Когда Светлана Сергеевна вдруг ощутила, что квартира сына — это теперь её владение, а невестка в ней — всего лишь временная досадная помеха, началось самое интересное.
— Собирайте сумку и марш на выход! — Ирина сказала это почти шёпотом, но голос предательски дрогнул. Брови взлетели, как у учительницы, которую дети довели до белого каления.
— Вот оно как? — в голосе свекрови звенела театральная обида. Она по-хозяйски поправила на плечах клетчатый плед и откинулась на подушку. — Это я, больная женщина, после инсульта, еле хожу, а она меня на улицу? Да безжалостная ты, Ирочка. Женщина без сострадания — уже не женщина. Запомни это.
— Запомню, — кивнула Ирина. — Только учти: процитирую это либо в суде, либо в дурдоме. Куда раньше доведёте.
Она ловко расправляла диванные подушки — слишком уж настойчиво, будто подготавливая диван к возвращению его настоящей хозяйки.
Из кухни донеслось тревожное гремение кастрюль. Алексей, муж, а по совместительству сын Светланы Сергеевны, включил любимый мужской режим — «я здесь ни при чём». Иногда самые хитрые начинали мыть посуду, как будто звук воды мог заглушить женскую ярость. Но Лёша был не из хитрых.
— Алексей! — позвала Ирина, уже не притворяясь любезной. — Ты участвуешь в этом цирке или мы будем продолжать без тебя?
— Я посуду мою, — пробурчал он из кухни. — Можно потом?
— Потом адвокат тебе расскажет, как квартиры делят. Потому что покупала её я. А если твоя мама решила превратить всё это в санаторий для уставших, то пусть хотя бы медкарту заведёт.
Светлана Сергеевна резко выпрямилась, словно подушка обожгла:
— Это ты квартиру покупала?! А ипотека? А кто тянул? Мой сын! Алексей! Своей спиной, своими руками! Он тогда вообще без отпуска остался!
— А кто мешал ему? — язвительно напомнила Ирина. — Ты ведь сама тогда твердила: «Нужна нам квартира. А то ты, мол, мужик не мужик, стыд один». Я запомнила, Светлана Сергеевна. Я многое помню. Даже то, как ты отговаривала его от свадьбы со мной. Говорила — слишком умная, с характером. Ну что ж, вот он и проснулся, мой характер. Доброе утро.
Алексей заглянул в комнату, держа в руках мокрую тарелку. Выглядел он при этом, как мальчишка, застуканный за сладким перед ужином.
— Ну давайте спокойно… — попросил он. — Мам, тебе сейчас просто негде жить. А Ира… ну, может, немного потерпим? Всего пару месяцев.
Ирина повернулась к нему с видом палача, уже занесшего топор:
— Скажи честно, когда она съедет?
В ответ — тишина. Только с его локтя капля упала на пол.
— То есть никогда? — голос Ирины стал ледяным.
— Ну почему… Пока оклемается. Пока решим с её жильём…
— С тем самым жильём, что она переписала на племянника год назад, чтобы «не досталось мне»? — Ирина рассмеялась, почти истерично. — Ты серьёзно, Лёша?
Свекровь демонстративно отвернулась к окну, кашлянула.
Ирина шагнула к двери и распахнула её настежь, словно отрезала всё прошлое:
— Я жду. Сумку. На выход. Или выйду сама. Но уже с юристом.
— Да не ори ты! — неожиданно вспыхнул Алексей. — Ты думаешь, я рад? Думаешь, не вижу, что вы как кошка с собакой?
— Ошибаешься! — вспыхнула в ответ Ирина. — Потому что кошки с собаками хотя бы не запираются в одной квартире! А у нас — всё! Довольно! Я не обязана быть няней взрослой женщине, которая в семь утра роется в холодильнике и кричит, что у меня «слишком резкая капуста»!
— Это забота! — не выдержала свекровь. — Я проверяла, чтобы ты мужа не травила просроченным. У тебя на нижней полке йогурт лежал от ноября!
— Это был кремовый! Для лица! — заорала Ирина.
Соседи наверняка притихли — каждый у себя за дверью, как в старые времена, когда объявляли воздушную тревогу. Внизу лаяла собака, не выдержала нервного напряжения. Ирина смотрела на мужа, на его маму, на распахнутую дверь — и поняла, что что-то внутри неё щёлкнуло. Всё. Назад — только через суд.
— Хорошо, — сказала она спокойно. — Давайте так. Я уезжаю. Завтра. Я не стану больше спорить. Живите здесь вместе. Хотите — составьте расписание, кто у плиты стоит. А я пока подумаю, где у меня конец терпения. И стоит ли мне спасать то, что ты, Лёша, уже слил в унитаз.
— Ир… — он сделал шаг к ней. — Ну ты же понимаешь, она одна. Она старая…
— А я что? Я по-вашему, робот-пылесос? Меня включили — и забыли?
Светлана Сергеевна впервые за утро промолчала. То ли что-то дошло, то ли просто ждала, когда представление закончится.
Ирина взяла сумку, собранную ещё с утра, и пошла к двери.
— Не переживайте, — сказала на прощание. — Я вернусь. Но не одна. С адвокатом. И, возможно, с грузчиками.
Хлопнула дверью. И на лестнице впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Воздух был странно чистый. Без запаха валидола, без лука, без чужого мнения.
Когда уходишь с одной сумкой, а возвращаешься с юристом и новым характером, — жизнь уже другая.
Ирина стояла на пороге адвокатского бюро. Белая рубашка, собранные волосы, в руках папка: «Светлана Сергеевна, 63 года. Вторжение». В сумке — термос с кофе. Лицо у неё было такое, будто пришла не бумаги подписывать, а плотину строить.
— Вам к кому? — спросила секретарь, не глядя.
— К тому, кто поможет мне выселить свекровь, — отрезала Ирина. — И желательно до того, как она назначит генеральную уборку по фэншую. Вчера выбросила мои тапки. Сказала — слишком вызывающие.
Адвокат оказался сухощёким мужчиной в очках. Слушал внимательно, пометки делал. На середине рассказа даже усмехнулся:
— Вы не первая. Ситуация классическая. Собственница — вы. Прописаны — только вы и муж. Свекровь — фактически в гостях. Без регистрации.
— Гостья на четыре месяца. С того момента, как начала раздавать команды, кого приглашать, а кого нет. Я даже не поняла, когда она из «мамы мужа» превратилась в самопровозглашённую хозяйку. Видимо, где-то между выносом ёлки и запретом на чеснок.
— Всё решаемо, — кивнул юрист. — Но будьте готовы: муж будет мешать. А закон на вашей стороне.
Через неделю Ирина вернулась в квартиру. Не одна. С ней — юрист, участковый и тётя Оля из соседнего подъезда, которая случайно оказалась на лестнице и категорически отказалась уйти: «Я ж говорила, что эта Светка ещё та лиса!»
Светлана Сергеевна сидела в кресле, словно императрица. Жилет, благородная бледность, глаза томные, как у актрисы, которой не дали главную роль.
— То есть ты решила, что я мешаю? — голос был тихий, опасный.
— Нет. Я решила, что мешаю сама себе. Своей мягкотелостью. Я позволила тебе хозяйничать, а теперь напомню, кто здесь хозяйка. Демократия кончилась. Ввожу чрезвычайное положение.
— Алексей, скажи ей! — вскрикнула свекровь. — Это безумие! Она хочет выгнать пожилую женщину на улицу!
Алексей стоял у стены. Опущенные плечи, виноватые глаза. Понял ли он что-то? Или просто боялся?
— Алексей ничего не скажет, — перебила Ирина. — У меня теперь отдельный счёт, отдельная жизнь и отдельная спина, которую я больше не подставлю. А вы, Светлана Сергеевна, собирайте вещи. Сегодня ночуете у племянника. Вы же ради него квартиру переписали?
— Он в Подольске! — закричала она. — Я туда не поеду!
— А я не буду делить кухню с женщиной, которая прячет мои специи и называет их «вонючими». Чемодан я собрала. Там только ваше. Всё остальное постирала. Из гуманности.
— Из гуманности! — прошипела свекровь. — Вот вырастишь сына — и тебя так же вышвырнут!
Ирина резко обернулась:
— Если у меня вырастет сын, который позволит жене стать мебелью на фоне своей мамы, я уйду сама. Потому что мне нужен мужчина. А не мальчик, который вечно прячет глаза.
Тётя Оля захлопала в ладоши, громко и с удовольствием. Участковый кивнул: «Подпишите бумаги». Юрист подал ручку.
Светлана Сергеевна пошла к выходу медленно, будто на казнь. Алексей двинулся следом:
— Я поеду с ней. Ты… я позвоню.
Ирина кивнула. Слёз не было. Только лёгкость. Освобождающая.
Когда дверь за ними закрылась, в квартире воцарилась тишина. Настоящая. Без критики, без шагов, без щёлканья выключателей в шесть утра — «проверка пожарной безопасности».
Ирина встала посреди комнаты. И вдруг рассмеялась. Потом заплакала. Но уже не от боли. А от того, что перестала быть вечной терпилой. Потому что бывают в жизни моменты, когда единственный способ сохранить себя — это выбрать себя.
