Телефон пискнул как раз в тот момент, когда Людмила только что разложила перед собой бумаги и приготовилась к онлайн-встрече с клиентом. Вибрация, короткий писк, экран загорелся сообщением:
«Мама приезжает 1 июня. Встречай на вокзале в 14:30».
Она перечитала сообщение дважды, потом ещё раз, и нервно, почти смешливо хихикнула:
— Ну конечно… — пробормотала Людмила, качнув головой. — Я думала, может, в этом году обойдётся…
В кухню заглянул Николай, жуя бутерброд с видом человека, совершившего подвиг.
— Чего смешного? — подозрительно прищурился он.
— Да вот… — Людмила с ухмылкой посмотрела на него. — Тебе сорок два, а ты всё ещё прячешься за мамину юбку.
Николай нахмурился, хлеб чуть не подавился.
— Опять ты за своё… Мама приедет на лето, отдохнёт, огород посмотрит, с нами побудет. Ничего страшного.
— Ничего страшного? — подняла брови Людмила. — Для кого? Для меня это три месяца лагеря выживания! Без права вернуться домой.
Он хотел что-то сказать, но промолчал, старательно пережёвывая бутерброд. Людмила, глядя на него, знала: 1 июня всё повторится, как каждый год. Входила Зинаида Петровна — величественно, как царица. Начиналась лекция: «Полы грязные, салфетки не того цвета, картошка пережарена, сын похудел, а я, бедная мать, переживаю!»
Она привыкла к этим речам, но привычка не делала их мягче. Каждый укол свекрови вбивал гвоздик в её терпение.
«А что если я когда-нибудь эти гвозди обратно вырву… с грохотом?» — подумала Людмила, подливая себе кофе.
— Люд, ну не драматизируй, — пробормотал Николай с набитым ртом. — Мама поживёт, и всё.
— Ты понимаешь, что она не «просто так» приходит? — голос Людмилы дрожал. — Она врывается в мою кухню, в мою жизнь — и устраивает революцию!
— Она пожилая женщина, — устало сказал Николай. — У неё своё видение. Старших надо уважать.
Людмила фыркнула:
— Уважение измеряется не количеством чашек, которые я за ней мою.
Вечером она позвонила тёте Вале, голосу разума в их семейных скандалах.
— Валентина Сергеевна, скажите, я же не сумасшедшая? — почти умоляюще спросила Людмила.
— Сумасшедшая? — рассмеялась тётя Валя. — Нет, милая, сумасшедшая как раз моя сестрица. Только ей не говори прямо, иначе будет война мировая.
— Она и так каждый день объявляет военные действия, — вздохнула Людмила. — В прошлом году меня «бездетной клушей» обозвала.
— Знаю её язык. Острый, как кухонный нож. Но вот совет: не дай ей этим ножом по сердцу резать. Сделай ход конём.
— Ход конём? — насторожилась Людмила.
— Уедь куда-нибудь. На недельку, на две. Пусть Коля сам с мамой поживёт. Поймёт, что к чему.
Мысль была не новой, но раньше она не решалась. Всегда казалось, что уйти — значит признать поражение. А может, наоборот, это единственный шанс выиграть?
Вечером за ужином снова вспыхнул спор.
— Коля, скажи честно, ты хоть раз встал на мою сторону? — спросила Людмила, нарезая хлеб так, что нож врезался в доску.
— Я не хочу ругаться, — буркнул Николай. — Мне мир нужен в доме.
— Мир? — голос её повысился. — А что за мир, если я каждый день чувствую себя прислугой?
— Ну ты утрируешь, — попытался он сгладить. — Она же мать.
— А я кто? Мебель?!
Нож со звоном упал на стол. Николай сморщился.
— Ну всё, хватит, — сказал он, вставая. — Я не собираюсь слушать.
Он ушёл в зал включать телевизор, спасаясь в новостях. Людмила смотрела ему вслед и вдруг поняла: вот оно, моё одиночество в браке.
Ночью она сидела на кухне, листала сайт с путёвками в санатории. Море, солнце, тёплый климат… Внутри дрожало от страха и одновременно от возбуждения.
— А если я правда уеду? — шепнула она сама себе. — Пусть живут вместе. Мать и сын. А я посмотрю со стороны.
Она представила Зинаиду Петровну, отдающую распоряжения Николаю: «Неси ведро! Мой картошку! Подметай пол!» Представила его лицо — растерянное, обиженное, но вынужденное подчиниться. И вдруг ей стало смешно.
— Вот бы я это видела, — сказала вполголоса, впервые за долгое время почувствовав лёгкость.
На следующий день, пока Николай был на работе, Людмила оформила путёвку. Деньги были — она зарабатывала больше мужа.
К вечеру она решила объявить.
— Коль, у меня новости, — сказала она, когда он снял ботинки в прихожей.
— Какие новости? — насторожился он.
— Я уезжаю. В санаторий. На две недели.
Николай уронил пакет с продуктами.
— Чего?! Когда?!
— В день приезда твоей мамы. Так будет честнее.
— Люд, ты с ума сошла?! Ты хочешь бросить меня одного с ней?
— Нет, Коля. Я хочу, чтобы ты наконец понял, что значит жить с ней. Без моей буферной зоны.
Он долго молчал, глядя на неё так, будто впервые видит.
— Ты издеваешься…
— Нет, я спасаю жизнь. — Голос был твёрдым. — А твою должен спасти ты сам.
Этой ночью они почти не разговаривали. Квартира погрузилась в тишину, густую, как туман. Людмила лежала на боку, прислушиваясь к его дыханию. Дороги назад нет.
1 июня всё изменится. Или рухнет, или начнётся заново. Но так, как раньше, уже никогда не будет.
Поезд из Тулы прибыл ровно по расписанию. Николай стоял на перроне, переминаясь с ноги на ногу, держа в руках скромный букет гвоздик — мама всегда говорила, что «розы — для показухи, а гвоздика — для души». Он глубоко вздохнул, глядя на платформу. И вот она появилась — знакомая фигура в строгом плаще, с маленьким, но подозрительно тяжёлым чемоданом. Зинаида Петровна. Как обычно, она выглядела так, будто ехала не к сыну на дачу, а на заседание Верховного суда.
— Сынок! — распахнула руки она, почти взлетая на перроне. — Ох, как ты похудел! Тебя что, не кормят? — голос дрожал, но в словах проскальзывал тонкий упрёк.
— Мам, ну хватит, — смутился Николай, обнимая её. — Я нормально питаюсь.
— Нормально? — она прищурилась, словно изучала доклад о несъедобном, — На костях у тебя лицо, как у курицы после супа! Ладно, дома разберёмся.
Николай тяжело поднял чемодан и сразу пожалел, что не взял тележку. «Маленький чемодан» весил как два мешка цемента.
— Мам, что ты туда напихала? — простонал он, таща его по ступенькам.
— Домашние заготовки. Огурцы, варенье, грибы. Твоя жена готовить-то умеет? Или опять всё едите полуфабрикаты? — Зинаида Петровна ухмыльнулась так, что Николай почувствовал: шутка далеко не безобидная.
— Люда хорошо готовит, — буркнул он, стараясь звучать убедительно.
— Ну-ну, посмотрим, — ответила она, подмигнув, как будто это была проверка на честность.
Дома их уже ждал сюрприз. Людмила, собравшая чемодан заранее, встретила свекровь в коридоре с улыбкой такой натянутой, что любой посторонний подумал бы: «Вот она — идеальная семья».
— Зинаида Петровна, здравствуйте! Проходите, чувствуйте себя как дома, — сказала она, целуя воздух в сантиметре от щеки свекрови.
— Это не проблема, доченька, — ехидно заметила та, раздеваясь. — Я всегда себя так и чувствую.
Николай сделал вид, что не замечает искр, проскользнувших между двумя женщинами.
— Мам, давай я чемодан в комнату отнесу.
— Осторожно! Там банки! — Зинаида Петровна прищурилась, глядя на него как на подозрительного курьера.
— Если банки взорвутся, хоть ремонт новый начнём, — вставила Людмила, кашляя.
— Какой ремонт? Здесь и так всё через одно место сделано. Обои отклеиваются, потолки жёлтые. Ты, Людмила, наверное, занята сильно, да? Всё работаешь? — Зинаида Петровна села на диван, словно изучая план захвата квартиры.
— Да, занята. Поэтому на лето я решила отдохнуть. Уезжаю в санаторий.
Секунды три в квартире стояла абсолютная тишина. Николай замер, держа чемодан. Банки внутри подозрительно звякнули.
— Что значит «уезжаю»? — ледяным голосом спросила мать.
— То и значит. Две недели. Путёвка оплачена. — Людмила улыбалась спокойно, почти невозмутимо.
— А сын? А дом? Ты что, бросаешь всё на меня? — глаза Зинаиды Петровны сверкнули ледяным огнём.
— Нет, — спокойно ответила Людмила. — На вашего сына.
Николай почувствовал себя мальчишкой, пойманным с шоколадкой в кармане. Хотел что-то сказать, но вместо слов только закашлялся.
— Господи, до чего ж вы, молодые, эгоисты. Я в твои годы, Людмила, с тремя детьми на руках, с работой, с огородом — и ничего, жила. А ты… санаторий ей подавай! — голос матери дрожал, но был полон презрения.
— Ну, у вас зато был муж, который маму не к себе в квартиру на всё лето подселял, — Людмила не удержалась, искренне улыбаясь.
— Так это ж счастье, что я рядом! — нахмурилась Зинаида Петровна. — Я вам тут как стена.
— Стена? — фыркнула Людмила. — Скорее бульдозер.
Николай тихо вздохнул: — Так, хватит! Мам, Люда решила — пусть едет. Мы справимся.
— Мы? — прищурилась мать. — Это ты справишься? Да ты даже пельмени сварить не умеешь!
— Вот и проверим, — усмехнулась Людмила, и в её глазах мелькнула искорка вызова.
Следующие два дня прошли в странной тишине. Николай пытался быть «мужчиной года», готовил суп (без соли, но всё же суп), постирал рубашку (чуть не перекрасив её в мамины чулки), но всё шло наперекосяк.
— Сынок, неси ведро.
— Сынок, сбегай в магазин.
— Сынок, а что у вас с кастрюлями? Они все какие-то чёрные!
К вечеру он сидел на кухне с красными глазами и пил чай без сахара — сил идти за ним уже не было.
— Мам, я устал, — пробормотал он.
— Устал? От чего? — почти возмущённо произнесла мать. — Ты же только дома сидишь. Вот у Людмилы работа, а ты что? Всё на меня перекладываешь.
— На тебя?! — взвился Николай. — Это ты на меня всё свалила!
— Я?! Я, значит, виновата? — взвизгнула Зинаида Петровна. — Я же ради тебя стараюсь, ради семьи!
Они кричали до полуночи. В конце концов, мать гордо удалилась в свою комнату, хлопнув дверью, а Николай сел на диван, сжав голову руками.
«Господи… Она же права. Я всю жизнь между ними. И всегда выбирал её. А Люда… Люда просто устала ждать».
Через неделю Людмила позвонила. Голос её звучал спокойно, даже весело:
— Ну что, как вы там? Живы?
— Мамой меня убьёт, — выдохнул Николай честно.
— Так я и знала, — усмехнулась Людмила. — Ну что, справляешься?
— Не очень…
— Привыкай. Я ещё неделю здесь останусь.
— Люд… — в его голосе была мольба. — Возвращайся.
— Нет, Коль. Теперь ты должен сам.
И трубка оборвалась.
Зинаида Петровна стояла в дверях, слушая обрывки разговора. Поджала губы и холодно произнесла:
— Она тебя бросила. А я — всегда рядом. Запомни это.
И Николай впервые в жизни посмотрел на мать не как на «родного человека», а как на женщину, которая всю жизнь решала за него. И вдруг понял: если он сейчас не изменится — потеряет всё.
Прошла ровно неделя. Людмила вернулась домой поздним вечером — не потому что соскучилась, а чтобы забрать документы и ноутбук. Она тихо открыла дверь и застыла на пороге. Перед глазами предстала настоящая картина семейного абсурда: Николай и Зинаида Петровна сидели за кухонным столом, горячо споря о том, как правильно жарить котлеты.
— Мам, я тебе сто раз говорил: их сначала в сухари, а потом — на сковородку! — вскидывался Николай, глаза его чуть не вылезли из орбит.
— Сынок, я всю жизнь котлеты жарю! И никаких твоих сухарей! — отвечала мать, упираясь локтями в стол, словно защищала трофей.
Людмила скрестила руки на груди и усмехнулась с едкой иронией.
— Ну что, семейная идиллия? — сказала она, словно объявляя начало телевизионного шоу.
Оба обернулись одновременно. Николай застыл, как школьник, пойманный на списывании.
— Люд… ты вернулась… — проговорил он, и в голосе дрожала смесь облегчения и испуга.
— Да, вернулась. Но ненадолго, — холодно ответила она, аккуратно ставя сумку на стол. — Заберу вещи — и всё.
Зинаида Петровна фыркнула, словно жалящая кошка.
— Правильно. Уезжай. Только мешаешь нам тут.
Людмила повернулась к мужу, глаза её сверкали:
— Ты слышал? Это не я ухожу. Это меня выгоняют.
— Люд, не начинай, — умоляюще сказал Николай, чуть наклоняясь к ней. — Всё можно исправить.
Она подошла ближе, посмотрела ему прямо в глаза.
— Исправить? А ты хоть раз сказал своей маме: «Стоп! Это моя жена, не трогай её»? Хоть один раз защитил меня?
Николай молчал. Только пальцы его нервно барабанили по столу.
— Вот именно, — кивнула Людмила, тихо, но с холодом. — Ты всегда выбирал её.
Зинаида Петровна радостно улыбнулась, словно выиграла шахматную партию:
— Конечно! Мать одна, а жён много.
И в этот момент Людмила не выдержала.
— Вот поэтому вы, Зинаида Петровна, и останетесь одна. Вы разрушили собственную семью — и теперь рушите семью сына.
Она резко достала из сумки документы.
— Квартира и дача — мои. По договору дарения от родителей. Забираю их. А вы, Николай, можете остаться здесь с мамой. Но уже без меня.
Николай вскочил, глаза округлились:
— Люд… ты серьёзно?
— Абсолютно. — Людмила села сумку на плечо и шагнула к двери. — Я больше не хочу быть прислугой в собственной жизни.
Он шагнул, попытался её обнять, но она ловко отстранилась.
— Поздно.
И вышла, оставив за собой тишину, пахнущую горечью и котлетным маслом.
Через месяц развод был оформлен. Квартира и дача официально отошли Людмиле. Николай съехал в съёмное жильё. Работа пошла прахом — проекты срывались, клиенты исчезали.
Зинаида Петровна продолжала жить с ним, но всё изменилось. Он часто сидел в тишине, пил чай без сахара и уходил в себя.
А Людмила… Она открыла собственную студию дизайна, и клиенты потянулись сами. И вскоре появился человек, который сказал ей простую, но сокровенную фразу:
— Я тебя уважаю.
Эти слова оказались важнее любой любви.
Зинаида Петровна, сидя у окна с недовольным видом, буркнула:
— Всё равно эта Людмила всё испортила…
Но в глубине души она знала, что виновата вовсе не она. Это была она сама.
