Витя появился на кухне с лицом, будто ему только что сообщили о смерти родного футбола. Не команды — самого футбола, как явления. Сел на стул медленно, с театральной тяжестью, словно перед ним был трон, а он сам — царь без государства.
Света мельком глянула на кастрюлю, где равномерно булькала картошка, потом на мужа. Ну что опять? Бледный, плечи свисли, глаза в пол уткнулись. А ведь пятница… Хотела сериальчик, пельмени, может, сладкое к чаю. И чтоб никаких драм.
Она положила нож на стол, вытерла руки о фартук — как будто не муку, а усталость с ладоней стирала. Села напротив.
— Что ещё? — нахмурилась. — Опять с работы выгнали? Или машину угробил?
— Это мама… — выдохнул Витя и ладонью по лицу провёл, будто хотел всё вчерашнее стереть. — У неё беда.
Света вздрогнула. Ну только не это. Не сегодня.
— Ну и какая беда? — голос у неё стал сухим. — Её этот скульптор опять бизнес-планы рисует? Или уехал инвесторов в Таганрог искать? Не говори, что она снова сунула ему денег. Не выдержу.
— Хуже, — тихо сказал он, и глаза поднял — тревожные, виноватые. Два в одном. — Он исчез. С её деньгами.
В кухне повисла тишина. Даже картошка в кастрюле будто приостановилась, слушала.
— Сколько? — спросила Света, заранее зная, что цифра её добьёт.
— Всё. Пенсия. То, что с дачи осталось. Отец умер — то, что было от него. Даже вклад в Сбербанке, который она прятала в чехле от пылесоса.
Света откинулась на спинку стула, глаза подняла к потолку.
— Ну браво. Аплодисменты стоя. Я-то думала, в прошлый раз дна достигла. А оно, оказывается, с подвалом.
Витя кашлянул, пытаясь хоть как-то сгладить.
— Она не знала…
— Она? — Света повернулась к нему так, что взгляд был тяжелее любой сковороды. — Я её предупреждала, Витя. При тебе предупреждала! Аферист! Мошенник! Даже зубы не свои! Что я в ответ услышала? Что я ей завидую?
— Она… так и говорила, — пробормотал он. — Что ты её счастью завидуешь.
Света усмехнулась.
— Конечно. Завидую, что у меня нет пенсионера-проходимца, который по ночам стихи бубнит, а по утрам деньги на стартап просит. Я не злая, Вить. Я устала быть права.
Витя руками развёл.
— Но что делать-то? Она же ни с чем осталась. Квартира в долгах, ремонт на кредит. Коммуналка не оплачена. Ну ты понимаешь…
— Понимаю. Сейчас ты попросишь отдать ей наши деньги. Те самые, на которые мы хотели выбраться из этой съёмной берлоги с тараканами и капающим краном.
— Я не всё прошу, — поспешил он. — Немного. Квартиру оплатить, проценты сбить…
— А потом найдёт себе нового «поэта», и всё повторится? Ты серьёзно? Ради женщины, которая меня год назад змеею назвала, мы опять всё обнулим?
Витя отвернулся, пробормотал, будто сам себе:
— Она любила его…
— Она маразмом страдала, Вить. И за этот маразм мы должны платить? Ты слышишь себя?
Он встал, подошёл к ней, хотел за руку взять. Света отдёрнулась. В ней всё кипело — как чайник на плите.
— Света, ей некуда идти. Ты представляешь: шестьдесят два, пустые карманы и сердце в осколках?
— Представляю. И знаешь, кому она это может рассказать? Подругам своим. Или подушке. Но не мне. Я ей не психолог и не банкомат.
— Она мать…
— А я кто тебе, Витя? Кассир? Или всё-таки жена, которая рядом была и с безработицей твоей, и с отцовскими долгами, и с ипотекой, и даже с той ёлкой, из которой муравьи на Новый год выползали?
Он помолчал. Потом снова сел. Сидел, глаза в пол.
— Компромисс можно найти. Не всё отдать. Немного. На первое время…
Света встала, подошла к плите, проверила картошку. Проткнула — мягкая.
— Немного… — пробурчала. — А потом «немного» становится нормой. Потом — привычкой. Потом — обязанностью.
— Свет… — тихо сказал он.
— Скажи ей, что подумаем. Но предупреди сразу: ещё один альфонс — и пусть живёт с ним на остановке.
Витя глубоко вздохнул, будто цемент с плеч сбросил.
— Ладно. Скажу. Но ты бы с ней поговорила. Мягко. По-человечески.
Света посмотрела так, что про «по-человечески» сразу можно было забыть.
— Если я с ней поговорю, Витя… потом ей придётся в санаторий. Ты уверен, тебе это надо?
Он промолчал. Потом чуть усмехнулся.
— Ну, хоть картошка вкусная?
— Особенно вкусная, Витя, — усмехнулась Света. — Она ведь куплена на наши сбережения. Так что наслаждайся каждым кусочком. Как в последний раз.
Света стояла, облокотившись на край стола, руки скрестила на груди, губы поджаты. Внутри у неё всё кипело, но снаружи держала себя — тихо, без визга, без истерик. Пока держала.
— Я сейчас говорю не о твоей матери как о человеке, — произнесла она медленно, каждое слово будто на весах взвешивала. — Я говорю о её поступках. Раиса Михайловна — взрослая женщина. Она осознанно пошла на этот шаг. На плохой шаг, если честно.
— Но она была влюблена! — Витя вскинул руки, как будто пытался отмахнуться от всего этого. — Ты не понимаешь, каково ей после смерти отца… Пусто, одиноко.
— Не рассказывай мне про одиночество, Витя, — Света резко отвернулась к окну, за которым висела густая ночь. — Моя мать тоже осталась одна. Но почему-то не побежала к первому встречному «спасателю», который обещает новую жизнь и райские перспективы.
— Марат не был первым встречным! — Витя даже повысил голос. — Они на курсах познакомились. Он производил впечатление приличного человека.
— Приличного?! — Света усмехнулась и села на табурет, будто боялась встать — вдруг не удержится, кинется в драку. — Мужик сорока лет, который хвостом бегает за пенсионеркой? Да святой прямо. Ты правда в этом ничего странного не видишь? Совсем ничего?
Витя тяжело опустился на стул, головой обхватил руки.
— Я просто хотел, чтобы она снова почувствовала себя счастливой… — пробормотал он. — После папы она совсем угасла. А с Маратом ожила. Улыбаться стала, краситься начала. Платье купила — голубое, с вырезом. Как будто на конкурс красоты собралась…
— Помню, — кивнула Света. — За её же деньги купила. И ресторан я тоже помню. Она тогда хвасталась, что Марат заказал самое дорогое вино. А потом я увидела — она своей картой расплачивалась. А он сидел рядом и делал вид, что угощает.
Витя поднял на неё глаза — растерянные, как у щенка, которого застали за испорченной обувью.
— Ты мне этого не говорила…
— А ты бы услышал? — Света подошла к плите, выключила чайник и выдохнула. — Каждый раз, когда я только намекала, что с Маратом что-то не так, ты делал вид, что я ревную. Или что я маму твою не люблю. А чаще всего — что я истеричка.
Он хотел возразить, но слова застряли.
— Это чистая правда, Витя, — продолжила она. — И хочешь ещё кое-что знать? Твоя мама приходила ко мне за деньгами. Ещё до того, как окончательно отдала ему всё. Пришла такая надушенная, гордая — и просила «на бизнес».
Витя замер.
— Когда?
— Два месяца назад, — спокойно сказала Света, наливая себе чай. Лицо у неё было непроницаемое, каменное. — Она уверяла, что это инвестиция. Что потом всё вернётся десятикратно. Я отказала. Сказала — риск. А она в ответ…
Света сделала глоток. Он ждал, не дыша.
— Она сказала, что я жадная. Завистливая. Что я тебя настраиваю против неё. Что боюсь — если она разбогатеет, то ты начнёшь уважать её больше, чем меня.
— Она не могла так сказать… — Витя покачал головой.
— Могла. И сказала, — Света поставила чашку на стол. — Ещё добавила, что я тебе не пара. Что ты заслуживаешь женщину получше. Ту, которая будет её уважать.
Витя вскочил, заходил по кухне, как зверь по клетке. Только зверь бы рыкнул, а он молчал, растерянный.
— Почему ты молчала?
— А смысл? — пожала плечами Света. — Ты бы поверил? Или стал выяснять, как мама дошла до этого «Марата мечты»?
Он опустил глаза. Ответа и правда не было.
— Вот именно, — усмехнулась она. — А теперь, когда её обчистили, как студентку на презентации «чудо-биодобавок», ты приходишь и просишь наши деньги. Те самые, которые мы копили пять лет. На жильё. На нас. Не на новую жизнь для Раисы Михайловны.
— Я не всё прошу, — Витя снова сел. Вид у него был, будто с работы выгнали. — Только часть. Чтобы ей помочь рассчитаться с долгами.
— А потом? — Света смотрела прямо, не мигая. — Что будет, если она снова «влюбится»? В очередного поэта с дипломом инвестора? Опять спасать?
— Нет. Это не повторится. Она поняла…
— Сама сказала? — перебила Света.
Он сглотнул.
— Ну… не совсем. Она уверена, что Марат её любил. Просто у него проблемы. Он уехал. Вернётся… наверное.
Света засмеялась. Но смех этот был усталый, хриплый — такой, что даже чайник на плите будто смолк.
— Витя, да она до сих пор верит в Деда Мороза. Только зовут его Марат, и он задержался где-то в пробке.
— Но она моя мать! — заорал он, ударил кулаком по столу. — Я не могу её бросить!
Света посмотрела на него спокойно, но глаза были жёсткие.
— А я кто тебе, Витя? Я твоя жена. И я не хочу, чтобы наше будущее ты приносил в жертву её фантазиям.
Витя резко поднялся, вышел в гостиную и направился к шкафу. Там, за аккуратной стопкой папок, хранилось их самое святое — коробка из-под конфет, где лежали деньги. Те самые, что собирались годами на первый взнос. На новую жизнь.
Света тоже встала.
— Что ты делаешь? — спросила она, хотя ответ знала заранее.
— Беру деньги, — буркнул Витя, открывая дверцу. — Немного. На долги, на коммуналку, на кредит.
— Не смей, — она шагнула вперёд и встала между ним и шкафом. — Это не просто деньги. Это годы. Это отпуска, которых не было. Это ночные подработки. Это я, которая тянула двоих, пока ты «отдыхал».
— У неё артрит, какая уж подработка? — Витя вытер пот со лба и упрямо глянул в сторону. — Свет, это всего лишь деньги. Мы ещё заработаем.
— Всего лишь деньги? — она смотрела на него, будто он предложил отдать что-то живое, часть их самих. — Ты забыл, как мы с калькулятором сидели вечерами, считали каждую копейку? Ты тогда говорил: «Терпим, Свет, зато будет своё жильё».
— Я тоже работал! — вспыхнул он.
— Работал, — согласилась она. — Но потом отдыхал. А я — дальше тянула. И теперь ты готов взять всё это и отдать женщине, которая меня за человека не считает?
Молчание легло тяжёлое, липкое. В нём было всё: старые обиды, несказанные слова, несбывшиеся поездки и вечные надежды на «потом».
И вдруг — звонок в дверь. Не обычный, а такой, как будто не к людям домой, а на суд вызывают. Витя и Света переглянулись. Он побледнел, у неё дёрнулась щека.
Звонок повторился — настойчиво, без сомнений, как у человека, который уверен: ему обязаны открыть.
— Кто там? — Света метнула взгляд на часы, потом на мужа. — Мы никого не ждали. Это твои дела опять?
Витя, словно каждый шаг давался через силу, подошёл к двери. Заглянул в глазок, лицо вытянулось.
— Мама… — пробормотал. — Чует, как будто у неё антенна на голове. Пришла в самый момент.
— Не открывай, — попросила Света, понимая, что бесполезно.
Но Витя уже повернул ключ.
На пороге стояла Раиса Михайловна. Волосы собраны, губы подведены, одежда аккуратная. Но лицо — всё в слезах, будто за ней фонтан работал.
— Витенька! — вскрикнула она и повисла на сыне. — Всё, мне конец! Денег нет, платить нечем, я не знаю, что делать!
— Мамочка, ну тихо, — торопливо обнял её Витя, не решаясь ни оттолкнуть, ни прижать крепче. — Сейчас что-нибудь решим…
Света стояла у стены, руки на груди, и смотрела, как разыгрывается эта сцена. Жалость и раздражение боролись в ней — жалко старую женщину, но и противно было видеть, как та снова играет роль жертвы.
— Добрый вечер, Раиса Михайловна, — наконец сказала она.
— А, и ты тут… — буркнула свекровь и снова вцепилась в сына. — Витя, я боюсь! Марат исчез! Сказал — через неделю вернусь. А теперь телефон молчит! Ни слова, ни письма! Я места себе не нахожу!
— Мам, ну успокойся, — Витя подвёл её к дивану, усадил. — Он просто оказался не тем, кем казался. Он тебя обманул.
— Не смей! — вскинула голову Раиса Михайловна. — Марат меня любит! Просто беда какая-то случилась!
Света усмехнулась — коротко, горько. Свекровь метнула в её сторону взгляд, острый как игла.
— Чего смеёшься? — холодно спросила. — Радость у тебя, что ли, на лице?
— Я улыбаюсь вашей вере, — ответила Света спокойно. — Её бы да в хорошее дело. Например, в оплату коммуналки.
— Как ты смеешь?! — взорвалась Раиса Михайловна. — Витя, ты слышал?! Она издевается надо мной! Это нормально?
Витя развёл руками.
— Давайте без крика, а? Ну по-человечески…
— Давайте, — согласилась Света и шагнула ближе. — Ты, Витя, только что хотел отдать наши сбережения. Всё, что мы откладывали. Чтобы заштопать её дыру.
— И правильно! — свекровь подняла подбородок. — Сын обязан помогать матери. Ты что, забыла, кто его родил?
— А вы забыли, что сын — это не банкомат? — отрезала Света. — Я вас предупреждала. Я говорила: Марат — не герой, а мошенник. Вы не слушали.
— Он мужчина! И я ему нужна была! — Раиса Михайловна загорелась вся. — Не всем двадцатилетние подавай! Есть ещё те, кто душу в женщине видит!
— Да, душу он у вас и вытряс, — мрачно сказала Света. — Вместе со всеми деньгами.
— Витенька, — свекровь схватила сына за руку. — Или ты мне помогаешь, или я ухожу. И больше не приду. Никогда.
Витя побледнел, весь сжался.
— Мам, ну не надо так…
— Надо! — вмешалась Света. — Выбирай, Витя. Или я, или твоя мама с её слезами. Я копила эти деньги для нас. Для новой жизни. А не для её спектаклей.
И Витя вдруг сказал спокойно, почти тихо:
— Я возьму деньги.
Он шагнул к шкафу.
Света бросилась следом.
— Только попробуй! Эти деньги — мои тоже! Понял?!
— Вот видишь, сынок, — тут же вставила Раиса Михайловна, довольная, как будто выиграла спор. — Она думает только о деньгах.
— А вы — только о том, как свои ошибки на других свалить, — парировала Света. — Витя, отойди от шкафа, пока я тебя там не закрыла вместе со всем этим бредом.
Он уже открыл дверцу, потянулся к полке. И в этот момент Света сказала тихо, но твёрдо, как удар молотка:
— Возьмёшь — и всё. Между нами всё закончено. Без шуток.
Комната застыла. Даже холодильник замолчал.
— Сынок, — прошептала Раиса Михайловна. — Я твоя мать…
Витя опустил руку, повернулся к жене. Глаза — потерянные, виноватые.
— Прости, Света… Я не могу её бросить. Она — мама.
Света посмотрела на него холодно, как на старый шкаф, который давно пора вынести. Потом подошла к столу, взяла сумку, достала ключи и положила их на тумбочку.
— Я ухожу. Навсегда.
— Свет, подожди! — Витя шагнул к ней.
— Не надо, — отрезала она. — Ты уже выбрал. Удачи вам обоим.
Дверь закрылась резко, как финальная точка в книге. Витя остался стоять посередине комнаты. С одной стороны — мать, торжествующая и уверенная. С другой — пустота.
И только теперь он понял, что, может быть, потерял свою единственную настоящую жизнь.
