Телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Наталья как раз подрезала челку постоянной клиентке Ирине Васильевне, старалась сделать идеально ровно. Ножницы замерли в воздухе.
— Наташ, ты можешь говорить? Мама в реанимации.
Голос Романа звучал хрипло, будто он бежал по лестнице или плакал. Наталья почувствовала, как холод разливается по спине. Прядь светлых волос повисла над пальцами, ножницы задрожали.
— Что случилось?
— Инсульт. Соседка нашла ее на полу в ванной.
В зеркале отразилось встревоженное лицо Ирины Васильевны. Женщина повернулась в кресле, глаза полны сочувствия. Наталья отвела взгляд, сосредоточилась на голосе мужа.
— Уже везут в седьмую больницу. Наташ, она без сознания.
— Я еду к тебе.
Наталья сняла фартук одним резким движением. Завязки путались в пальцах, которые вдруг стали ватными и непослушными. Телефон упал в сумку вместе с расческой и заколками.
— Простите, Ирина Васильевна, форс-мажор.
Она обернулась к напарнице, которая красила клиентку у соседнего зеркала:
— Света! Доделай стрижку, пожалуйста.
Администратор подскочила от стойки, но Наталья уже выбегала из салона. На улице ударил холодный октябрьский ветер, волосы растрепались. Она прижала сумку к груди и побежала к автобусной остановке.
В больнице пахло хлоркой и чем-то кисло-сладким, что всегда ассоциировалось у Наталии с утратами. Коридор длинный, освещенный тусклыми лампами дневного света. Роман сидел на деревянной скамейке около кабинета реанимации. Локти на коленях, голова в ладонях. Седые волосы на затылке торчали в разные стороны, рубашка помялась.
— Как она?
Он поднял голову. Глаза красные, на щеках следы слез, которые мужчина даже не пытался скрыть.
— Левая сторона не работает. Речь нарушена, но сознание вернулось час назад.
Наталья села рядом. Скамейка заскрипела под их весом, дерево холодное даже через джинсы. Мимо прошла медсестра в мягких резиновых тапочках, тележка с лекарствами позвякивала колесиками по линолеуму.
— Что врач говорит?
— Восстановится частично. Но жить одной больше не сможет точно.
Роман снова уткнулся лицом в ладони. Наталья положила руку ему на плечо, почувствовала, как напряжены мышцы под тонкой тканью рубашки. Внутри все сжалось в тугой узел предчувствия. Она знала мужа пятнадцать лет, понимала, к чему ведет этот разговор.
— А что с ее квартирой? Кошка же там, цветы поливать надо…
— Завтра съезжу, покормлю Мурку, цветы полью. Или соседку попрошу, у нее ключи есть.
Но по тому, как он отвел взгляд в сторону, как сжал челюсти, Наталья поняла: план у него уже созрел. Возможно, прямо здесь, на этой скамейке, пока ждал результатов обследования.
Дома ее встретил запах гречневой каши и что-то сладкое от детских школьных принадлежностей. Максим сидел за кухонным столом, решал задачки по математике и грыз кончик карандаша. Привычка, от которой Наталья безуспешно отучала сына уже два года. Даша устроилась рядом с альбомом для рисования. Цветные карандаши разложила по кругу, как лепестки ромашки.
— Мам, где ты была так долго?
Максим поднял голову от тетради. В его двенадцать лет уже проявлялась мужская серьезность, особенно когда речь заходила о семейных проблемах.
— Была в больнице. Бабушка Валя заболела.
— Бабушка поправится?
Даша отложила красный карандаш, нижняя губа предательски задрожала. В восемь лет она остро реагировала на любые изменения в привычном укладе жизни.
Наталья обняла дочку, прижала к себе. Волосы пахли детским шампунем с ромашкой и чем-то сладким, наверное, жвачкой, которую девочка тайком жевала после школы.
— Поправится, солнышко. Но ей теперь нужна помощь.
— А что с ней случилось? Она упала?
— Заболела. Врачи лечат, все будет хорошо.
Даша уткнулась лицом в мамин свитер и заплакала тихо. Теплые слезы просачивались сквозь шерсть, оставляли мокрые пятна на груди. Максим отложил ручку, подошел к ним.
— Мам, а мы бабушке поможем?
В этот момент в кухню вошел Роман. Снял куртку, повесил на спинку стула. Лицо серое от усталости и больничного освещения, под глазами темные круги.
— Как дела, ребята?
— Нормально. Ужин в холодильнике, разогрей.
Он кивнул, открыл дверцу холодильника. Достал кастрюлю с вчерашним супом, поставил на плиту. Ложка звякнула о дно, когда он размешивал содержимое. Движения медленные, задумчивые.
— Пап, а когда мы к бабушке Вале поедем?
Максим захлопнул задачник, отложил в сторону. Домашнее задание вдруг перестало казаться важным.
— Завтра после школы съездим.
Квартира внезапно показалась Наталье невыносимо тесной. Двухкомнатная хрущевка, где четверо едва помещались. Кухня шесть квадратных метров, в спальне кровать касалась стен с трех сторон, детская комната забита игрушками и учебниками до самого потолка. А теперь…
— Роман, нам нужно поговорить.
— Потом. Дети еще не ужинали.
Он разлил суп по тарелкам, поставил на стол хлеб и масло. Даша все еще всхлипывала, но послушно взяла ложку. Максим ел молча, изредка поглядывая на родителей.
— Ешьте быстрее, завтра рано вставать в школу.
Наталья смотрела на мужа и детей и ощущала приближение чего-то неотвратимого. Словно поезд, который мчится по рельсам и уже не может затормозить перед препятствием.
Утром за завтраком Роман объявил детям новость, к которой Наталья была не готова. Он намазывал хлеб маслом медленно, будто обдумывал каждое слово.
— Ребята, вчера с врачом разговаривал. Бабушка Валя не сможет больше жить одна.
Максим поднял голову от тарелки с кашей, ложка застыла в воздухе. Даша перестала болтать ногами под столом.
— А что это значит? — спросил сын.
— Значит, она переедет к нам жить.
— Ура! — закричал Максим, подпрыгнув на стуле. — Бабушка будет с нами жить!
Даша захлопала в ладоши, раскатистый смех наполнил маленькую кухню. Наталья сидела неподвижно, чашка с остывшим чаем дрожала в руках.
— А где она будет спать? — спросила Даша, вытирая нос рукавом пижамы.
— У нас с мамой в спальне поставим еще одну кровать. Или диван-кровать.
Роман не посмотрел на жену, продолжал размазывать масло по хлебу. Наталья почувствовала, как внутри все сжимается от ярости и обиды.
— Роман, мы об этом не договаривались.
— Мам, а бабушка нам сказки читать будет? — Даша не слушала родителей, увлеченная своими фантазиями. — А печенье печь?
— Конечно будет, — улыбнулся Роман дочке. — Бабушка очень любит с вами проводить время.
Наталья встала из-за стола резко, стул заскрипел по линолеуму. Чашка звякнула о блюдце.
— Дети, собирайтесь в школу. Быстро.
Максим и Даша нехотя поднялись, понимая по голосу матери, что лучше не спорить. Через пятнадцать минут входная дверь хлопнула, и в квартире стало тихо.
— Так, теперь поговорим, — Наталья повернулась к мужу. — Ты решил все за меня?
— Наташ, ты же понимаешь, выхода нет. Мама больная, ей нужна помощь.
— Есть дома престарелых с медицинским уходом.
Роман побледнел, отложил недоеденный бутерброд.
— Ты серьезно предлагаешь сдать мою мать в дом престарелых?
— Я предлагаю подумать об альтернативах. Роман, я не смогу жить с твоей матерью под одной крышей.
— Почему? Она тебе что-то плохого сделала?
Наталья села обратно на стул, положила руки на стол. Как объяснить мужу то, что он сам должен понимать? Валентина Григорьевна никогда не делала ничего откровенно плохого. Но ее присутствие всегда ощущалось как давление, как постоянная оценка.
— Роман, твоя мать все пятнадцать лет нашего брака считает, что я недостаточно хорошо готовлю. Что неправильно воспитываю детей. Что трачу слишком много денег на одежду.
— Она просто заботится о семье.
— Она вмешивается в нашу жизнь. А теперь ты хочешь, чтобы она вмешивалась постоянно?
Роман встал, начал убирать со стола. Тарелки стучали друг о друга в его руках.
— Моя мать растила меня одна после смерти отца. Работала на двух работах, чтобы я ни в чем не нуждался. Водила к врачам, помогала с уроками.
Голос дрожал от эмоций, Наталья видела, как напряглись плечи под рубашкой.
— Теперь моя очередь о ней заботиться. И если ты этого не понимаешь…
— Что? Что будет, если я этого не пойму?
Роман поставил тарелки в раковину, не оборачиваясь.
— Тогда я не знаю, что нам делать дальше.
В салоне Наталья рассказала о ситуации коллеге Светлане, пока стригла очередную клиентку. Ножницы работали автоматически, мысли были далеко.
— Слушай, а моя золовка два года жила со свекровью, — Светлана красила седые корни женщине средних лет. — В итоге развелась. Не выдержала постоянного контроля.
Клиентка в кресле у Наталии кивнула:
— А моя подруга говорит, что старики очень требовательные. Все не так делаешь, как они привыкли.
— Да что вы говорите, — вмешалась еще одна клиентка, ожидавшая своей очереди. — У меня свекровь живет уже пять лет. Конечно, бывают трения, но зато с детьми помогает.
Наталья слушала и чувствовала, как руки трясутся. Каждая история звучала как предупреждение или, наоборот, как укор.
Вечером, когда дети легли спать, Роман достал ноутбук и открыл сайт риэлторского агентства.
— Смотри, какие варианты есть. Трешка в нашем районе, второй этаж.
На экране появились фотографии квартиры: светлые комнаты, большая кухня, лоджия с видом во двор. Роман листал страницы с увлечением человека, уже принявшего решение.
— Доплата восемьсот тысяч к маминой квартире. Вполне реально.
Наталья отодвинула ноутбук.
— Роман, я серьезно. Не смогу жить с твоей матерью под одной крышей.
Он посмотрел на нее холодно, впервые за все годы брака она увидела в его глазах что-то чужое.
— Тогда что ты предлагаешь? Бросить больную мать на произвол судьбы?
— Есть хорошие частные дома престарелых. С врачами, реабилитацией… — сказала Наталья тихо.
Роман захлопнул ноутбук резко.
— Ты хочешь сдать мою мать в дом престарелых. Мою мать, которая всю жизнь отдала семье.
— Роман, послушай меня…
— Нет, ты меня послушай. — Он встал из-за стола, голос повысился. — Если ты притащишь брошюры этих домов или еще раз заговоришь об этом, я подам на развод.
Наталья почувствовала, как кровь приливает к лицу.
— Ты меня шантажируешь?
— Я тебе объясняю. А если подам на развод, дети останутся со мной. Суд примет сторону отца, который заботится о пожилой матери, а не жены, которая хочет ее выгнать.
— Ты не посмеешь!
— Попробуй проверь!
За стеной послышался плач Даши, которую разбудили крики родителей. Наталья замолчала, сжав руки в кулаки. Роман тоже замер, осознавая, что зашел слишком далеко.
Ночью Наталья лежала и смотрела в потолок. Роман спал рядом, повернувшись к стене. Между ними лежала невидимая граница, которой раньше не было.
В голове крутились мысли: Валентина Григорьевна в их спальне каждое утро и каждый вечер. Замечания по поводу завтрака, одежды детей, уборки. Невозможность побыть наедине с мужем, поговорить откровенно, просто расслабиться в собственном доме.
А еще дети. Максим и Даша обожают бабушку, для них она источник сказок, вкусных пирогов и безграничной любви. Если Наталья будет против, она станет злодейкой в глазах собственных детей.
Роман зашевелился во сне, пробормотал что-то неразборчивое. Наталья повернулась к нему, хотела прижаться, как делала это тысячи раз за пятнадцать лет. Но не смогла. Что-то важное в их отношениях надломилось сегодня вечером.
Утром они позавтракали молча. Роман читал новости в телефоне, Наталья собирала детей в школу. Обычные слова о том, что взять на обед и не забыть про физкультурную форму, звучали натянуто и формально.
— Завтра маму выписывают, — сказал Роман, не поднимая глаз от экрана.
— Понятно.
— Сегодня после работы поедешь к ней?
— Поеду.
Дети переглянулись, чувствуя напряжение, но ничего не сказали.
В салоне день тянулся бесконечно. Наталья стригла клиенток автоматически, мысли были далеко. Завтра свекровь выйдет из больницы. И что дальше?
— Наташ, ты как-то рассеянная сегодня, — заметила Светлана, красящая волосы постоянной клиентке.
— Думаю о свекрови. Завтра выписывают.
— И что решили?
— Ничего пока.
Но Наталья знала, что решение уже принято. Роман не отступит. Валентина Григорьевна переедет к ним, и начнется новая жизнь.
К больнице она ехала на автобусе, глядя в окно на серые октябрьские улицы. В сумке лежали яблоки и печенье для свекрови. Обычные гостинцы, но покупала их без всякой радости.
В больничной палате Валентина Григорьевна выглядела лучше. Цвет лица здоровее, речь четче. Но левая рука по-прежнему не слушалась.
— Завтра домой, — сказала она, глядя на невестку. — Я уже все решила. Переезжаю к вам.
Роман кивнул:
— Конечно, мам. Мы уже все приготовили.
— Я не могу больше жить одна, — продолжила свекровь, повернувшись к Наталье. — Боюсь, что опять случится приступ. Некому будет помочь.
Наталья почувствовала, как сжимается желудок.
— Валентина Григорьевна, а может, рассмотрим другие варианты? Есть хорошие частные центры…
— Какие центры? — Валентина Григорьевна нахмурилась. — Ты хочешь меня в дом престарелых сдать?
— Это реабилитационные центры, там врачи…
— Наташенька, я же не чужая! Я бабушка твоих детей, мать твоего мужа. Мое место рядом с семьей.
— Но наша квартира очень маленькая…
— Ничего, потеснимся. — Валентина Григорьевна махнула здоровой рукой. — Зато я помогу с детьми, с хозяйством. Ты же работаешь допоздна.
Роман смотрел на жену предупреждающе.
— Мам права. Семья должна быть вместе.
Дома вечером разгорелся настоящий скандал.
— Роман, я не могу! — кричала Наталья. — Твоя мать будет контролировать каждый мой шаг!
— Она больная, ей нужна помощь!
— А мне что, не нужна? Я тоже живой человек, у меня есть потребности!
Роман ушел к себе, хлопнув дверью. Разговор был окончен.
На следующий день Наталья задержалась на работе, не желая возвращаться домой к продолжению вчерашнего скандала. Но когда она все же открыла дверь квартиры, то увидела в прихожей незнакомый чемодан.
Из спальни вышла Валентина Григорьевна, опираясь на трость.
— Наташенька, ты пришла! Я уже устроилась.
Роман появился следом:
— Я забрал маму из больницы после обеда, — сказал он, не глядя на жену.
— Валентина Григорьевна, мы еще не все обсудили…
— А что тут обсуждать, Наташенька? Мне некуда идти. Одной мне там страшно, а если опять приступ? Теперь моя семья — это вы.
— Но мы не готовы…
— Готовы-не готовы, а жить надо. — Валентина Григорьевна прошла в спальню, где Роман уже установил раскладушку. — Ничего, привыкнем.
Наталья почувствовала, как накатывает паника.
— Роман, поговори с ней! Объясни, что нам нужно время подумать!
— Мам уже здесь. Поздно что-то менять.
— Как поздно? Она может пожить в гостинице, пока мы решим…
Валентина Григорьевна вышла из спальни:
— В гостинице? После инсульта? Наташенька, ты что говоришь?
— Я говорю, что не готова к таким переменам!
— А когда ты будешь готова? Через год? Через пять лет? — Свекровь села на диван, положила трость рядом. — Я старая больная женщина. Мне осталось недолго. Неужели ты не можешь потерпеть?
— Валентина Григорьевна, дело не в терпении…
— А в чем? В том, что тебе не нужна свекровь? Что я тебе мешаю?
— Да! — взорвалась Наталья. — Мешаете! Я хочу жить в своем доме по своим правилам!
— А я хочу жить рядом с сыном! — закричала в ответ Валентина Григорьевна. — Я его родила, растила одна, работала на трех работах! И теперь, когда мне плохо, я имею право на его помощь!
— Но не за мой счет!
— За чей же еще? Ты его жена!
— А вы его мать! Но я тоже человек!
Дети выглянули из своей комнаты, испуганные криками.
— Мама, бабушка, не ругайтесь, — заплакала Даша.
Роман взял детей за руки:
— Идите к себе. Мы сейчас все решим.
— Уже решили, — твердо сказала Валентина Григорьевна. — Я остаюсь. У меня больше нет дома.
— Тогда я уйду! — Наталья схватила сумку. — Если вы не можете понять, что я тоже здесь живу!
— Наташ, не устраивай сцену, — устало сказал Роман.
— Сцену? Я защищаю свое право на собственную жизнь!
Она выбежала из дома, села на лавочку около подъезда и проплакала полчаса. Холодный октябрьский воздух остудил эмоции. Соседи по двору проходили мимо, не обращая внимания. Наталья вытерла слезы и поднялась наверх.
Дома все спали. Роман не вышел ее встречать.
Утром за завтраком Валентина Григорьевна заметила:
— Наташенька, дети как-то быстро едят. Надо их приучать к культуре питания.
— Они опаздывают в школу.
— А вставать раньше пробовали? В мое время дети в семь утра уже были готовы.
Наталья промолчала, но внутри все сжалось.
Через день новый конфликт. Валентина Григорьевна сделала замечание Максиму:
— Внучек, рубашку в школу надо проглаживать. А то как бомж выглядишь.
— Мама утром гладит, — неуверенно ответил мальчик.
— Мама поздно встает. Лучше с вечера приготовить.
Наталья сжала зубы, но промолчала при ребенке.
Еще через день свекровь предложила:
— Наташенька, может, Дашу к логопеду сводить? У нее звук «р» не получается.
— У Даши все нормально с речью.
— Ну как нормально? Я же слышу. В моё время таких детей сразу к специалисту вели.
Наталья почувствовала, как внутри все сжимается. Не от злости, а от понимания: теперь так будет всегда. Постоянные советы, замечания, вмешательство.
Вечером она попыталась поговорить с Романом:
— Я не могу так жить. Чувствую себя гостьей в собственном доме.
— Мам просто пытается помочь.
— А мне? Мне тоже нужно время привыкнуть?
— Наташ, она больная. Ей некуда деваться.
В этот момент Наталья поняла: нужно искать выход.
— Роман, я нашла хороший реабилитационный центр…
— Все! Хватит! — он встал из-за стола. — Я больше не вынесу этих разговоров!
— Но послушай…
— Нет! Моя мать остается, и точка!
— Тогда я не знаю, как мы будем жить дальше, — тихо сказала Наталья.
— А я знаю, — неожиданно вмешалась Валентина Григорьевна из дверного проема. — Я куплю квартиру рядом с вами. Буду жить отдельно, но близко.
Роман удивленно посмотрел на мать:
— Мам, но мы же договорились…
— Я вижу, что моё присутствие разрушает вашу семью. Не хочу этого.
Наталья почувствовала облегчение, но и вину одновременно.
— Спасибо, Валентина Григорьевна.
— Не благодари. Просто хочу, чтобы семья была целой.
На следующей неделе они продали квартиру Валентины Григорьевны за 2,8 миллиона рублей. Однокомнатная квартира через дорогу стоила 1,9 миллиона.
— Остальные деньги потрачу на свое лечение, — сказала свекровь за чаем. — И внукам на образование отложу. Пусть в хорошие институты поступают.
Роман кивнул, но Наталья видела разочарование в его глазах. Он мечтал о большой квартире для всей семьи.
Через месяц Валентина Григорьевна переехала в свою однушку. Дети каждый день бегали к ней после школы, она читала им сказки и учила печь пирожки. Роман навещал мать каждое утро перед работой.
Но между супругами образовалась пропасть. Роман разговаривал с Натальей вежливо, но холодно. В его глазах она читала осуждение: жена, которая не смогла принять больную свекровь.
Наталья получила свободу, но заплатила за нее дороже, чем ожидала. Что-то важное в их браке треснуло и больше не восстанавливалось.
