Алина проснулась от того, что на кухне опять капает кран. Ну как так? Это вообще её удача: как только не спится, сразу начинает что-то шуметь. Четвёртая ночь подряд без сна. Даже снотворное не спасало — фармацевт обещал, что «не сразу, но потом крепко». Так вот, это «потом» всё никак не наступало.
На кухне пахло холодным кофе и мамины упрёки, которые как-то застряли в голове с вечера. В голове до сих пор звучал её голос:
— Алина, тридцать три года! Пора уже думать о себе. А не кормить взрослого мужика и его мамашу! У тебя мозги или лапша на ушах?
Мозги вроде были. Даже два диплома, один — красный. А вот уши… ну, может, слегка промариновались в лапше. Семейной. Домашней. И сваренной по рецепту свекрови Зинаиды Аркадьевны, которая каждый раз приправляла её уксусом — в смысле, взглядом и вечными упрёками.
Шестой год вместе с Иваном. И, казалось бы, что не так? Но вот есть три штуки, которые напрягают: его «временные трудности» в карьере, которые тянутся уже почти пять лет, его патологическая любовь к «маме Зине», и, конечно, тот факт, что они всё ещё живут в её двухкомнатной квартире в Новокосино. Зинаида Аркадьевна, как она любила повторять, не против молодёжи, но против беспорядка. А под беспорядком она понимала всё — начиная от оставленного чайника на плите и заканчивая тем, что Алина вообще ещё не уехала.
Алина натянула на себя махровый халат, села на кровать. В квартире было душно, даже с открытым окном. На стене висела старая фотография Ивана в школьной форме. Смотрит на неё, как будто уже тогда знал, как в жизни всё устроить так, чтобы женщины всегда делали всё за него.
Она пошла на кухню. Зинаида сидела за столом в халате цвета «грозовое небо». Волосы подкрашены, седых нет. Как ей удаётся выглядеть на 58 так, что Алина в свои 33 чувствует себя рядом с ней тётей? Загадка, достойная Нобелевки.
— Доброе утро, — буркнула Алина, ставя чайник на плиту.
— У кого доброе, а у кого в холодильнике шаром покати, — ответила Зинаида, откусывая булку.
— Вчера полную сумку продуктов принесла, — сдержанно заметила Алина.
— Ой, принесла! Три кефира, и все обезжиренные. Как ты можешь кормить моего сына таким фастфудом? Как же он будет работать без сил?
Алина сдержалась. Сильно. С трудом. Она знала: работать Иван, скорее всего, не собирался. Его последний проект оказался обычной многоуровневой пирамидой, а «ребята», с которыми он начал этот проект, — такие же безработные, как и он сам.
— Алина, я вот что хотела сказать, — Зинаида подалась вперёд и заговорила мягким, почти соблазнительным голосом. — Раз уж ты теперь в отпуске и на удалёнке, может, вы с Ваней перебрались бы? У меня тут соседка съехала, комнатка в коммуналке освободилась. Молодёжь — своя жизнь.
— Ты меня из квартиры выгоняешь? — Алина склонила голову, как кошка перед прыжком. — Или вы вдвоём решили, что мне уже пора?
— Что ты, Алина! — Зинаида всплеснула руками. — Просто… ну, ты же не собственник. Квартира моя. А тут ты всё время… ну как бы… дома. А у меня давление. И телевизор ты смотришь громко.
Ты серьёзно, баба с гипертонией жалуется на громкость телевизора? — подумала Алина.
— Где Иван? — Алина спросила сухо, открывая холодильник. Там был только банка с соленьями и надкусанная колбаса, которую уже обвела плесень.
— На встрече — ответила Зинаида. — По бизнесу.
— На бизнес-встречу в девять утра в шортах и тапках?
— Алина, не язви. Лучше подумай, как вам с Ваней начинать жить отдельно. Всё-таки, шесть лет. А ты даже ребёнка не родила.
Вот она, артиллерия пошла. Дети, мать, давление — всё, что можно было бы использовать в этот момент. Алина молча вышла в комнату, села у окна и уставилась на двор. На улице бабушка с костылём кормила голубей, кидая батон, как фрисби. Мужик с пуделем и сигаретой её игнорировал.
Алина открыла телефон. Сообщение от нотариуса:
«Алина Сергеевна, по делу о наследстве вашей бабушки встреча назначена на пятницу. Квартира в центре. Подробности на месте».
Вот так ирония. Мама Ивана всё пыталась выжить её из двухкомнатной квартиры в Новокосино. А бабушка, которую Алина видела раз в месяц, тихо оставила ей «однушку» у метро «Парк Культуры». Классика.
Алина усмехнулась. Вариант съехать появился. Теперь только вопрос: как сыграть эту шахматную партию так, чтобы Зинаида осталась с носом, а Иван — без жилья и без всех этих «бизнес-встреч».
Вечером Иван вернулся — потный, довольный, с булкой и пивом.
— Зайка, у нас всё получится! — сказал он, чмокая её в висок.
— Что получится? — Алина не обернулась, всё так же уставившись в экран.
— Ну, как, с бизнесом! Мы почти подписали аренду на офис. Только надо кое-что… — он понизил голос. — …залог внести. Подумаешь, сто тысяч. На недельку. У тебя же есть?
— Ага. Ещё и с процентами? — Алина усмехнулась, не отрываясь от экрана.
— Ты чё… Я тебе потом всё верну. Ты ж моя жена, или как?
— Как. Только скоро уже — «как бывшая», — бросила она, не поворачиваясь. — Слушай, Ваня, если бы тебе пришлось выбирать — твоя мама или я?
— Что за вопрос-то глупый? — замялся он. — Ты ж понимаешь, мама у меня одна. А ты… Ну, ты тоже одна. Но в другом смысле.
— Очень чётко. Спасибо. Пиши: «Ответ не засчитан».
Она встала, подошла к нему, посмотрела в глаза. Иван отступил на шаг.
— Ты и твоя мамочка меня недооценили. Это была ошибка, Ваня.
— Алина, ты чего…
— В пятницу — нотариус. Наследство. Центр. Квартира. Моя.
Иван сглотнул.
— То есть… ты хочешь сказать…
— Хочу сказать, что я больше не обязана жить под одной крышей с твоей мамой и смотреть, как ты прожигаешь мою зарплату на «проекты». С этого дня — каждый сам за себя.
Он хотел что-то сказать, но тут в кухню вошла Зинаида с банкой огурцов.
— О, вы разговариваете? Как мило. Надеюсь, не ругаетесь?
Алина медленно повернулась:
— Зинаида Аркадьевна, вы были правы. Я не собственник… была. Но скоро — стану.
— Ты что, с ума сошла?
— Нет. Это вы. Если думаете, что всё так и будет дальше. Идите теперь к своей «комнатке в коммуналке». Переезжайте. Молодёжь — за самостоятельность, вы же сами говорили.
Она вышла из комнаты, оставив мать и сына в немой сцене. И впервые за долгое время ей стало легче.
Алина стояла в душной прихожей нотариальной конторы, где стены были увешаны пожелтевшими благодарностями. Смешно: люди, чьи подписи там остались, давно либо уехали в тёплые страны, либо в холодные миры. Стены будто шептали ей: «Беги, пока не поздно».
За стеклянной перегородкой секретарь пила чай. Накрашена — как будто застряла в девяностых, и кто-то до сих пор держит паузу на пульте. Из кабинета доносился сиплый голос нотариуса:
— Следующая — Алина Сергеевна Морозова?
Алина вошла. Под ногами скрипнул ковёр, и сердце тоже будто отозвалось этим же скрипом. Женщина за столом — лет под шестьдесят, очки на кончике носа, взгляд, как у учительницы в школе: «Ну-ка, посмотрим, кто ты такая на самом деле».
— Присаживайтесь. Значит, наследство. Однокомнатная, 38 метров, третий этаж. Старый фонд. Приватизирована. Завещание оформлено два года назад на вас. Родственников больше нет. Но есть один нюанс…
— Какой ещё нюанс?
— У вашей бабушки был временно зарегистрирован посторонний человек. Некая… Оксана Алексеевна.
Алина прищурилась:
— Оксана Алексеевна… Случайно не с татуировкой на копчике и ногтями длиной с телескоп?
— Простите?
— Ничего. Продолжайте.
— Регистрация уже аннулирована. Но такие люди… иногда возвращаются. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
Да что тут понимать? В голове Алины был полный бардак. Она — с бумажкой на квартиру в руках. А дома её ждёт мужик, который готов продать её хоть за айфон, и его мать, уверенная, что Алина — угроза для целой нации.
Через два часа Алина стояла уже в своей новой квартире. Запах старого дерева, солнце пробивается в окна, и на кухне — добротный советский холодильник. Не жужжит, а именно гремит, как подвыпивший баянист. Но всё равно — её территория. Первый шаг. Наконец-то — к себе.
Телефон трещал: «Зинаида Аркадьевна», потом «Иван», потом опять она. Алина включила авиарежим. Тишина. Блаженство.
На следующее утро в дверь позвонили. Долго, уверенно, с таким нажимом, будто за дверью коллектор, которому дверь должна сама.
Алина открыла. На пороге — Зинаида. В халате цвета «месть глухой женщины», с пакетом продуктов.
— Решила приехать, пока ты тут с голоду не сдохла, — сказала она и вошла, как хозяйка.
— А вы кто, простите? Ах да… гость без приглашения.
— Не шути. Мне не до смеха. Ты пойми, что Иван тебя любит. Просто ему тяжело. Ты давишь. Ты требуешь. А он — мужчина. Ему нужна поддержка.
— Поддержка? Два года я для него была банком, психотерапевтом и кухаркой. Без выходных и без премий.
— Алина, он же твой муж!
— Пока что. Но это поправимо.
Зинаида вытащила батон и начала его резать на доске. Даже не спросила.
— Мы с Ваней подумали… может, ты сдашь эту квартиру, а вернёшься в Новокосино? Район свой, родной. А тут центр, люди чужие. Ты не приживёшься.
— Ошибаетесь. Тут я уже дышу. И впервые за много лет — спокойно. Даже почки перестали болеть от ваших разговоров.
Зинаида закатила глаза.
— Ты знаешь, что Иван без жилья останется, если ты уйдёшь?
— Он останется без жилья, если я останусь с ним. Тут всё взаимосвязано.
— Так что, развод?
— А что вы хотели? Чтобы я платила ипотеку, рожала, и жила в комнате с обоями времён Горбачёва? Нет. Я хочу жить. Просто жить.
И тут Зинаида подошла ближе, понизила голос:
— Послушай, девочка. Ты думаешь, что выиграла. Но мой сын не для таких, как ты. Ты для него — случайность. Временный этап.
Холод пробежал по спине Алины, но руки сами сжались в кулаки.
— Да, я была для него банком и прикрытием. Но у этапов есть одно преимущество — они умеют уходить первыми.
И в этот момент в дверь ввалился он. Иван. В трениках, с пакетом пельменей.
— Алиночка! Мам, ты уже тут? — улыбка до ушей. Как будто пришёл не в разгар войны, а на вечеринку с шашлыками.
— Ваня, ты идиот, — выдохнула Алина. — Ты реально подумал, что можно заехать в мою новую квартиру с пакетом пельменей и сделать вид, что всё как раньше?
— Я просто… хотел, чтобы мы были вместе. Всё наладим. Мы с мамой всё решили…
— Вы с мамой? С мамой?
Алина подошла, взяла пакет с пельменями и выбросила в мусорное ведро. Потом кинула ключ на стол.
— Это была последняя сцена. Уходите. Оба.
— Алина, ты что творишь? — Зинаида вспыхнула. — Ты же без Ивана — никто!
— Зато теперь я — никто с квартирой. А вы — два человека без прописки. Удачи.
Она распахнула дверь. Зинаида вышла, фыркнув, будто вырезанная сцена из плохой мыльной оперы. Иван застыл. До него наконец дошло: спектакль закончился. Занавес. Аплодисментов — не будет.
Когда дверь за ними закрылась, Алина повернулась к пустой комнате. Тишина. Никакого телевизора, никакой свекрови, никаких бизнес-планов на её деньги.
Она улыбнулась и впервые за долгое время сказала вслух:
— Ну здравствуй, одиночество. Кажется, я тебя ждала.
Прошло три недели после того самого изгнания — громкого, со скандалом, с пельменями и хлопаньем дверей. Три недели в новой квартире на Тверской. И знаете что? Алина не скучала. Совсем.
Она впервые за много лет почувствовала: она живая. Спала одна, ела когда хотела, могла хоть ночью варить суп, хоть целый день есть одни яблоки. Полы мыла по вдохновению, а не после привычного «у нас тут пыль, как в музее мамонтов».
И вот оно — счастье. Но счастье, как всегда, долго не живёт без приключений. В почтовом ящике ждала повестка в суд.
Чёрная печать, почерк будто гробовщик писал. Истец: Иван Сергеевич Морозов.
Алина чуть не рассмеялась прямо в подъезде. Этот — в суд? На неё? За что?
Оказалось, всё просто. Иван в связке с мамочкой подал иск: «несправедливое распределение совместно нажитого имущества». Ну конечно! Квартира же оформлена в браке. Значит, по их логике — половина его. А сверху они ещё и «моральный ущерб» прилепили. И про «лишение возможности пользоваться имуществом» не забыли.
— Ну и гады, — пробормотала Алина. — Не зря я их пельменями проводила.
Суд назначили через десять дней.
Алина пришла подготовленная. Строгий чёрный костюм, волосы собраны, макияжа ноль. Выглядела как юрист в отставке или вдова, решившая отсудить участок под могилу бывшего.
Зал был душный, пахло нервами и чужими духами. Иван сидел напротив — в старом пиджаке, с лицом мученика, которому положена премия за страдания. Рядом — Зинаида. Лицо ярко-вишнёвое, вся кипит: «Я в церкви двадцать лет, я таких, как ты, по шесть на завтрак перевариваю».
— Прошу всех встать, — сухо сказал судья. Началось.
Адвокат Ивана сразу понёс заученное:
— В период брака приобретена квартира. Пусть деньги и были из наследства, но фактически жильё — совместная собственность…
Алина слушала и думала: ага, значит, теперь неважно, что это бабушкина квартира. Главное — штамп в паспорте, вот и вся арифметика.
Она поднялась.
— Уважаемый суд. Вот завещание. Вот выписка из Росреестра. Регистрация — до подачи на развод. Совместных вложений — ноль. Иван в этот момент находился, внимание, в баре «Депо», согласно геолокации его Инстаграма.
Зинаида взорвалась:
— Она специально ускорила оформление! Мы ж не знали! А мой сын душевно болеет! Его унизили! Он у меня на табуретке ночевал! Это насилие над личностью!
Судья устало посмотрел на неё:
— Гражданка, вы не сторона дела. Сядьте.
И тут — хлоп! — дверь распахнулась.
На каблуках, в леопардовом пальто, ресницы до потолка. Влетела Оксана.
— Извините за опоздание! Я — свидетель! Я… любовница Ивана!
Зал замер. Иван побледнел, как свежевыкрашенный холодильник.
— Что хотите сказать? — спросил судья.
— Я хочу рассказать правду. Иван собирался развестись с Алиной сразу после оформления квартиры. Он сам говорил: “эта дура скоро останется в трусах”. Мы план разработали. Хотел ещё и кредит на неё повесить! А потом… бросил меня. Мама сказала, я неформат. А я верила ему! Верила!
Адвокат Ивана закашлялся, будто проглотил папку с бумагами.
— Уважаемый суд, это не имеет отношения…
— Имеет, — спокойно сказала Алина. — Вот видеозапись разговора в кафе. Иван и Оксана обсуждают махинации с квартирой.
Она включила запись.
— Да я её уговорю. Она лох, думает, что я с ней из любви.
— А если узнает?
— Поздно будет. Будем жить в центре, как люди. Мамка сказала, подпишет.
Тишина. Даже муха не жужжала. Судья снял очки.
— Суд принимает доказательства. В иске Ивану Морозову отказать. Действия носят признаки мошеннических. Возможно, отдельное расследование.
БАМ! Молоток. Конец спектакля.
Алина вышла из суда легко, как будто с плеч сняли мешок картошки. Иван остался с лицом человека, которому только что отказали и в наследстве, и в жизни. Зинаида — с руками, машущими так, будто хочет заклинание прочитать.
Алина поймала такси. Закрыла глаза. Злости не было. Только освобождение.
На следующий день она подала на развод. Через неделю — уволилась. Через две — сняла домик на берегу Байкала. Тишина. Вода. Ветер. Ни свекрови, ни муженька с проектами, ни липовых любовниц. Только она сама — женщина, которая устояла. Выжила. И не сдалась.
