать. Благодаря ей мы стали настоящей семьёй.
И знаете что? Я думаю, бабушка это и имела в виду, когда писала завещание. Мудрая была женщина.
