— Я не дам вам ни копейки! — эти слова вырвались у меня прежде, чем я успела подумать о последствиях.
Галина Петровна, моя свекровь, застыла посреди нашей кухни с чашкой чая в руках. Её лицо, обычно приветливое и доброжелательное, исказилось от удивления, а затем — от гнева.
За её спиной стоял мой муж Дима, и выражение его лица говорило мне всё, что нужно было знать. Он знал. Знал, зачем его мать пришла к нам в гости в восемь утра субботы. И молчал.
— То есть как это — не дашь? — Галина Петровна медленно поставила чашку на стол. — Таня, милая, ты, наверное, не поняла. Мне нужны деньги на операцию.
Операция. Конечно же, операция. В прошлый раз были срочные лекарства. До этого — ремонт крыши, которая якобы протекала. А ещё раньше — долги покойного свёкра, о которых она «внезапно» узнала через три года после его смерти.
— Галина Петровна, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, — в прошлом месяце вы ездили в Турцию. На две недели. В пятизвёздочный отель. Откуда у вас были деньги на эту поездку, если вам нужна операция?
Свекровь выпрямилась, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на испуг, но тут же сменилось праведным гневом.
— Это была путёвка от профсоюза! Почти бесплатная! И вообще, я имею право на отдых в мои годы!
Мне хотелось рассмеяться. Профсоюз пенсионеров, который организует поездки в Турцию? Да ещё почти бесплатные? Но я промолчала, только покачала головой.
— Дим, — Галина Петровна повернулась к сыну, — скажи своей жене, чтобы она перестала меня допрашивать! Я твоя мать, в конце концов!
Дима неловко переминался с ноги на ногу. Я знала этот взгляд — он появлялся каждый раз, когда нужно было выбирать между мной и его матерью. И выбор, как правило, был не в мою пользу.
— Тань, — начал он осторожно, — может, мы всё-таки поможем маме? Это же операция…
— Какая операция? — я повернулась к нему. — На что именно? И в какой больнице? Может, покажете направление от врача?
Галина Петровна всплеснула руками.
— Да как ты смеешь! Требовать от меня какие-то бумажки! Я что, должна перед тобой отчитываться?
— Если хотите получить от нас триста тысяч рублей — да, должны.
Триста тысяч. Именно столько она попросила, когда только переступила порог нашей квартиры. Триста тысяч — это половина нашей подушки безопасности, которую мы копили три года.
— Димочка, — Галина Петровна подошла к сыну и взяла его за руку, — ты же не дашь своей матери умереть? Операция нужна срочно, врачи сказали, что медлить нельзя.
Я видела, как Дима дрогнул. Его мать всегда знала, на какие кнопки нажимать. Смерть, болезнь, «ты же меня любишь» — классический набор манипулятора.
— Если операция такая срочная, — вмешалась я, — почему вы не обратились в государственную больницу? У вас же есть полис ОМС.
— Там очередь! — выпалила Галина Петровна. — Три месяца ждать!
— Но вы же сказали, что медлить нельзя, — я прищурилась. — Так срочно или можно подождать три месяца?
Свекровь на секунду растерялась, но быстро взяла себя в руки.
— В частной клинике сделают быстрее и качественнее! Ты что, хочешь, чтобы я умерла в очереди?
— Мам, не говори так, — Дима наконец подал голос. — Никто не хочет, чтобы ты… Мы что-нибудь придумаем.
— Нет, не придумаем, — отрезала я. — Дима, мы уже «придумывали» в прошлом году, когда твоей маме срочно понадобились деньги на лечение зубов. Двести тысяч, между прочим. А через месяц я случайно увидела её в ювелирном магазине, где она покупала золотые серьги.
— Это был подарок от подруги! — возмутилась Галина Петровна.
— С чеком на ваше имя? — я скрестила руки на груди. — Я работаю в том торговом центре, Галина Петровна. Меня узнала продавщица и рассказала, как вы расплачивались наличными за серьги стоимостью сто восемьдесят тысяч.
Повисла тишина. Дима смотрел на мать с таким выражением лица, будто видел её впервые.
— Мам, это правда?
— Ну и что? — Галина Петровна вскинула подбородок. — Да, я купила серьги! Имею право! Зубы я тоже лечила, просто не всё ушло на лечение!
— Но ты говорила, что денег едва хватит, — Дима покачал головой. — Мы с Таней отказались от отпуска, чтобы помочь тебе.
— Вот именно, — подхватила я. — Мы отказались от поездки, о которой мечтали весь год. А ваша мама купила себе украшения на наши деньги.
Галина Петровна theatrical прижала руку к сердцу.
— Димочка, ты слышишь, как она со мной разговаривает? Попрекает какими-то копейками! Да я тебя растила, ночей не спала!
— Это не копейки, мам, — Дима потёр лицо руками. — Это наши сбережения.
— Ах, так теперь и ты против меня? — Галина Петровна всхлипнула, но я не увидела ни одной слезинки. — Родной сын отворачивается от матери из-за жены!
Классика жанра. Когда аргументы заканчиваются, в ход идут слёзы и обвинения в предательстве.
— Хватит манипулировать, — я встала из-за стола. — Галина Петровна, мы не дадим вам денег. Если вам действительно нужна операция, мы готовы поехать с вами в больницу, поговорить с врачами, оплатить лечение напрямую клинике. Но просто так отдавать триста тысяч — извините, нет.
— Как ты смеешь не доверять мне! — свекровь повысила голос. — Я мать Димы!
— И что? — я пожала плечами. — Это не даёт вам права обманывать нас и вытягивать деньги.
— Дима! — Галина Петровна схватила сына за руку. — Скажи ей! Поставь на место свою жену!
Дима молчал, глядя в пол. Я знала, что происходит у него в голове. С одной стороны — мать, которая воспитала его одна после смерти отца. С другой — я, его жена, с которой он прожил пять лет. И необходимость выбирать разрывала его на части.
— Мам, — наконец заговорил он, — Таня права. Если тебе нужна операция, давай сходим к врачу вместе. Мы оплатим всё, что нужно.
Лицо Галины Петровны стало багровым.
— То есть вы мне не верите? Родному человеку не верите?
— После истории с зубами — нет, — честно ответил Дима.
Это было неожиданно. Обычно мой муж до последнего защищал мать, находил ей оправдания. Но сегодня что-то изменилось.
— Ах так! — Галина Петровна вскочила со стула. — Ну и живите тут вдвоём! А когда я умру, будете локти кусать!
Она схватила сумку и направилась к выходу, на ходу бросая:
— Не сын ты мне больше, Дмитрий! Предатель!
Дверь хлопнула так, что задрожали стёкла. Мы с Димой остались сидеть на кухне, глядя друг на друга.
— Прости, — сказал он тихо. — Я должен был раньше это прекратить.
— Почему не прекратил? — спросила я, хотя знала ответ.
— Она моя мать, Тань. Единственный родной человек, кроме тебя. Я думал, она правда нуждается в помощи.
— А теперь?
Дима вздохнул и откинулся на спинку стула.
— А теперь я вспомнил, сколько раз она так делала. Помнишь, когда мы только поженились? Ей срочно нужны были деньги на ремонт. Мы отдали все свадебные подарки. А потом я случайно узнал, что она поехала в санаторий на эти деньги.
Я помнила. Тогда мы жили в съёмной однушке на окраине, считали каждую копейку. А Галина Петровна отдыхала в Кисловодске и присылала нам фотографии с подписями «Лечу здоровье».
— И когда у нас родилась Маша, — продолжил Дима, — она попросила денег на лекарства. Сказала, что давление скачет, сердце болит. Мы отдали последние сбережения. А через неделю соседка рассказала, что видела маму в меховом салоне.
— Она купила тогда норковую шубу, — кивнула я. — За четыреста тысяч.
— Я не хотел в это верить, — Дима потёр виски. — Всё оправдывал её. Думал, может, шубу подарили, может, выиграла где-то. Глупость, конечно.
Мы помолчали. За окном начинался дождь, капли барабанили по подоконнику.
— Что теперь? — спросила я.
— Не знаю, — Дима покачал головой. — Она же не успокоится. Будет названивать, приходить, устраивать сцены.
Как в воду глядел. Не прошло и часа, как начались звонки. Сначала на телефон Димы, потом на мой. Мы не брали трубку. Тогда пошли сообщения.
«Димочка, у меня сердце болит! Вызываю скорую!»
«Сын, я умираю! Неужели ты не приедешь?»
«Таня, это всё из-за тебя! Ты разрушила нашу семью!»
— Может, правда что-то случилось? — забеспокоился Дима после десятого сообщения.
— Если бы случилось, она бы не писала сообщения, а была бы в больнице, — ответила я. — Это манипуляция, Дим. Не ведись.
Но он всё равно переживал. Я видела, как он то и дело поглядывает на телефон, читает сообщения от матери. Галина Петровна знала его слабые места и била точно в цель.
К вечеру она сменила тактику. Теперь сообщения были полны раскаяния и любви.
«Димочка, прости меня! Я была не права!»
«Сынок, давай поговорим спокойно. Я люблю тебя!»
«Приезжайте с Таней на чай. Испекла твой любимый пирог.»
— Может, съездим? — предложил Дима. — Она же извиняется.
— Она не извиняется, — покачала я головой. — Она просто меняет тактику. Сейчас мы приедем, она наплачется, накормит пирогами, а потом снова начнёт про деньги. Только уже не триста тысяч попросит, а полтораста. Типа, пошла на уступки.
Дима задумался. Он знал, что я права, но принять это было сложно.
— Тань, а может, мы правда слишком жёсткие? Она же пожилой человек, одинокая…
— Одинокая? — я удивлённо подняла брови. — У неё полквартиры подруг, она каждую неделю то в театр, то в ресторан, то на дачу к кому-то. Какое одиночество?
— Ну, без семьи же…
— Дим, это её выбор. Она сама оттолкнула нас своим враньём и манипуляциями. Сколько можно это терпеть?
На следующий день Галина Петровна подключила тяжёлую артиллерию. Нам начали звонить её подруги.
— Танечка, — елейным голосом говорила тётя Люда, лучшая подруга свекрови, — как же вы можете так с Галей? Она же вам всю жизнь посвятила!
— Кому посвятила? — удивилась я. — Мы живём отдельно уже пять лет, видимся раз в месяц, и то не всегда.
— Но она же мать Димы! Воспитала его одна!
— И теперь считает, что он должен её содержать?
— Не содержать, а помогать! — возмутилась тётя Люда. — Это же естественно!
— Помогать — да. Но не спонсировать её прихоти, — ответила я и повесила трубку.
Потом звонила тётя Валя, тётя Марина и ещё какие-то женщины, которых я даже не знала. Все они пели одну песню: мы бессердечные, Галина Петровна страдает, как мы можем отказать родной матери.
— Она весь район подняла, — устало сказал Дима вечером. — Мне даже сосед сегодня высказал, что я плохой сын.
— Пусть высказывает, — пожала плечами я. — Может, предложишь ему спонсировать твою мать?
Но это было только начало. На третий день Галина Петровна перешла к плану Б. Она пришла к нам домой, когда меня не было. Только Дима и наша четырёхлетняя дочь Маша.
Когда я вернулась с работы, картина была идиллическая: свекровь на кухне лепит с внучкой пельмени, Дима пьёт чай, все улыбаются.
— Мамочка! — Маша бросилась ко мне. — Бабушка приехала! Мы пельмешки делаем!
Я натянуто улыбнулась и поздоровалась с Галиной Петровной. Та сделала вид, что ничего не произошло.
— Танечка, присоединяйся! Я как раз рассказывала Машеньке, как мы с Димой пельмени лепили, когда он маленький был.
Весь вечер она играла роль идеальной бабушки. Читала Маше сказки, помогла её искупать, уложила спать. И ни слова о деньгах, операции или наших отношениях.
— Видишь, — сказал Дима, когда мы остались одни, — она может быть нормальной.
— Это называется love bombing, — ответила я. — Сначала заваливает любовью и заботой, чтобы мы расслабились. А потом снова начнёт.
— Ты слишком подозрительная.
— А ты слишком наивный.
И правда, не прошло и недели, как Галина Петровна снова начала атаку. Теперь она приходила «навестить внучку» почти каждый день. И каждый раз между делом вздыхала о своём здоровье, жаловалась на нехватку денег, рассказывала душераздирающие истории о пенсионерах, которые умерли, не дождавшись операции.
— Бабушка, ты умрёшь? — однажды спросила Маша за ужином.
— Что? Нет, солнышко, с чего ты взяла? — удивилась я.
— Бабушка сказала, что если не сделать операцию, она может умереть, как тётя Зина из её дома.
Я посмотрела на Галину Петровну. Та невозмутимо ела салат.
— Мама, — Дима нахмурился, — ты зачем ребёнку такое говоришь?
— А что я такого сказала? — невинно захлопала глазами свекровь. — Это правда жизни. Тётя Зина действительно умерла.
— При Маше не надо о смерти говорить, — твёрдо сказала я.
— Ой, да ладно тебе, — отмахнулась Галина Петровна. — Дети должны знать правду.
После этого случая я запретила ей оставаться с Машей наедине. Галина Петровна обиделась, устроила скандал, обвинила меня в том, что я не даю ей общаться с внучкой. Но я стояла на своём.
Апогеем стал день, когда я вернулась домой раньше обычного и застала такую сцену: Галина Петровна сидит на диване, держится за сердце, Дима мечется вокруг неё с валерьянкой, а Маша плачет в углу.
— Что происходит? — спросила я.
— Маме плохо! — Дима был бледный. — Сердце!
Я подошла к свекрови, пощупала пульс. Ровный, спокойный. Никаких признаков сердечного приступа.
— Галина Петровна, что именно у вас болит?
— Всё болит! — простонала она. — Умираю я!
— Вызывайте скорую, — сказала я Диме.
— Нет! — Галина Петровна резко села. — Не надо скорую!
— Почему? Если вам так плохо, нужна медицинская помощь.
— Они… они отвезут в больницу… А там очереди…
— Если это сердечный приступ, вас примут без очереди, — я достала телефон. — Набираю 103.
— Не надо! — свекровь вскочила с дивана. — Мне уже лучше!
Дима смотрел на мать как на привидение.
— Мам, ты же только что умирала…
— Отпустило, — буркнула Галина Петровна. — Бывает.
— Нет, не бывает, — я подошла к дочери и обняла её. — Маша, бабушка просто пошутила. С ней всё хорошо.
— Плохая шутка! — всхлипнула Маша.
— Да, очень плохая, — я посмотрела на свекровь. — Галина Петровна, выйдите, пожалуйста.
— Что? Ты выгоняешь меня?
— Да. Вы напугали ребёнка своим спектаклем. Уходите.
— Дима! — Галина Петровна повернулась к сыну. — Ты позволишь ей так со мной обращаться?
Дима молчал, глядя на заплаканную дочь. Потом поднял глаза на мать.
— Мам, иди домой. Правда, иди.
— Предатель! — выплюнула Галина Петровна. — Оба предатели!
Она ушла, хлопнув дверью. Маша ещё долго всхлипывала у меня на руках, а Дима сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони.
— Прости, — сказал он глухо. — Я должен был раньше это остановить.
— Да, должен был.
— Что теперь делать?
— Ставить границы, — ответила я. — Жёсткие границы. Никаких денег, никаких визитов без предупреждения, никаких манипуляций. Либо она принимает наши правила, либо мы прекращаем общение.
— Она моя мать…
— И что? Это не даёт ей права травмировать нашего ребёнка и разрушать нашу семью.
Дима кивнул. Я видела, как тяжело ему это далось, но он понимал, что другого выхода нет.
На следующий день он поехал к матери. Вернулся через два часа, измотанный и бледный.
— Ну как? — спросила я.
— Она сказала, что я ей больше не сын. Что она меня прокляла. Что мы все пожалеем.
— Типичная реакция манипулятора, когда его лишают власти, — я обняла мужа. — Не принимай близко к сердцу.
— Тань, а вдруг ей правда нужна операция?
— Если нужна, она найдёт способ её сделать. У неё есть квартира, которую можно продать или заложить. Есть дача. Есть накопления — я уверена, что есть. Она не беспомощная старушка, Дим. Она просто привыкла, что ты решаешь её проблемы.
Прошёл месяц. Галина Петровна не звонила, не писала, не приходила. Дима переживал, но я видела, что ему стало легче. Больше не нужно было разрываться между матерью и семьёй, выслушивать бесконечные жалобы и просьбы.
А потом мы случайно встретили тётю Люду в торговом центре.
— Ой, Димочка! — она всплеснула руками. — Как хорошо, что встретила! Твоя мама просила передать, что у неё всё хорошо.
— Правда? — Дима оживился. — А как же операция?
Тётя Люда смутилась.
— Какая операция?
— Ну, она же говорила, что ей срочно нужна операция…
— А, это! — тётя Люда махнула рукой. — Да она уже сделала. В государственной больнице, бесплатно. Оказалось, ничего страшного, просто плановая процедура.
Дима молчал всю дорогу домой. Я не стала ничего говорить — он сам всё понял.
— Знаешь, — сказал он вечером, — я ей больше не верю. Совсем. Она столько раз врала, что я уже не могу отличить правду от лжи.
— Это грустно, — согласилась я. — Но это её выбор.
— Может, когда-нибудь всё наладится?
— Может. Если она изменится. Но пока…
— Пока мы живём своей жизнью, — закончил Дима. — Без вранья и манипуляций.
И мы стали жить. Спокойно, размеренно, без драм и скандалов. Маша перестала бояться, что бабушка умрёт. Дима перестал дёргаться от каждого звонка. А я перестала чувствовать себя врагом народа номер один.
Иногда до нас доходили слухи через общих знакомых. Галина Петровна рассказывала всем, какие мы ужасные, бессердечные люди. Как мы бросили её в беде. Как отобрали у неё внучку.
Но мы научились не реагировать. Люди, которые нас знают, не верят этим сплетням. А мнение остальных нас не волнует.
Прошло полгода. Как-то вечером раздался звонок в дверь. На пороге стояла Галина Петровна. Постаревшая, похудевшая, без своего обычного боевого настроя.
— Можно войти? — спросила она тихо.
Дима посмотрел на меня. Я кивнула.
Мы сели в гостиной. Галина Петровна молчала, теребя край платка.
— Я пришла извиниться, — наконец сказала она. — Я была не права.
Мы с Димой переглянулись. Это было неожиданно.
— Я много думала эти месяцы, — продолжила свекровь. — И поняла, что сама виновата. Врала вам, манипулировала, использовала…
— Почему? — спросил Дима. — Зачем ты это делала?
Галина Петровна вздохнула.
— Не знаю. Привычка, наверное. Я всю жизнь так жила. Считала, что мне все должны, потому что я одна тебя растила. А когда ты женился, решила, что Таня хочет тебя у меня отобрать.
— Никто никого не отбирал, — сказала я. — Мы просто хотели жить своей жизнью.
— Я понимаю это теперь. Поздно, но понимаю.
Она встала.
— Я не прошу вернуть всё как было. Знаю, что доверие потеряно. Но может быть… Может быть, когда-нибудь вы дадите мне второй шанс? Я буду стараться. Честно.
Дима встал и обнял мать.
— Мам, конечно. Но постепенно, ладно? Нам всем нужно время.
Галина Петровна кивнула, утирая слёзы.
— Спасибо. Это больше, чем я заслуживаю.
Она ушла, а мы остались сидеть в гостиной.
— Думаешь, она правда изменится? — спросил Дима.
— Не знаю, — честно ответила я. — Время покажет. Но попробовать стоит. Осторожно, с границами, но стоит.
— Ты у меня мудрая, — Дима обнял меня. — И терпеливая. Спасибо, что не ушла, когда было совсем тяжело.
— Семья — это работа, — улыбнулась я. — Иногда тяжёлая, но оно того стоит.
За окном начинался новый день. Новая глава нашей жизни. Без обид и претензий, но с надеждой на лучшее. В конце концов, все мы люди, все ошибаемся. Главное — уметь признавать свои ошибки и работать над ними.
Галина Петровна это поняла. Поздно, но поняла. И это давало надежду, что всё действительно может наладиться. Не сразу, не легко, но может.
А пока мы просто жили. День за днём, шаг за шагом. Строили своё счастье, растили дочь, любили друг друга. И учились прощать. Потому что без прощения нет будущего.
Только с него всё и начинается.
