— Ты меня совсем не слышишь? — Лена отложила нож, которым нарезала овощи, и развернулась к мужу. — Я третий раз повторяю: нет. И точка.
Павел сидел за кухонным столом, уткнувшись в телефон. Ворот рубашки был расстёгнут, галстук болтался в кармане пиджака, переброшенного через спинку стула. Он поднял глаза — усталые, с красными прожилками.
— Лен, ну что ты как каменная стена? Мать всего на полгода просит. Максимум — на год. Она всё вернёт.
— Как в прошлый раз вернула? — Лена фыркнула и вернулась к нарезке помидоров. — Или как позапрошлый? У неё вечно какие-то форс-мажоры, Паш. То крыша потекла, то зуб сломался, то соседи затопили. И почему-то всегда — внезапно. Мы с тобой пять лет копили на эту квартиру. Пять! Я отказывала себе во всём. Забыла, когда последний раз в отпуск ездила. А теперь ты предлагаешь всё это продать, чтобы твоя мать расплатилась с долгами? И куда нам деваться? Снова к твоим родителям?
Нож стучал по разделочной доске всё громче и быстрее. Помидоры превращались в неровные куски.
— Ты несправедлива, — Павел потёр переносицу. — Никто не говорит про переезд к родителям. Можно снять жильё.
— На какие шиши? — Лена развернулась, упершись руками в столешницу. — После продажи у нас останется только на погашение долга твоей матери, ты же сам знаешь! А дальше что? Снова копить десять лет? Мне уже тридцать два, Паш!
Павел поморщился и отвёл взгляд.
— Вечно ты преувеличиваешь…
— Я? — Лена вскинула брови. — Полтора миллиона — это преувеличение? Твоя мать набрала кредитов на полтора миллиона, и я преувеличиваю?
— Она не специально, — тихо проговорил Павел. — Ты же знаешь, как у них с отцом всё сложно. Он после инсульта толком не работает. Пенсия копеечная.
— И поэтому она решила, что мы должны жертвовать своим будущим ради её ошибок? — Лена скрестила руки на груди. — Долги свекрови меня не касаются. Свою квартиру я ради неё продавать не собираюсь, пусть закатает губу.
Павел резко поднялся, отодвинув стул.
— Она моя мать, между прочим. И она всегда нам помогала.
— Когда это она нам помогала? — Лена нервно рассмеялась. — Когда постоянно звонила с претензиями, что я недостаточно хорошая жена? Или когда пыталась решать, где нам жить и как обставлять квартиру? А может, когда ныла, что я не рожаю ей внуков? Вот это помощь, конечно!
Павел сжал кулаки.
— У тебя совсем нет сердца, — процедил он. — Она годами работала, чтобы поднять меня на ноги, а теперь…
— А теперь ты должен поднимать меня на ноги, а не её! — оборвала его Лена. — Я твоя семья, Паш. Я! А ты как будто до сих пор не можешь отвязаться от мамочкиной юбки!
В прихожей зазвонил телефон. Оба знали, кто это. Галина Петровна звонила каждый вечер около семи — узнать, как у сыночка дела, поел ли он, не устал ли на работе. Павел бросил на жену тяжёлый взгляд и вышел из кухни. Лена услышала его приглушённый голос, а потом входная дверь хлопнула так, что подпрыгнули чашки в серванте.
— Да он просто мальчик на побегушках у мамочки, — Катя, лучшая подруга Лены, покачала головой и отхлебнула кофе. — Я тебе сразу говорила: с такой свекровью семейная жизнь превратится в ад.
Они сидели в небольшой кофейне недалеко от офиса Лены. За окном моросил мелкий осенний дождь, прохожие спешили, прикрываясь зонтами. Катя была единственным человеком, которому Лена могла по-настоящему выговориться.
— Я думала, после покупки квартиры станет легче, — вздохнула Лена. — Что мы наконец-то заживём своей жизнью. А теперь эта история с долгами…
— А ты уверена, что долги вообще существуют? — прищурилась Катя. — Может, это просто способ затащить вас обратно?
Лена задумалась. Галина Петровна никогда не скрывала, что недовольна выбором сына. «Слишком самостоятельная, — говорила она о Лене. — С такими женщинами сложно. Они не умеют уступать». А ещё она постоянно напоминала Павлу, что «мать всегда рядом, а жёны приходят и уходят».
— Не знаю… Паша видел выписки из банка. Там действительно крупная сумма.
— И как давно она влезла в эти долги? — спросила Катя.
— Вот в этом-то и дело! — воскликнула Лена. — Оказывается, ещё год назад начала брать кредиты. И всё это время молчала. А теперь, когда коллекторы звонят, вдруг вспомнила про нас.
— Классика, — фыркнула Катя. — А Паша что?
— А что Паша? — Лена пожала плечами. — Третий день дома не ночует. Говорит, у матери остаётся. Типа ей поддержка нужна.
Катя закатила глаза.
— И ты это терпишь?
— А что мне делать? — горько спросила Лена. — Уйти? Поставить ультиматум? Он своё решение принял. Видимо, мать для него важнее.
— Мда… — протянула Катя. — Знаешь, моя бабушка всегда говорила: свекровь — это диагноз, а не родственница.
Лена невесело усмехнулась.
— Самое обидное, что она ещё и детей от меня требует. Постоянно намекает, что я плохая жена, раз не тороплюсь с ребёнком. А я бы и рада… — Лена осеклась, сглотнула комок в горле. — Знаешь, сколько мы уже пытаемся? Три года. Три! А она всё своё: «когда же внуков понянчу?» Как будто я назло ей не рожаю.
Катя сочувственно коснулась её руки.
— Ты Паше рассказывала про ваши попытки?
— Конечно, — кивнула Лена. — Он и сам всё знает. Мы вместе по врачам ходим.
— И что врачи?
Лена отвела взгляд.
— У меня всё в порядке. А вот у Паши… проблемы. Серьёзные. И скорее всего, без шансов.
— Охренеть, — выдохнула Катя. — И что, его мать знает?
— В том-то и дело, что нет, — покачала головой Лена. — Он запретил мне говорить. Сказал, что сам ей всё объяснит, когда будет готов. Но, видимо, так и не собрался с духом. Поэтому она до сих пор думает, что это я — злая карьеристка, которая не хочет рожать внуков её драгоценному сыночку.
— Вот же… — Катя не договорила, покачав головой. — Слушай, а может, самой с ней поговорить? Расставить точки над «и»?
Лена вздрогнула.
— Нет. Паша никогда мне этого не простит. Он мужчина гордый. Для него это… ну, ты понимаешь. Удар по самолюбию.
— А твоё самолюбие, значит, можно топтать? — возмутилась Катя. — Пусть его мамаша думает о тебе чёрт знает что? Лен, ты слишком добрая. Я бы давно всё высказала этой…
— Не надо, — оборвала её Лена. — Это наши с Пашей дела. Я не буду опускаться до сведения счётов с его матерью.
Катя покачала головой.
— Ну, смотри. Только помни: тихие омуты — самые глубокие. Как бы твоя свекровь ещё чего не придумала, чтобы вас рассорить.
Лена вернулась домой поздно. В квартире было тихо и темно. Она сбросила туфли, прошла на кухню и включила свет. На столе лежал конверт. Павел всё ещё предпочитал бумажные письма сообщениям — говорил, так серьёзнее. «Не самый хороший знак», — подумала Лена, вскрывая конверт дрожащими пальцами.
«Лена, я поживу у родителей некоторое время. Мне нужно подумать о нас, о будущем. Мама сильно расстроена твоим отказом. Она считает, что ты не уважаешь нашу семью. Я не знаю, что сказать. Может, нам действительно стоит пересмотреть наши отношения. П.»
Лена перечитала записку несколько раз, пока буквы не начали расплываться перед глазами. Типичный Павел — даже в такой ситуации не мог просто позвонить, поговорить лично. Всегда прятался за бумагой, за недомолвками. «Пересмотреть отношения». Что это вообще значит? Расстаться? Развестись?
Она достала телефон, нашла номер Павла. Палец завис над кнопкой вызова. А что она скажет? «Вернись, я согласна продать квартиру»? «Прости, что не хочу жертвовать нашим будущим ради твоей безответственной матери»? «Я люблю тебя, но не позволю собой манипулировать»?
Вместо звонка она открыла мессенджер и написала короткое сообщение: «Хорошо. Думай. Только помни: это твой выбор, не мой».
Ответа не последовало.
Прошла неделя. Лена ходила на работу, возвращалась в пустую квартиру, готовила ужин на одного, смотрела сериалы. Павел не звонил, не писал. Пару раз она видела пропущенные с номера свекрови, но перезванивать не стала. Что она могла сказать Галине Петровне? «Извините, что не хочу спасать вас от ваших же глупостей»?
В пятницу, возвращаясь с работы, Лена увидела у подъезда знакомую машину — старенькую «Тойоту» отца Павла. Сердце ёкнуло. Неужели приехали всей семьёй, чтобы давить на жалость? Или, может, Паша наконец одумался и вернулся домой?
Лена поднялась на свой этаж и замерла. У двери стояла не Галина Петровна, а свёкор — Виктор Андреевич. Грузный мужчина с усталым лицом и редеющими седыми волосами. После инсульта правая сторона его лица немного обвисла, а рука плохо слушалась. Он редко выходил из дома.
— Виктор Андреевич? — удивлённо произнесла Лена, подходя ближе. — Что-то случилось?
Свёкор посмотрел на неё странным взглядом — то ли виноватым, то ли растерянным.
— Поговорить надо, дочка, — тихо сказал он. — Наедине.
Они сидели на кухне. Лена заварила чай, достала печенье. Виктор Андреевич молчал, вертя в руках чашку. Наконец он тяжело вздохнул.
— Галя не знает, что я здесь. И Пашка тоже.
Лена напряглась.
— Что происходит?
— Беда у нас, — свёкор покачал головой. — Только не так, как ты думаешь. Нет никаких долгов, Лена.
Она непонимающе уставилась на него.
— Как — нет? Паша видел выписки…
— Поддельные, — горько усмехнулся Виктор Андреевич. — Галя распечатала, сама сделала. На компьютере. Научилась, видишь как.
— Но… зачем? — Лена почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
Свёкор долго молчал, глядя в окно. Потом повернулся к Лене.
— Она узнала. Про Пашкину проблему. Случайно нашла заключение врача в его вещах, когда он приезжал. И теперь у неё одна мысль: забрать его домой, разлучить вас. Считает, что ты мучаешь его, что семья без детей — не семья. — Он покачал головой. — Я пытался её образумить, но ты же знаешь Галю. Когда ей что в голову втемяшится…
Лена сидела, оглушённая. В висках стучало.
— И Паша? Он в курсе? Он участвует в этом?
— Нет, что ты, — торопливо ответил свёкор. — Он верит матери. Она ему наплела, что банк грозится отобрать нашу квартиру, что коллекторы звонят… Пашка всегда был доверчивым. Особенно с матерью.
— Не могу поверить, — прошептала Лена. — Как она могла? Использовать такое против нас? Против собственного сына?
— Она себя убедила, что делает как лучше, — вздохнул Виктор Андреевич. — Что спасает его от несчастливого брака. Она же всегда считала, что лучше всех знает, что нужно Пашке.
— И что теперь? — спросила Лена. — Мне рассказать Паше правду?
Свёкор поморщился.
— Не знаю, дочка. Это разобьёт ему сердце. Узнать, что родная мать так… — он не договорил, махнув рукой. — Я пришёл предупредить тебя. И извиниться. Я должен был остановить Галю, но не смог.
Лена встала, прошлась по кухне. В голове царил хаос.
— Спасибо, что рассказали, — наконец произнесла она. — Но я должна всё сказать Паше. Он заслуживает знать правду. И решать самостоятельно.
Виктор Андреевич кивнул.
— Я понимаю. Только… будь с ним помягче, ладно? Это тяжёлый удар.
Когда свёкор ушёл, Лена долго сидела неподвижно. Потом достала телефон и написала мужу: «Нам нужно поговорить. Это важно. Приезжай, пожалуйста».
Павел появился через два часа. Похудевший, с тёмными кругами под глазами. Вошёл неуверенно, огляделся, будто видел квартиру впервые.
— Привет, — сказал он, не глядя на Лену. — Ты хотела поговорить?
— Да, — Лена указала на кухню. — Присядь, пожалуйста.
Он опустился на стул, положил руки на стол. Пальцы нервно постукивали по столешнице.
— Если это снова о квартире, то я…
— Паш, — перебила его Лена. — У твоей матери нет никаких долгов.
Он замер, нахмурился.
— Что ты несёшь?
— Это правда, — твёрдо сказала Лена. — Она всё выдумала. Сегодня приходил твой отец и рассказал мне. Она подделала банковские выписки. Никаких кредитов, никаких коллекторов. Всё ложь.
Павел смотрел на неё с недоверием, которое постепенно сменялось яростью.
— Ты с ума сошла? Зачем ей это делать? Зачем отцу врать? Лена, это какой-то бред!
— Она нашла твои медицинские документы, — тихо сказала Лена. — Узнала о диагнозе. И решила, что мы должны расстаться, потому что семья без детей — не семья. Она хотела, чтобы ты вернулся домой, к ней.
Павел побледнел. Его руки задрожали.
— Нет, — прошептал он. — Этого не может быть. Ты что-то не так поняла.
— Позвони отцу, — предложила Лена. — Спроси сам.
Павел достал телефон, набрал номер. Разговор был коротким. Лена видела, как муж меняется в лице — от недоверия к ошеломлению, потом к боли. Когда он закончил разговор, глаза его были полны слёз.
— Господи, — выдохнул он. — Как она могла? Родная мать… Использовать моё… моё…
— Паш, — Лена осторожно коснулась его руки. — Мне очень жаль.
Он отдёрнул руку, вскочил.
— Жаль? Тебе жаль? — его голос дрожал. — Моя мать лгала мне. Пыталась разрушить нашу семью. А ты… ты даже не говорила ей правду о нас! О том, что мы пытались, что ходили к врачам!
— Ты сам запретил мне рассказывать! — воскликнула Лена. — Сказал, что это твоё дело, что ты сам всё объяснишь, когда будешь готов!
— И ты послушалась? — Павел горько рассмеялся. — Знала, как она давит на тебя из-за детей, видела, как это разрушает наши отношения, и молчала? Чтобы сохранить мою гордость? Или чтобы было чем попрекнуть потом?
— Паша, — Лена покачала головой. — Это несправедливо. Я уважала твоё решение. Считала, что ты имеешь право сам решать, кому и когда говорить о своём диагнозе.
— Да, конечно, — он отвернулся. — Уважала. Только почему-то не уважала мою просьбу помочь матери. Сразу встала в позу: «Долги свекрови меня не касаются». А что, если бы эти долги были настоящими? Ты бы так же отказалась?
— При чём тут это? — растерялась Лена. — Паша, твоя мать солгала нам обоим! Пыталась разрушить нашу семью! А ты обвиняешь меня?
— Я не знаю, кого обвинять, — тихо сказал он. — Я вообще ничего уже не знаю.
Он подошёл к окну, долго смотрел на улицу. Потом повернулся к Лене.
— Мне нужно время, чтобы во всём разобраться. Поговорить с матерью. Понять, что делать дальше.
— Конечно, — Лена старалась говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось от боли. — Я понимаю.
— Я поеду к Серёге, — сказал Павел, имея в виду своего друга детства. — Побуду у него, пока не решу, что делать.
— Не домой? — спросила Лена. — К родителям?
Павел покачал головой.
— Нет. Я сейчас не могу видеть мать. Боюсь, наговорю лишнего.
Он собрал несколько вещей и ушёл, не обняв, не поцеловав Лену на прощание. Просто сказал: «Я позвоню» — и закрыл за собой дверь.
Прошёл месяц. Павел изредка звонил, говорил сухо, по делу. Сообщил, что поговорил с матерью, что она плакала, просила прощения, объясняла, что действовала из лучших побуждений. Лена слушала и молчала. Что тут скажешь? «Я же говорила»? «А ты мне не верил»? Это только усугубило бы ситуацию.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Лена открыла и увидела Галину Петровну — осунувшуюся, постаревшую, с потухшими глазами.
— Можно войти? — тихо спросила свекровь.
Лена молча отступила, пропуская её. Они прошли на кухню — то самое место, где когда-то начался их конфликт.
— Чаю? — спросила Лена, не зная, что ещё сказать.
Галина Петровна покачала головой.
— Не надо. Я ненадолго. — Она нервно сжимала в руках платок. — Лена, я пришла извиниться. То, что я сделала… это непростительно. Я всё испортила. Не только ваши отношения с Пашей, но и свои — с сыном.
Лена села напротив, скрестив руки на груди.
— Почему вы это сделали? Неужели так сложно было просто поговорить? Спросить?
— Я испугалась, — призналась Галина Петровна. — Когда нашла те бумаги, заключение врача… Мой мальчик, мой единственный сын… — Её голос дрогнул. — Я всегда мечтала о внуках. Представляла, как буду с ними нянчиться, как Пашка станет отцом. А тут такое… И я решила, что ты узнала о диагнозе и всё равно вышла за него замуж. Из-за квартиры, из-за денег. Что ты его используешь.
— Вы действительно так плохо обо мне думаете? — горько спросила Лена.
Свекровь опустила глаза.
— Я вообще о тебе не думала. Только о своей боли, о своих разрушенных мечтах. Мне казалось, что если вы расстанетесь, Паша встретит другую женщину, которая родит ему детей… Бред, конечно. Врачи же сказали — шансов нет.
— Есть суррогатное материнство, усыновление, — тихо сказала Лена. — Мы с Пашей уже обсуждали эти варианты. До всей этой истории.
Галина Петровна подняла на неё удивлённый взгляд.
— Правда? Он мне не говорил.
— А почему он должен был вам всё рассказывать? — спросила Лена. — Особенно такие интимные вещи? Это наша жизнь, наши решения.
Свекровь сидела, опустив плечи, постаревшая и потерянная.
— Ты права. Я слишком вмешивалась. Всегда. Просто… он мой единственный ребёнок. Я отдала ему всю жизнь, все силы. И когда появилась ты, такая самостоятельная, уверенная в себе… Мне стало страшно, что он больше не будет во мне нуждаться.
— Он всегда будет любить вас, — сказала Лена. — Вы его мать. Но это не значит, что вы можете контролировать его жизнь. Или нашу.
— Я знаю, — кивнула Галина Петровна. — Теперь знаю. Дорогой ценой.
Она встала, поправила платок.
— Паша знает, что вы приходили? — спросила Лена.
— Нет, — покачала головой свекровь. — Он со мной почти не разговаривает. Приезжает к отцу, а меня словно не замечает. Я заслужила, конечно… — Она помолчала. — Лена, я не прошу прощения. Такое не прощают. Но, может быть, когда-нибудь… вы сможете начать заново? Вы и Паша?
Лена пожала плечами.
— Не знаю. Это зависит не только от меня.
— Конечно, — кивнула Галина Петровна. — Конечно. Я просто… надеюсь, что не разрушила всё окончательно.
Когда свекровь ушла, Лена долго сидела в тишине. Потом достала телефон и написала Павлу: «Твоя мать приходила. Извинялась. Может, нам тоже стоит поговорить?»
Ответ пришёл почти сразу: «Не сейчас. Мне всё ещё нужно время».
Зима выдалась снежной и холодной. Лена много работала, встречалась с подругами, пыталась заполнить пустоту в жизни. Павел изредка писал короткие сообщения, в основном по бытовым вопросам — оплата коммунальных услуг, вопросы с документами. Ничего личного.
В конце февраля он позвонил и попросил о встрече. Они договорились увидеться в кафе — нейтральной территории, где никто не чувствовал бы себя загнанным в угол.
Павел пришёл вовремя. Он похудел ещё сильнее, отрастил бороду, которая ему не очень шла, но делала его старше, серьёзнее. Они заказали кофе и долго молчали, не зная, с чего начать.
— Как дела на работе? — наконец спросил Павел.
— Нормально, — пожала плечами Лена. — Повышение дали. Теперь у меня в подчинении пять человек.
— Поздравляю, — кивнул он. — Ты всегда этого хотела.
Снова повисла тишина. Лена крутила в руках чашку с остывающим кофе.
— Паш, зачем мы здесь? — спросила она наконец. — Поговорить о работе можно было и по телефону.
Он глубоко вздохнул, посмотрел ей в глаза.
— Я подал документы на перевод в Петербург. Мне предложили руководить новым проектом. Хорошая должность, перспективы… — Он замолчал, потом добавил тише: — Я улетаю через две недели.
Лена почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Она ждала этого разговора три месяца, но оказалась не готова.
— Насовсем? — только и смогла спросить она.
— Контракт на два года, — ответил Павел. — Потом видно будет.
— Понятно, — Лена опустила глаза. — И ты хочешь…?
— Развестись, — он произнёс это слово спокойно, без эмоций. — Я думал, что справлюсь, что смогу простить и забыть, но… не получается. Каждый раз, когда я думаю о возвращении домой, я вспоминаю весь этот кошмар. Мать, её ложь, твоё недоверие…
— Моё недоверие? — переспросила Лена. — Паш, но ведь я оказалась права! Твоя мать действительно солгала.
— Дело не в этом, — покачал головой Павел. — А в том, как легко ты поверила в худшее о моей семье. Как быстро решила, что моя мать — манипулятор, который хочет нас развести. Без единого доказательства.
— У меня был опыт, — горько усмехнулась Лена. — Годы того, как она пыталась контролировать нашу жизнь. И знаешь что? Я даже не сказала тебе «я же говорила», когда правда всплыла. Хотя имела полное право.
— Вот видишь? — Павел грустно улыбнулся. — Мы опять ссоримся. Ничего не изменилось.
Лена сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
— Ты уже обсудил всё с юристом? — спросила она.
— Да, — кивнул Павел. — Мы можем разделить имущество полюбовно, без судов. Квартира останется тебе, машина — мне. Счета разделим поровну.
— Щедро, — не сдержалась Лена. — Учитывая, что основной взнос за квартиру внесла я.
Павел поморщился.
— Лена, я не хочу ссориться. Правда. Давай просто закончим всё цивилизованно.
Она молчала, разглядывая его лицо — когда-то такое родное, а теперь почти чужое. Три года брака, пять лет отношений. Всё закончится подписями на бумаге и коротким «прощай».
— А как же… наши планы? — тихо спросила она. — Усыновление? Суррогатное материнство?
— Это были наши общие мечты, — сказал Павел. — Теперь у каждого будут свои.
— Ты встретил кого-то? — прямо спросила Лена. — В Петербурге?
Он отвёл взгляд.
— Нет. Но я не исключаю, что это случится. И ты тоже… сможешь начать сначала. С кем-то, кто даст тебе то, чего я не смог.
— Детей, ты имеешь в виду? — Лена почувствовала, как к глазам подступают слёзы. — Я выходила замуж не за отца своих будущих детей, Паш. А за человека, которого любила. За тебя.
— Знаю, — тихо сказал он. — И я благодарен тебе за это. Правда. Но иногда любви недостаточно.
Они вышли из кафе вместе. На улице падал мягкий, пушистый снег. Павел остановился, повернулся к Лене.
— Я пришлю документы на подпись, — сказал он. — И… прости. За всё.
Лена кивнула, не доверяя своему голосу. Он неловко коснулся её плеча и быстро пошёл к машине.
Она стояла, глядя ему вслед, и думала о том, как странно устроена жизнь. Одна ложь, одно вмешательство — и всё рассыпалось, как карточный домик. Галина Петровна добилась своего, хоть и не так, как планировала. Не будет семьи, не будет внуков. Только одиночество — для всех.
Лена глубоко вдохнула морозный воздух. Впереди была пустота, неизвестность. Но где-то в этой пустоте таилась и свобода. Свобода от манипуляций, от чужих ожиданий, от необходимости постоянно что-то доказывать.
Она достала телефон, нашла номер Кати.
— Привет, — сказала она, когда подруга ответила. — Ты не занята сегодня? Мне нужно выпить. И поговорить.
— Что-то случилось? — встревоженно спросила Катя.
— Да, — ответила Лена. — Моя жизнь наконец-то начала меняться…
