Дарья потом много раз прокручивала в голове тот вечер. На кухне стоял запах жареной картошки, и капельки жира лениво потрескивали на сковородке, когда Олег, ковыряя вилкой кусок мяса, вдруг сказал:
— Маму с папой надо будет приютить ненадолго. — сказал он так, будто речь шла о двух ночёвках друзей после корпоратива.
Дарья застыла. Её сердце будто на секунду пропустило удар.
— Ненадолго — это сколько? — спросила она, щурясь и чувствуя, как спина моментально напряглась.
— Ну… месяц, два, максимум три. — протянул Олег с виноватой улыбкой. — У них бизнес прогорел. Им пока некуда. Ты же понимаешь.
Понимаешь. Это слово у него всегда звучало как заклинание, как ключ к её терпению.
Дарья молча перевернула картошку, и только потом произнесла:
— У меня ипотека на эту квартиру. Она добрачная. Это моя квартира, Олег.
— Да ладно тебе, — он сделал вид, что не заметил холодка в её голосе. — Ты же добрая. Это временно. Ну поживём чуть потеснее, зато родители не окажутся на улице.
Именно в этот момент Дарья впервые почувствовала липкое прикосновение будущего кошмара. Ещё ничего не произошло, а она уже знала: всё затянется. Всё.
Они приехали через неделю. Валентина Петровна — яркая женщина под шестьдесят, с громким голосом, с манерами хозяйки, которая всегда «знает лучше». Виктор Семёнович — усталый, но нагловатый. Из тех мужчин, которые за столом первым делом спрашивают: а пива нет?
Дарья открыла дверь и увидела их чемоданы. Слишком большие для «месяца». Она внутренне вздохнула.
— Ой, какая у вас тут просторная квартира, — Валентина Петровна прошла внутрь, даже не сняв туфли, и сразу заглянула в зал. — А диванчик-то старенький. Ну ничего, привыкнем.
Дарья улыбнулась, но улыбка вышла деревянной.
— Проходите. Комната свободная, кровать застелена.
— Ой, доченька, спасибо! — Валентина Петровна неожиданно обняла Дарью, прижав её так крепко, что та едва не выронила ключи. И снова — липкое ощущение. Как будто я подписала договор, сама не зная на что.
Первые дни были терпимыми. Валентина Петровна суетилась на кухне, что-то варила, бесконечно переставляла кастрюли. Виктор Семёнович сидел в зале, щёлкал телек. Казалось бы — обычная пенсионерская рутина.
Но уже через неделю начались «корректировки».
— Дарья, ну ты, конечно, молодая, работаешь там свои компьютеры эти, но знаешь… семья без борща не семья. Полуфабрикаты твои — это, конечно, смешно. Мужику мясо надо! — заявила свекровь, разливая борщ по тарелкам и даже не глядя на реакцию.
Дарья закусила губу.
— Олег сам умеет приготовить. Я не обязана…
— Ты что такое говоришь? — вскинулась Валентина Петровна, театрально поднимая брови. — Мужик — это добытчик, женщина должна кормить, ухаживать! Что это у вас за семья, если каждый сам по себе?
Олег сидел рядом и виновато улыбался.
— Мам, да ладно… не начинай.
Но не остановил. Никогда не останавливал.
Через месяц Валентина Петровна уже переставила половину кухни. «Чтобы удобно». Полки с продуктами поменялись местами, кастрюли «нашли своё место». Дарья однажды пришла вечером и не нашла свою любимую чашку.
— А-а-а, это синенькая? — спокойно ответила свекровь. — Я её выбросила. Там трещина была, ты могла порезаться. Купим новую.
Дарья выдохнула, закрыла глаза. Это была чашка, с которой я сдавала первую сессию…
Она села на табуретку и почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Спасибо, что согласилась, — прошептал тогда вечером Олег, обнимая её.
— Знаешь, — ответила она, отталкивая его руки, — это начало конца.
Он рассмеялся. Ему показалось, что она шутит.
На третий месяц всё окончательно изменилось.
Валентина Петровна встала в дверях спальни Дарьи и, как командир, заявила:
— Дашенька, ты, конечно, молодец, что работаешь. Но пойми: работа — это не жизнь. Мужчина должен видеть женщину рядом. А то ты в свои компьютеры уткнулась. Ты хочешь, чтобы брак распался?
Дарья сжала зубы.
— Вы серьёзно сейчас? — её голос дрогнул.
— Абсолютно. — холодно подтвердила свекровь. — Я в свои годы уже детей поднимала, мужу борщи варила, а ты… карьеру строишь. Женщина должна жертвовать.
— Жертвовать чем? — Дарья почувствовала, как её лицо заливает жар. — Своей жизнью, своими деньгами, своим временем? Чтобы вам было удобно?
— Не нам. Семье! — вмешался Виктор Семёнович, не отрываясь от телевизора. — Ты думаешь, квартира твоя? Всё общее. Ты же замужем.
Дарья в этот момент поняла, что они не шутят.
Олег молчал. Молчал, когда она пыталась с ним поговорить. Молчал, когда мать бросала очередную язвительную фразу. Молчал, когда отец впервые «взял пару тысяч до пенсии».
— Это временно, Даш. Они же родители. Ну потерпи. — бормотал он.
И только в голове Дарьи всё громче звучало: временно, временно, временно.
А потом, однажды вечером, Валентина Петровна аккуратно положила ладонь на стол и произнесла:
— Дарья, у нас с Виктором есть идея. Мы хотим снова открыть дело. Ты же понимаешь — деньги у тебя есть. Всего два миллиона. Для семьи.
Дарья посмотрела на неё и вдруг рассмеялась. Так громко и резко, что у самой пошли слёзы.
— Вы паразиты. — прошептала она. — Просто паразиты.
И в тот момент она уже знала: назад дороги не будет.
Дарья всё чаще ловила себя на том, что возвращается домой с тяжестью в груди. Как будто не в свою квартиру, а в чью-то чужую коммуналку, где она — лишняя. Ирония судьбы: владелица квартиры — лишняя.
Это ведь моя крепость, моя крепость… — повторяла она про себя, открывая дверь ключом.
Но за дверью её уже ждал чужой запах: пережаренного лука, дешёвых котлет, висящий в воздухе наравне с чужими голосами.
— Дарья, это ты? — с кухни донёсся крик Валентины Петровны. — Иди сюда, я тебе скажу, что мы тут придумали!
Дарья не сняла пальто, не поставила сумку, а просто встала в коридоре, как солдат перед атакой.
— Что теперь? — спросила она устало.
— Ну ты не начинай! — Валентина Петровна вышла в коридор, обмахивая руками от пара. — Мы тут решили холодильник переставить. У тебя же кухня неправильно организована. Надо, чтобы «зона готовки» и «зона хранения» совпадали.
Дарья вздрогнула.
— А вам не кажется, что вы слишком многого себе позволяете? Это моя квартира.
— Моя девочка, — Валентина Петровна улыбнулась так, как улыбаются в театре, когда нужно показать заботу, но глаза остаются холодными, — мы же семья. Какая разница — твоя или наша? Всё для удобства.
В этот момент в зал, почесывая живот, вышел Виктор Семёнович:
— Даш, ну ты как маленькая. Квартиры — это наживное. Зато мы вместе. А вместе — сила!
Дарья почувствовала, как пальцы сжались в кулаки.
— А где Олег? — спросила она сквозь зубы.
— Олежка работает, — отмахнулся свёкор. — Мы тут сами решаем по хозяйству.
Сами решаем.
Они решают. Я молчу. Я живу в своей же квартире — как квартирант.
На ужин, как всегда, был концерт. Валентина Петровна разливала суп и вещала, как будто с кафедры:
— Вот я всегда говорила: женщина без семьи — ничто. Деньги — пыль, работа — суета. А вот семья — это святое.
— Мам, — попытался вяло вставить Олег, — Даша тоже старается…
— Олег, не защищай её, — резко перебила мать. — Сколько можно сидеть по ночам за своими компьютерами? Мужу борщ свари, а не эти пельмени замороженные.
Дарья отставила ложку.
— Я зарабатываю. Я оплачиваю ипотеку. Я обеспечиваю нас всех. Вы это вообще понимаете?
— Деньги — это мужское дело! — воскликнула Валентина Петровна, размахивая половником. — А у тебя муж есть, между прочим.
— У меня муж есть? — Дарья повернулась к Олегу. — Ты слышишь, что они говорят? Ты вообще собираешься хоть раз открыть рот и встать на мою сторону?
Олег опустил глаза в тарелку.
— Даш, ну не начинай.
И именно это «не начинай» стало последней каплей.
Через неделю они перешли в открытую атаку.
— Дашенька, — Валентина Петровна положила на стол какие-то бумаги. — Вот бизнес-план. Мы с Виктором хотим открыть павильон. Там продажи пойдут, мы разбогатеем, и всем будет хорошо.
Дарья молчала, рассматривая цифры. «Инвестиции: 2 000 000 руб.».
— Я правильно понимаю? — её голос был ледяным. — Вы предлагаете мне отдать все мои сбережения?
— Не отдать, а вложить, — поправил Виктор Семёнович. — Ты же в семье. Ты обязана.
— Обязана? — Дарья рассмеялась. — А ничего, что я никому ничего не должна? Это мои деньги. Моя квартира. Моя жизнь.
— Ах, вот как? — Валентина Петровна всплеснула руками. — Значит, мы тебе чужие?
— Да. — отрезала Дарья. — Чужие.
Повисла тишина. Даже телевизор будто приглушил звук.
Олег стоял у двери кухни и пытался раствориться в стене.
— Олег! — Дарья резко повернулась к мужу. — Ну скажи хоть что-нибудь!
Он замялся.
— Даш… ну это же родители. Они же для нас стараются. Может, действительно помочь?
Дарья почувствовала, как мир рушится у неё в голове.
— Родители? — её голос сорвался на крик. — Они меня выжимают, как тряпку! Они захватили мой дом, мои деньги, мою жизнь! А ты стоишь и молчишь!
Олег шагнул к ней, положил руку на плечо:
— Не кричи…
Дарья резко оттолкнула его.
— Не трогай меня! Ты выбрал их. А не меня.
В ту ночь она сидела на кухне одна. Чашка кофе дрожала в её руках. За стенкой слышалось храпение Виктора Семёновича и сиплый кашель Валентины Петровны.
Она смотрела на белую стену напротив и думала: Я превратилась в банкомат и бесплатный приют. Я сама виновата. Я позволила. Я терпела.
И вдруг поняла — завтра всё изменится.
— Хватит. — сказала она вслух, глядя в пустую чашку. — Завтра я поставлю точку.
И действительно, утром следующего дня она впервые сказала:
— Собирайтесь. Вы уезжаете.
Валентина Петровна прыснула в ладонь и закатила глаза:
— Ха! Ты серьёзно?
— Абсолютно. — спокойно сказала Дарья. — Вещи — и на выход.
— Олег! — закричала свекровь. — Скажи ей что-нибудь!
Олег стоял в дверях, бледный и потерянный.
— Даша… ну зачем ты так?
Дарья посмотрела на него и вдруг поняла: этот брак мёртв. Просто похоронить его никто не решался.
Она впервые за долгое время улыбнулась — не от радости, а от жестокого облегчения.
— Или они уходят. Или я.
Эта фраза прозвучала как выстрел.
И комната замерла.
***
В тот день квартира гудела, как улей, только вместо пчёл внутри клубились чужие голоса, упрёки и запах подгоревшей еды. Дарья сидела за столом и смотрела, как Валентина Петровна со свёкром суетятся вокруг своих чемоданов.
— Ты пойми, мы никуда не поедем, — резко бросила Валентина Петровна, держа в руках сложенные простыни. — Мы семья. Имеем право здесь жить. Ты не вправе нас выгнать!
Дарья встала.
— Я вправе. Это моя квартира. — Она произнесла каждое слово так, будто ставила штамп.
— Виктор! — взвизгнула свекровь. — Скажи ей!
Виктор Семёнович, сидевший на диване, лениво почесал затылок:
— Дарья, ну что ты как неродная? Чего жадничаешь? Мы же вместе. Семья. У тебя деньги есть, квартира есть, а у нас — ничего. Ты должна помочь.
Дарья чувствовала, как внутри всё горит.
— Я должна только себе. Поняли? Только себе!
— Ах вот как! — Валентина Петровна хлопнула ладонью по столу. — Значит, все эти месяцы мы были для тебя чем? Обузой?!
— Да! — крикнула Дарья, и в комнате повисла тишина. — Обузой. Паразитами. Постояльцами, которые ведут себя, как хозяева. Вы разрушили мой дом. И вы разрушили мой брак.
— Даша, ну хватит… — попытался влезть Олег, держа руки перед собой, словно боясь, что его ударят. — Ты перегибаешь. Родители просто хотели как лучше.
Дарья посмотрела на него. Долго, тяжело.
— А ты? Ты хоть раз встал на мою сторону? Хоть раз сказал им «нет»? Ты вообще мой муж или их сынок на побегушках?
Олег нахмурился:
— Не начинай. Ты же знаешь, они мне дороги.
— А я? Я тебе дорога? — спросила она тихо, почти шёпотом.
Молчание. Он отвернулся.
И это было самым громким ответом в её жизни.
— Всё, — сказала Дарья твёрдо. — Вы собираетесь. И уходите.
Валентина Петровна схватила её за руку:
— Девочка, ты пожалеешь! Мужик без семьи не живёт. Он уйдёт. И ты останешься одна!
Дарья вырвала руку.
— Лучше одна. Чем вот так.
— Олег! — закричала свекровь. — Ты слышал? Она выгнала нас! Ты тоже собирай вещи!
Олег молчал. Потом встал и медленно пошёл в спальню. Вернулся с сумкой.
— Извини, Даша. Я не могу их бросить.
И ушёл. Просто ушёл.
Квартира опустела. Только запах чужой еды и сдвинутые вещи напоминали о недавнем аду. Дарья села на табуретку и долго смотрела на дверь.
И вдруг её прорвало. Смех. Громкий, хриплый, с надрывом. Она смеялась так, что катились слёзы.
Три года. Три года моей жизни ушли на то, чтобы понять: я была для них только ресурсом. Кошельком. Тёплым местом.
Смех перешёл в плач. А потом снова в смех.
— Ну что ж, поздравляю, Дарья, — сказала она сама себе, глядя на отражение в чёрном экране телевизора. — Ты свободна. Ценой всего, что имела.
Квартира была её. Но уже не казалась домом.
А внутри осталась пустота. Та пустота, которая не лечится временем.
