— Свекровь опять здесь была, пока меня не было дома! — эти слова Вера произнесла спокойно, но в её голосе звучала такая усталость, что Павел поднял голову от телефона.
Она стояла в дверях их спальни, держа в руках свой любимый шёлковый халат. Точнее, то, что от него осталось. Нежно-персиковая ткань была безнадёжно испорчена — на ней расплывались неровные белёсые пятна от отбеливателя.
— Откуда ты знаешь, что это мама? — спросил Павел, хотя ответ был очевиден. Кто ещё мог зайти в их квартиру в её отсутствие?
— Потому что на кухонном столе лежит записка: «Верочка, постирала твои вещички. Этот халатик был грязноватый, отбелила как следует. Твоя Нина Ивановна». — Вера бросила испорченный халат на кровать. — Это был подарок от моей сестры из Италии. Натуральный шёлк. Его вообще нельзя было отбеливать.
Павел неловко поёрзал на диване. Он знал этот халат — Вера его обожала, надевала только по особым случаям. И вот теперь дорогая вещь была безвозвратно испорчена усердием его матери.
— Слушай, ну она же хотела как лучше… Не со зла же, — начал он привычную песню, но Вера его перебила.
— Павел, это уже четвёртый раз за месяц. Четвёртый! В прошлый понедельник она переставила всю мебель в гостиной, потому что «по фэн-шую неправильно стояла». Во вторник выбросила мои комнатные орхидеи — «от них одна пыль и аллергия». В среду перевесила все картины, потому что «слишком мрачные для молодой семьи». А сегодня вот это.
Она села на край кровати, и Павел впервые заметил, как она устала. Под глазами залегли тени, плечи поникли. Его жизнерадостная, всегда улыбчивая Вера выглядела измождённой.
— Как она вообще сюда попадает? — спросила Вера, глядя ему прямо в глаза.
Павел отвёл взгляд. Он знал, что этот момент рано или поздно настанет. Нужно было признаться.
— Я дал ей запасной ключ. На всякий случай. Вдруг что-то случится, а мы на работе…
Вера молча встала и вышла из комнаты. Павел услышал, как она прошла на кухню, налила себе воды. Потом вернулась и села в кресло напротив него.
— Ты дал ей ключ от нашей квартиры без моего согласия, — это был не вопрос, а констатация факта.
— Вер, ну это же моя мама! Она помогает нам! Убирает, готовит…
— Она не помогает, Павел. Она метит территорию, как животное. Только вместо запаха оставляет свои вещи, свой порядок, свои правила. Посмотри вокруг!
И Павел посмотрел. Действительно, за последний месяц квартира изменилась. На стенах появились безвкусные репродукции натюрмортов в золочёных рамках — подарок свекрови. На полках теснились фарфоровые статуэтки пастушек и ангелочков — тоже от неё. Даже шторы были другие — Нина Ивановна заменила лёгкие белые занавески на тяжёлые бордовые портьеры «для солидности».
— Это больше не наш дом, Павел. Это филиал квартиры твоей мамы, — Вера говорила тихо, но в её голосе звучала боль. — Я прихожу с работы и не узнаю собственное жильё. Я не могу найти свои вещи, потому что она постоянно всё перекладывает. Я не могу готовить, что хочу, потому что она выбрасывает мои продукты и покупает то, что считает правильным.
— Ты преувеличиваешь…
— Преувеличиваю? — Вера встала и подошла к шкафу. Открыла дверцы. — Где мои платья? Те три платья, которые я купила в прошлом месяце?
Павел растерянно смотрел на почти пустую половину шкафа, которая обычно была забита вещами Веры.
— Твоя мама отнесла их в благотворительный фонд. Сказала, что они слишком короткие и вызывающие для замужней женщины. Вместо них купила вот это, — Вера указала на несколько бесформенных кофт и длинных юбок унылых расцветок. — Это, по её мнению, подходящая одежда для порядочной жены.
Павел молчал. Он действительно не знал об этом. Мать ничего ему не говорила.
— А знаешь, что она сделала вчера? — продолжала Вера. — Позвонила на мою работу. Моему начальнику! Сказала, что я слишком много работаю, что это вредно для женского здоровья, и попросила его отпускать меня пораньше. Представляешь? Моему начальнику! Я работаю в международной компании, Павел! Я руковожу отделом! А твоя мама представила меня каким-то слабым существом, которое нуждается в особом режиме!
Павел вздрогнул. Об этом он тоже не знал. Мать явно перегибала палку, но… это же мать. Она вырастила его одна, после того как отец ушёл из семьи. Она посвятила ему всю жизнь. Как он может её обидеть?
— Поговорю с ней, — пообещал он. — Попрошу не вмешиваться в твою работу.
— И всё? Просто поговоришь? — Вера смотрела на него с такой надеждой, что сердце сжалось. — А ключи? Ты заберёшь у неё ключи?
— Вер, ну как я могу забрать у матери ключи? Это же её оскорбит! Словно мы ей не доверяем!
— Мы ей и не должны доверять ключи от нашего дома! — вспылила Вера, но тут же взяла себя в руки. — Павел, пойми. Это наша территория. Наша с тобой. Не твоя и твоей мамы. Наша. И я имею право чувствовать себя здесь хозяйкой, а не гостьей, которой постоянно указывают, как жить.
— Она просто заботится о нас…
— Нет! — Вера резко встала. — Она заботится о тебе. Только о тебе. А я для неё — досадное недоразумение, девчонка, которая увела её драгоценного сына. Она делает всё, чтобы показать мне: я здесь чужая, я недостойна, я всё делаю неправильно.
— Ты несправедлива к ней.
— Я несправедлива? Хорошо. Давай проведём эксперимент. Позвони ей прямо сейчас и скажи, что мы хотим провести выходные вдвоём, без её визитов. Посмотрим, что она ответит.
Павел взял телефон, но медлил. Он знал, что последует за таким звонком. Обиды, слёзы, упрёки в неблагодарности. Рассказы о том, как она ночей не спала, когда он болел. О том, как отказывала себе во всём, чтобы он ни в чём не нуждался. О том, как теперь он отворачивается от неё ради «этой женщины».
— Не можешь? — в голосе Веры звучала горечь. — Конечно, не можешь. Потому что ты до сих пор не муж мне, а сын ей. И наш брак для тебя — просто продолжение жизни с мамой, только теперь ещё и с женой в придачу.
— Это не так!
— Тогда докажи. Забери у неё ключи.
Они смотрели друг на друга через всю комнату. Между ними словно пролегла пропасть, и с каждой секундой она становилась всё шире.
Телефон Павла зазвонил. На экране высветилось «Мама». Он ответил, поставив на громкую связь.
— Павлуша, сыночек! Я тут подумала, завтра приеду с утра пораньше, генеральную уборку устрою. А то у вас там, наверное, опять бардак. Вера твоя к чистоте не приучена, не то что ты. И суп сварю, и котлеток нажарю. А то небось голодный ходишь, она же готовить не умеет.
Вера молча смотрела на Павла. В её глазах читался немой вопрос: «Ну что? Скажешь ей?»
Павел открыл рот, но слова застряли в горле.
— Мам, спасибо. Приезжай, — выдавил он наконец.
Вера кивнула, словно что-то решив для себя. Она спокойно подошла к шкафу, достала чемодан и начала складывать в него свои немногочисленные оставшиеся вещи.
— Ты что делаешь? — испугался Павел.
— Уезжаю к сестре. На неделю. Может, за это время ты определишься, с кем ты живёшь — со мной или с мамой.
— Вера, не надо! Давай поговорим!
— Мы уже поговорили. Ты сделал свой выбор.
Она застегнула чемодан и направилась к двери. Павел попытался её удержать, но она высвободилась.
— Я люблю тебя, Павел. Но я не могу жить в доме, где я никто. Где моё мнение не учитывается. Где другая женщина решает, что мне носить, что есть и как жить. Если ты поймёшь это за неделю — позвони. Если нет… — она не закончила фразу.
Дверь за ней закрылась. Павел остался один в квартире, которая действительно больше напоминала жилище его матери. Бордовые шторы, фарфоровые пастушки, натюрморты в золочёных рамах… Всё это было чужим. Как и он сам стал чужим для женщины, которую любил.
На следующее утро, ровно в восемь, в дверь позвонили. Павел, не спавший всю ночь, пошёл открывать. На пороге стояла мать с огромными сумками.
— Павлуша, что за вид! Небось всю ночь за компьютером сидел? Где Вера? Опять спит до обеда?
— Она уехала, мам.
— Уехала? — Нина Ивановна прошла в квартиру, с удовлетворением осматривая своё царство. — Ну и правильно. Нечего тут лишним людям крутиться. Мы с тобой и сами прекрасно справимся. Как в старые добрые времена, когда были только ты и я.
Она прошла на кухню и начала выгружать продукты. Павел смотрел на её привычные, отточенные движения. Она действительно чувствовала себя здесь хозяйкой. Полноправной и единственной.
— Мам, отдай мне ключи от квартиры, — вдруг сказал он.
Нина Ивановна замерла с кастрюлей в руках.
— Что? Какие ключи?
— Ключи от нашей с Верой квартиры. Верни их.
— Павлуша, ты в своём уме? Я твоя мать! Как ты можешь такое говорить? — её голос задрожал от обиды.
— Мам, это наш с Верой дом. Она имеет право…
— Она? Она имеет право? — голос Нины Ивановны стал визгливым. — А я не имею? Я, которая тебя родила, выкормила, вырастила? Которая ночей не спала, когда ты болел? Которая всю жизнь тебе отдала? И теперь какая-то девчонка важнее матери?
— Она моя жена, мам.
— Жена! Подумаешь! Жёны приходят и уходят, а мать у тебя одна! Вон, уже сбежала при первой же трудности. А я никуда не денусь, я всегда буду рядом!
— Именно поэтому она и уехала. Потому что ты всегда рядом. Слишком рядом.
Нина Ивановна всплеснула руками.
— Ах, я слишком люблю своего сына! Ах, я слишком о нём забочусь! Какое преступление! Да она должна на коленях передо мной стоять за то, что я вам помогаю! Убираю за ней, готовлю, потому что она ничего не умеет!
— Она всё умеет, мам. Просто делает это по-другому. Не так, как ты.
— По-другому! Неправильно, ты хотел сказать! Я видела, как она готовит — одни салаты и сырые овощи. Разве это еда для мужчины? А уборка? Пыль везде, бардак!
— Это не бардак, мам. Это наш порядок. Нам так удобно.
— Вам? Или ей? Она тебя под себя подминает, а ты и не видишь! Скоро совсем под каблук загонит!
Павел смотрел на мать и впервые видел её такой, какой видела Вера. Властной, собственнической, не терпящей возражений. Всю жизнь он считал это заботой, но сейчас понял — это был контроль. Тотальный контроль над его жизнью.
— Мам, отдай ключи, — повторил он твёрже.
— Не отдам! И квартиру эту не покину! Буду приходить и помогать, хочешь ты этого или нет! Ты мой сын, и я не позволю какой-то вертихвостке тебя у меня отнять!
— Тогда я поменяю замки.
Нина Ивановна побледнела.
— Ты… ты не посмеешь!
— Посмею. Вера вернётся только если будет знать, что это наш дом. Только наш.
— Она тебе мозги задурила! Настроила против родной матери!
— Нет, мам. Она просто открыла мне глаза. Я люблю тебя, но я уже взрослый. У меня своя семья. И если ты не можешь это принять…
— Что? Что ты сделаешь? Отречёшься от матери?
— Нет. Но я установлю границы. Ты будешь приходить к нам в гости. По приглашению. Как и положено.
Нина Ивановна смотрела на сына так, словно видела его впервые. Потом молча собрала свои сумки и пошла к выходу. У двери обернулась.
— Запомни этот день, Павел. День, когда ты предал мать ради чужой женщины. Она тебя бросит, вот увидишь. А я… я тебе этого не прощу.
Дверь хлопнула. Павел остался один. Он достал телефон и набрал номер Веры.
— Вер? Это я. Можем поговорить?
— Ты забрал у неё ключи? — сразу спросила она.
— Да. И завтра вызову мастера, чтобы поменять замки.
На том конце повисла тишина.
— Правда? — наконец спросила Вера, и в её голосе звучала неверие пополам с надеждой.
— Правда. Прости меня. Я был слепым идиотом. Возвращайся домой.
— А твоя мама?
— Будет приходить в гости. Когда мы её пригласим. Если захотим пригласить.
— Она тебе этого не простит, Павел.
— Знаю. Но если я тебя потеряю, то не прощу себе сам. Вер, вернись. Пожалуйста.
— Я приеду вечером. И Павел? Спасибо. За то, что выбрал нас.
Павел положил трубку и огляделся. Первым делом нужно снять эти ужасные бордовые шторы. И натюрморты. И фарфоровых пастушков убрать. Вернуть их дому прежний вид. Их с Верой дому.
Его телефон снова зазвонил. Мама. Он сбросил вызов. Потом ещё один. И ещё. На десятый раз он просто выключил телефон. Мать не простит, он знал. Будет обижаться, манипулировать, давить на жалость. Но он сделал свой выбор. Выбрал жену, а не мать. Выбрал свою семью, а не родительскую. Выбрал взрослую жизнь.
И знаете что? Он ни о чём не жалел.
