Ольга натянуто улыбнулась, поправляя сумку на плече. Дверь в родительскую квартиру открылась с привычным скрипом. Запах жареной картошки и лука ударил в нос — мама, как всегда, готовила её «фирменное» блюдо.
— Ну наконец-то! — раздался голос Кати из кухни. — Мы уже полчаса ждём, еда остывает!
Ольга молча сняла ботинки, глядя на потрёпанный коврик. Ей всегда казалось, что этот дом застыл во времени: те же обои, тот же хрусталь в серванте, который никто не достаёт, те же упрёки.
— Ты чего молчишь? — отец, сидевший перед телевизором, обернулся. — Зарплату получила?
— Получила, — коротко ответила Ольга, отводя взгляд.
— Ну и? — он протянул руку, даже не отрываясь от новостей.
— Я уже перевела вам десять, как договаривались.
— Десять? — мама резко поставила сковороду на стол. — Кате на курсы надо, папе лекарства, а ты снова скупишься?
Катя, развалившись на стуле, лениво покрутила в руках новый iPhone.
— О, смотрите, — усмехнулась она, — наша «бизнес-леди» опять считает каждую копейку. Может, хватит свою ерунду в интернете писать и найдёшь нормальную работу?
Ольга сжала вилку так, что пальцы побелели.
— Именно моя «ерундовая» работа позволяет каждый месяц переводить вам с мамой деньги, — холодно проговорила она.
Тишина.
— Ой, ну началось! — Катя закатила глаза. — Вечно ты жертву строишь.
— Хватит! — мама резко хлопнула ладонью по столу. — Ты пришла поссориться? Или всё-таки поможешь семье?
Ольга медленно поднялась.
— Я помогаю. Но если мои деньги — это «ерунда», тогда зачем они вам?
Отец фыркнул:
— Да заткнись уже, умная.
В воздухе повисло напряжение. Катя демонстративно взяла со стола тарелку и выкинула остатки еды в мусорку.
— Ладно, я пошла. У меня свидание, — бросила она на ходу.
Дверь захлопнулась.
Мама вздохнула:
— Ну вот, опять ты всё испортила.
Ольга посмотрела на неё, на отца, на пустую тарелку перед собой. И вдруг поняла: они её не слышат. Никогда не слышали.
— Я тоже пойду, — тихо сказала она.
— А деньги? — отец нахмурился.
Ольга уже не сдерживалась:
— Найдите сами. Или пусть Катя продаст свой новый телефон.
Она вышла, не дожидаясь ответа.
За спиной раздался крик:
— Да как ты смеешь!
Но дверь уже закрылась.
Ольга вышла на улицу, и холодный октябрьский ветер сразу охватил ее лицо. Она автоматически застегнула куртку — ту самую, купленную три года назад на распродаже. В кармане зазвонил телефон. Мама. Ольга глубоко вздохнула и отвергла вызов.
Такси медлило, и она решила пройтись пешком. Шаги звонко отдавались по тротуару, будто выбивая такт ее мыслям. В голове всплывали обрывки воспоминаний…
— Оля, ну поделись с сестрой! — мама протягивала руку за ее только что полученной стипендией. — Кате же на новые джинсы не хватает!
Шестнадцатилетняя Ольга сжала купюры в потной ладони:
— Мам, я сама копила три месяца! Мне учебники нужно купить…
— Какие еще учебники? — отец мрачно поднял голову от телевизора. — В библиотеке бери. Ты же семье должна помогать!
Катя в это время уже примеряла перед зеркалом воображаемые джинсы, даже не взглянув на сестру.
Ольга моргнула, возвращаясь в настоящее. В парке напротив молодые родители катали на качелях смеющегося ребенка. Она отвернулась.
Телефон снова зазвонил. На этот раз тетя Люда. Ольга на секунду задумалась, но все же ответила:
— Алло?
— Оленька, что это ты родителей расстроила? — сразу начала тетя. — Я только что от них, мама вся в слезах! Как ты могла так поступить?
Ольга стиснула телефон:
— Тетя Люда, вы даже не знаете, о чем…
— Знаю-знаю! Катя все рассказала. Что ты деньги жалеешь для родной семьи! — голос тети стал резким. — Ты же помнишь, кто тебя на ноги ставил? Кто тебя кормил-поил?
В горле встал ком. Олька резко остановилась у фонарного столба:
— Я с восемнадцати лет сама на себя зарабатываю. И каждый месяц отдаю им половину зарплаты. А Кате…
— А Кате ты как старшая сестра должна помогать! — перебила тетя.
— Она же младшая, неопытная еще! Ты что, забыла, как сама после института без работы сидела?
Олька закусила губу. Как же она ненавидела этот аргумент.
— Я тогда две недели без работы была. И ни у кого не просила. А Кате уже двадцать пять, тетя!
— Ну вот, началось! — тетя Люда фыркнула. — Всегда ты такая… самостоятельная. Гордыня, Оленька, это грех!
Ольга резко выдохнула:
— У меня работа. Извините, мне нужно идти.
— Да подожди ты! — закричала тетя в трубку. — Ты хоть завтра придешь извиняться? Мама пирог печет…
Ольга нажала красную кнопку. Впервые в жизни она сама оборвала разговор с тетей. Руки дрожали, но внутри что-то щелкнуло.
Она открыла мессенджер. Три новых сообщения в семейном чате:
Мама: «Оля, ты совсем совесть потеряла? Папе давление подскочило!»
Катя: «Ну спасибо, сестренка! Теперь я за тебя отвечать должна?»
Тетя Люда: «Девочки, не переживайте! Она одумается. Она же не бессердечная совсем.»
Олька медленно набрала ответ: «Я все поняла. Больше не буду вас беспокоить.» И вышла из чата.
Телефон тут же завибрировал — новый звонок от мамы. Ольга выключила устройство и опустила его в карман.
На душе было странно — будто что-то тяжелое и ненужное наконец отвалилось. Она подняла голову и вдруг заметила, что небо сегодня необыкновенно ясное.
Впереди была ее маленькая квартирка, неоплаченный счет за интернет и дедлайн по статье. Но впервые за долгое время Ольга чувствовала себя… свободной.
Ольга проснулась от настойчивого стука в дверь. На часах было 8:23 утра субботы — единственного дня, когда она могла поспать подольше. Стук повторился, теперь уже в ритме какой-то раздраженной мелодии.
Она накинула халат и, щурясь от утреннего света, подошла к двери. В глазке было видно перекошенное лицо Кати.
— Открывай! Я знаю, что ты дома! — голос сестры прозвучал слишком громко для тихого подъезда.
Ольга вздохнула и повернула ключ. Едва дверь приоткрылась, Катя буквально ворвалась в квартиру, размахивая телефоном перед лицом сестры.
— Ты совсем охренела? Как ты могла выйти из семейного чата? Мама всю ночь не спала!
Катя пахла дорогим парфюмом и вчерашним алкоголем. На ней были новые узкие джинсы и та самая кофта, которую Ольга видела в онлайн-магазине с ценником в 12 тысяч.
— Я вчера четко все сказала, — Ольга потерла виски. — И вообще, что ты делаешь у меня в восемь утра?
— А что, мне нужно записываться за месяц? — Катя плюхнулась на диван, разглядывая квартиру оценивающим взглядом. — Кстати, у тебя тут убого. Неудивительно, что ты злая такая.
Ольга молча пошла на кухню, включая кофемашину. Через минуту Катя последовала за ней, продолжая размахивать телефоном.
— Короче, мама сказала, что если ты сегодня же не переведешь деньги на папины таблетки, то…
— Какие еще таблетки? — Ольга резко повернулась. — В прошлый раз это были «таблетки», а потом твой бойфренд случайно проговорился, что вы с ним на эти деньги в Сочи слетали!
Катя на секунду смутилась, но тут же нашлась:
— Ну и что? Папа сам сказал, что ему лучше без этих таблеток! А мне нужно было отдохнуть, у меня же депрессия была!
Кофемашина громко булькнула. Ольга взяла чашку, чувствуя, как дрожат ее пальцы.
— Знаешь, Кать, а где мой ноутбук? Тот, который я тебе одолжила «для учебы» три месяца назад?
Лицо сестры вдруг изменилось. Она отвела глаза, внезапно заинтересовавшись своими ногтями.
— Ну… я его продала. Но ты же не пользуешься им!
Чашка со звоном ударилась о стол. Горячий кофе брызнул на столешницу.
— Что?!
— Ну вот, начинается! — Катя закатила глаза. — Он же пылился у тебя! А мне нужны были деньги на курсы повышения квалификации!
Олька медленно подошла к сестре, сжимая край стола так, что суставы побелели.
— Я копила на него год. Год, Катя! Отказывала себе во всем! И ты… ты…
— Ой, да ладно тебе! — Катя махнула рукой. — Ты же все равно можешь купить новый, у тебя же работа! Кстати, о работе…
Она вдруг сладко улыбнулась и достала из сумки листок бумаги.
— Мне нужна твоя подпись. Я устроилась в крутую фирму, но там нужны рекомендации. Напишешь, что я у тебя два года ассистентом работала?
Ольга остолбенело смотрела на сестру. В ушах стучало.
— Ты… ты хоть понимаешь, что это подлог? Меня могут уволить за такую рекомендацию!
Катя надула губы:
— Ну вот, как всегда! Ты никогда мне ничего! Я же сестра! Ты же должна…
— ДОЛЖНА? — Ольга вдруг крикнула так громко, что Катя отпрянула. — Я тебе ничего не должна! Ни-че-го! Я с восемнадцати лет на тебя работаю! На тебя, на папу с мамой, на всю вашу прогнившую семейку!
Катя впервые за утро выглядела по-настоящему шокированной. Она медленно поднялась со стула.
— Ты… ты больная. Мама права — тебе к психиатру надо.
— Вон, — прошипела Ольга, указывая на дверь. — И чтобы я больше не видела тебя в своем доме. Никогда.
Катя шумно задышала, затем резко схватила свою сумку.
— Ты об этом пожалеешь! — бросила она на ходу. — Я всем расскажу, какая ты на самом деле!
Дверь захлопнулась. Ольга вдруг почувствовала, как подкашиваются ноги. Она опустилась на пол, прислонившись спиной к холодильнику, и закрыла лицо руками.
В тишине квартиры отчетливо звенело в ушах. Где-то внутри было странное, непривычное чувство — будто что-то важное только что случилось. Что-то, что уже нельзя будет отменить.
На кухонном столе остался тот самый листок с просьбой о рекомендации. Ольга медленно встала, взяла его и аккуратно разорвала на мелкие кусочки.
Ольга три дня не отвечала на звонки. Телефон лежал в ящике стола на беззвучном режиме, показывая десятки пропущенных вызовов и сообщений. Она сосредоточилась на работе, пытаясь не думать о разговоре с Катей. Но в четверг вечером дверь её квартиры снова застучали.
На этот раз стук был громче, настойчивее. Ольга подошла к двери и заглянула в глазок. В коридоре стояла мать — в том самом стареньком пальто, которое Ольга подарила ей два года назад. Лицо было бледным, под глазами тёмные круги.
— Оля, открывай! Я знаю, что ты дома! — голос звучал устало, но с привычной ноткой приказа.
Ольга медленно открыла дверь, не выпуская ручку из рук.
— Мам, я не хочу разговаривать.
— Это что за тон? — мать сразу нахмурилась, переступая порог без приглашения. — Ты вообще понимаешь, что творишь? Катя в истерике, папа давление закапывает, а ты тут сидишь, как крыса в норке!
Она прошла в комнату, оглядывая квартиру оценивающим взглядом.
— И как ты здесь живёшь? На помойке чище! Хотя чего я ожидала от человека, который родную мать на улицу выставляет…
Ольга сжала кулаки. В груди стало горячо и тесно.
— Мама, я никого не выставляла. Я просто перестала давать деньги, которые вы тут же тратите на Катю.
Мать резко повернулась, глаза сверкнули.
— Ах вот как! Значит, мы с отцом для тебя просто банкомат? Тридцать лет растили, на ноги ставили, а теперь «не дам и всё»? Ты же семье должна!
— Должна? — Ольга засмеялась, но смех получился горьким и неприятным. — Мам, я с восемнадцати лет ни копейки у вас не брала. Наоборот — отдавала. Каждый месяц. Половину зарплаты. А что взамен? Упреки и вечное «мало»!
Мать махнула рукой, садясь на диван без приглашения.
— Ой, брось! Кате тяжело, она пока не может устроиться. А ты сильная, самостоятельная. Тебе же не сложно помочь?
Ольга подошла к окну, чтобы скрыть дрожь в руках. За стеклом лил осенний дождь, капли стучали по подоконнику.
— Мама, Кате двадцать пять. Она не работает уже три года. И не ищет! Потому что знает — вы всё равно её содержите. На мои деньги.
— Ну вот, опять начинается! — мать вскочила с дивана. — Вечно ты её пилишь! Она же младшая, ей тяжело! У неё депрессия была!
— Депрессия? — Ольга повернулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Когда у меня в двадцать два был настоящий нервный срыв после того, как я трое суток без сна работала над проектом, ты сказала: «Не выдумывай, иди помой посуду». А Катя неделю не вставала с кровати, потому что парень бросил — и вы сразу вызвали платного психолога! На мои деньги!
Мать на секунду замялась, но тут же нашлась:
— Ну и что? Ты же справилась сама! А Катя… Катя ранимая!
Ольга медленно подошла к комоду и достала папку. Развернула её перед матерью.
— Вот. Это все мои переводы за последние пять лет. В среднем по двадцать пять тысяч в месяц.
И это — распечатки с Катиной карты. Видишь, на следующий день после моего перевода всегда идут платежи за салоны красоты, рестораны и новые вещи?
Лицо матери дрогнуло. Она отвернулась.
— Ты… ты следила за сестрой? Это же низко!
— Нет, мама. Это называется «проверять, куда уходят мои кровные». — Ольга закрыла папку. — Всё. Больше ни копейки. Ни тебе, ни папе, ни Кате.
Мать вдруг изменилась в лице. Глаза стали холодными, губы плотно сжались.
— Хорошо. Тогда мы тебя в полицию заявим. За неуважение к родителям. И за кражу!
— Какую ещё кражу? — Ольга остолбенела.
— А как же бабушкины серьги? — мать язвительно улыбнулась. — Ты же их «потеряла» в прошлом году. На самом деле продала, да? Мы с тётей Людой всё помним.
Ольга почувствовала, как пол уходит из-под ног. Эти серьги она действительно потеряла — в метро, когда спешила на встречу с заказчиком. Она тогда всю ночь проплакала.
— Ты… ты лжёшь…
— Никто тебе не поверит, — мать уже шла к двери, надевая перчатки. — У тебя есть до завтра. Либо деньги, либо мы идём в полицию. И не вздумай рассказывать Кате про свои «распечатки» — она и так из-за тебя страдает!
Дверь захлопнулась. Ольга стояла посреди комнаты, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. На полу остались мокрые следы от маминых сапог. Она медленно опустилась на колени, трясущимися руками пытаясь стереть их тряпкой.
Вдруг раздался звонок. Незнакомый номер. Ольга автоматически ответила.
— Алло?
— Это участковый Кузнецов. Вам поступило заявление от родственников. Нужно явиться для дачи объяснений…
Ольга не слышала остального. В ушах стоял звон. Она опустила телефон, глядя на дождь за окном. Капли стекали по стеклу, как слёзы.
В этот момент что-то внутри окончательно переломилось. Ольга поднялась, твёрдо вытерла лицо и пошла к ноутбуку. Первое, что она сделала — написала заявление на отпуск за свой счёт. Второе — забронировала билет в другой город. Третье — отправила короткое сообщение начальнику: «У меня семейные обстоятельства. Вернусь через две недели».
Затем она достала чемодан и начала складывать вещи. Медленно, методично. Впервые за много лет она чувствовала себя спокойно. Решение было принято.
Ольга проснулась от вибрации телефона. На экране горело уведомление: «Вас отметили в комментариях». Она потянулась, чувствуя непривычную лёгкость — впервые за долгое время она спала полноценные восемь часов.
Открыв соцсети, она замерла.
Катя выложила пост:
«Когда родная сестра предаёт семью… Мама плачет, папа заболел, а ей всё равно. Зато новый айфон себе купила (да, я знаю, сколько ты на самом деле зарабатываешь!). Люди, как вы поступаете с теми, кто плюёт на родных?»
Под постом — фото Кати с заплаканными глазами (но с идеальным макияжем) и скриншот перевода от Ольги за прошлый месяц с подписью: «Эти гроши она считает помощью!»
Комментарии пестрели гневными сообщениями:
«Таких надо гнать поганой метлой!»
«Бедная девочка! Сестра — настоящая эгоистка!»
«Дай мне её номер, я ей всё выскажу!»
Ольга медленно опустила телефон. В груди защемило, но слёз не было. Она вдруг чётко осознала: это война. И Катя сделала первый выстрел.
Внезапно раздался звонок. Незнакомый номер.
— Алло?
— Ольга Сергеевна? Это Маргарита из HR вашей компании. Можете подойти сегодня на беседу? К нам поступила жалоба…
— Какая жалоба?
— От вашей сестры. Она утверждает, что вы используете рабочий компьютер в личных целях и…
Ольга резко выдохнула:
— Я в отпуске. И всё, что нужно для проверки, есть у моего руководителя.
Повесив трубку, она тут же написала начальнику:
«Катя добралась до работы. Готова предоставить все доступы для проверки. Но если это продолжится, буду писать заявление о клевете.»
Ответ пришёл мгновенно:
«Расслабься, я в курсе. Но Оль… Ты уверена, что хочешь так далеко зайти?»
Она не стала отвечать. Вместо этого открыла семейный чат, из которого вышла три дня назад. Там бушевал скандал.
Тётя Люда: «Оленька, как тебе не стыдно! Весь город обсуждает!»
Дядя Витя: «Мы с Людой всегда знали, что из тебя вырастает эгоистка!»
Мама: «Верни деньги за последний год, и мы тебя простим.»
Ольга скопировала все сообщения, сделала скриншоты поста Кати, затем выключила телефон.
На столе лежал билет на поезд. Через шесть часов она должна была уехать.
Но сначала нужно было завершить одно дело.
Она открыла ноутбук и начала печатать:
«Заявление о клевете…»
Ольга стояла на перроне, сжимая в руках билет до Санкт-Петербурга. Чемодан у её ног выглядел непривычно новым — она купила его вчера в первом попавшемся магазине, не глядя на ценник. Впервые в жизни.
Громкоговоритель объявил посадку. Ольга глубоко вдохнула и потянулась за чемоданом, но вдруг услышала за спиной:
— Куда собралась, дочка?
Она резко обернулась. Отец. Настоящий, трезвый, в чистой рубашке — такого она не видела года три. За ним, пряча взгляд, стояла мать.
— Мы в полицию уже сходили, — отец сделал шаг вперед. — Оказывается, ложные заявления — это уголовно наказуемо. Интересно, да?
Ольга почувствовала, как холодеют пальцы.
— Вы… вы же сами сказали, что заявите…
— Блефовали! — мать вдруг заговорила, не поднимая глаз. — Мы же семья! Как ты могла подумать, что мы…
Отец перебил:
— Ладно, хватит. Дочь, мы всё поняли. Катя наговорила нам, ты права. Мы поговорили — больше она тебя трогать не будет.
Он протянул руку к её чемодану:
— Пошли домой. Мама пирог испекла.
Голос отца звучал мягко, почти нежно. Таким Ольга его не слышала лет пятнадцать. В горле встал ком.
— Пап… — она сглотнула. — Почему сейчас? Почему только когда я уезжаю…
— Оленька, — мать вдруг схватила её за руку. — Мы осознали! Правда! Без тебя… мы не справляемся.
Ольга посмотрела на их лица — морщины, которые она не замечала раньше, седина у отца на висках. Они действительно постарели.
— Последний вагон, скорее! — крикнул проводник.
Отец поднял её чемодан:
— Ну что, дочка? Идём?
В этот момент Ольга вдруг поняла. Они не изменились. Просто испугались, что их «дойная корова» уходит. Навсегда.
Она медленно вынула руку из маминой хватки.
— Мой поезд.
— Как?! — лицо отца исказилось. — Мы же…
— Вы осознали только сейчас, — Ольга взяла чемодан. — Когда поняли, что деньги больше не придут. А где вы были все эти годы?
Мать заплакала:
— Мы же родители! Ты не можешь так…
— Могу, — Ольга повернулась к поезду. — Прощайте.
Она сделала шаг, затем ещё один. Спиной чувствовала их взгляды. Потом раздался крик отца:
— Предательница! Больше не являйся!
Ольга не обернулась. Поднялась в вагон, нашла своё купе. Когда поезд тронулся, она наконец позволила себе заплакать — тихо, чтобы не слышали соседи.
В кармане зажужжал телефон. Незнакомый номер. Ольга вытерла слёзы и ответила:
— Да?
— Ольга Сергеевна? Это нотариус Крюков. Мне нужно встретиться с вами по поводу завещания вашей бабушки Веры Петровны.
— Какое ещё завещание? — она нахмурилась. — Бабушка умерла пять лет назад.
— Именно поэтому, — голос в трубке стал официальным. — Вскрылся один нюанс. Когда сможете приехать?
За окном мелькали огни уходящего города. Ольга сжала телефон.
— Я… я сейчас в поезде. Вернусь через две недели.
— Отлично. Тогда встретимся 15-го. И, Ольга Сергеевна… — нотариус сделал паузу. — Лучше никому не говорите об этом звонке. Особенно родственникам.
Ольга опустила телефон, глядя на своё отражение в тёмном окне. Что-то подсказывало ей, что эта поездка изменит всё.
И впервые за долгое время она почувствовала не страх, а странное, щемящее предвкушение.
Две недели в Петербурге пролетели как один день. Ольга жила в маленькой гостинице у Литейного проспекта, целыми днями бродила по музеям и кафе, а вечерами работала над новым проектом. Телефон она включила только один раз — чтобы сообщить начальнику, что продлевает отпуск.
15 октября ровно в 10:00 она стояла перед дверью нотариальной конторы. Рука сама потянулась к телефону — привычка делиться каждым шагом с мамой. Ольга сжала кулаки и глубоко вдохнула.
— Входите, — раздался голос из-за двери.
Кабинет нотариуса оказался небольшим, заставленными старинными шкафами с папками. За столом сидел седой мужчина лет шестидесяти.
— Ольга Сергеевна? — он поднял глаза от бумаг. — Садитесь.
Ольга опустилась на стул, чувствуя, как подгибаются колени.
— Вы сказали что-то о завещании бабушки…
— Да. Вера Петровна оставила два документа. — Нотариус достал из папки плотный конверт. — Первый, официальный, был вскрыт пять лет назад. Все получили то, что знали.
Он аккуратно развязал шнурок на втором конверте.
— А это… особые распоряжения. Для вас.
Ольга сглотнула. Бабушка Вера — единственный человек в семье, кто её по-настоящему любил. Она умерла внезапно, от инсульта.
— Читайте, — нотариус положил перед ней лист бумаги.
Дрожащими руками Ольга развернула листок. Узнала бабушкин почерк — аккуратный, с сильным нажимом.
«Моя золотая девочка. Если ты читаешь это письмо, значит, ты наконец нашла в себе силы сказать «нет». Я всегда знала, что рано или поздно они тебя доведут…»
Строки поплыли перед глазами. Ольга быстро вытерла слезу.
«…Твой дед оставил мне квартиру в центре. Твои родители думают, что она давно продана. Но я переоформила её на тебя. Документы у нотариуса. Пусть это будет твоим убежищем, когда станет совсем тяжело…»
— Но… — Ольга подняла глаза. — Почему только сейчас?
Нотариус вздохнул:
— Вера Петровна предусмотрела условие. Документы можно было вскрыть только после того, как ты официально прекратишь финансово поддерживать родителей. Она знала их характер.
Он достал ключи и договор купли-продажи.
— Квартира на Чайковского, 24. Трёхкомнатная. По нынешним меркам — лакомый кусок.
Ольга молча рассматривала ключи. В голове крутилась одна мысль: бабушка знала. Знала, во что превратится её семья.
— Есть ещё кое-что, — нотариус открыл сейф. — Она просила передать тебе это лично.
Старинная шкатулка. Ольга открыла крышку — внутри лежали те самые «утерянные» бабушкины серьги с сапфирами и… конверт с надписью «Для Кати».
— Что это? — она потрогала конверт.
— Не знаю. Вера Петровна сказала: «Отдаст, когда сестра по-настоящему попросит прощения».
Ольга захлопнула шкатулку. В горле стоял ком.
— Спасибо, — прошептала она. — Можно я… одна?
Нотариус кивнул и вышел. Ольга прижала письмо к груди и плакала. Плакала за бабушку, за себя, за ту любовь, которой так не хватало все эти годы.
Телефон в кармане вдруг завибрировал. Незнакомый номер.
— Алло?
— Ольга? — голос Кати звучал странно — без привычной надменности. — Ты… ты где?
Ольга сжала телефон.
— Зачем тебе?
— Мама в больнице. — В трубке послышались всхлипы. — Вчера вечером… инфаркт. Она кричит твоё имя.
Ольга закрыла глаза. Перед ней всплыло мамино лицо на перроне — морщины, седина, слёзы.
— Я…
— Пожалуйста, — Катя говорила шёпотом. — Я… я всё поняла. Прости меня.
Ольга посмотрела на шкатулку. На конверт с надписью «Для Кати». Бабушка словно предвидела этот момент.
— Даю тебе адрес. Приезжай одна. Если увижу папу или других — развернусь и уеду.
Она положила телефон и глубоко вдохнула. Впереди была ещё одна поездка. И самый трудный разговор в её жизни.
Больница встретила Ольгу запахом антисептика и тихими голосами из динамиков. Она медленно шла по коридору, сжимая в руках сумку с фруктами и той самой шкатулкой. Катя шла рядом, не поднимая глаз.
— Она в палате 314, — прошептала сестра. — Доктор сказал, состояние стабильное, но…
Ольга остановилась перед дверью. Через стекло было видно, как мама лежит, уставившись в потолок. Без макияжа, с седыми прядями у висков — она казалась вдруг такой маленькой и беззащитной.
— Заходи, — Катя потянула за ручку.
Мама повернула голову. Глаза расширились.
— Оля… — голос её дрогнул. — Ты пришла…
Ольга молча поставила сумку на тумбочку. В палате было тихо, только монитор мерно пищал.
— Я… я не знала что купить, — наконец сказала Ольга.
— Ничего не надо, — мама потянулась к ней дрожащей рукой. — Ты пришла — вот и хорошо.
Катя неожиданно вышла в коридор, хлопнув дверью. Мама вздохнула:
— Она совсем не такая, какой кажется. Три дня здесь ночевала… Всё плачет.
Ольга села на край кровати. Взяла мамину руку — холодную, с синяками от капельниц.
— Мам… зачем вы так? — прошептала она.
— Почему всегда только Катя? Разве я…
— Не надо, — мама закрыла глаза. — Я всё поняла. Когда ты уехала… Мы с отцом три дня говорили. Вспоминали.
Она открыла глаза — они были влажными.
— Ты всегда была сильной. А Катя… Мы думали, она без нас пропадёт. А оказалось…
Дверь приоткрылась. В проёме стоял отец — небритый, в помятой рубашке. Увидев Ольгу, замер.
— Ты… — он кашлянул. — Я подожду в коридоре.
— Нет, — Ольга встала. — Заходите.
Отец несмело переступил порог. В его руках был пакет с мамиными вещами.
— Я… я не знал, что ты придешь, — он поставил пакет. — Спасибо.
Тишина. Монитор продолжал пищать. Мама первая нарушила молчание:
— Мы продаём дом.
— Что? — Ольга остолбенела.
— Решили с отцом. Катя съезжает к своему молодому человеку. А мы… — мама посмотрела на отца, — купим маленькую квартиру. Хватит нам.
Отец кивнул:
— Долги все отдадим. И тебе… если захочешь, тоже.
Ольга смотрела на них, чувствуя, как в груди что-то тает. Она достала из сумки шкатулку.
— Мне нужно поговорить с Катей. Отдельно.
Сестра сидела в больничном саду, куря сигарету за сигаретой. Увидев Ольгу, бросила недокуренную в урну.
— Ну как? — спросила она хрипло.
Ольга села рядом. Достала шкатулку.
— Это от бабушки. Для тебя.
Катя осторожно взяла её. Открыла. Увидев серьги, ахнула:
— Это же…
— Да. Те самые. Которые я «украла», — Ольга усмехнулась. — И письмо.
Катя развернула листок. Читала долго. Потом вдруг закрыла лицо руками.
— Боже… какая же я…
Ольга молча наблюдала, как сестры плечи трясутся от рыданий. Потом осторожно положила руку ей на спину.
— Всё. Хватит.
Катя подняла заплаканное лицо:
— Я… я не знала, что бабушка… Она пишет, что оставила мне свою коллекцию книг. Но только если я… если я найду работу. Сама.
Ольга кивнула:
— Логично.
Они молча сидели, слушая, как в ветках шелестят осенние листья. Потом Катя вздохнула:
— Я устроилась. В колл-центр. Зарплата крошечная, но…
— Но своя, — закончила за неё Ольга.
Она посмотрела на часы — пора было идти. Встала, отряхнула пальто.
— Я… я завтра уезжаю. Надолго.
Катя кивнула, не удивляясь:
— В Питер? В бабушкину квартиру?
— Откуда ты…?
— Догадалась. — Катя слабо улыбнулась. — Она часто говорила мне о ней. Я думала, это сказки…
Ольга застегнула пальто. Повернулась к уходить.
— Оль! — Катя вдруг крикнула ей вслед. — А мы… мы ещё увидимся?
Ольга остановилась. Не оборачиваясь, кивнула:
— Увидимся. Но не скоро.
Она шла по аллее, чувствуя на спине сестринский взгляд. В кармане лежали ключи от новой жизни. Настоящей. Своей.
А позади оставалась семья. Такая родная. Такая чужая.
Но теперь — хотя бы честная.
