Олег неловко переминался с ноги на ногу, в то время как его жена Вера демонстративно раскладывала вещи на диване, где спала последние пять лет каждое лето. Их двенадцатилетняя дочь Кристина уже включила телевизор на полную громкость, а восьмилетний Денис запустил игрушечный вертолёт, который врезался в хрустальную вазу — подарок от бабушки.
— Кто вам разрешил каждый год ко мне вваливаться толпой и нахаляву жить как в гостинице? — возмущалась Маша, скрестив руки на груди и глядя на уже расположившуюся в её квартире семью брата.
— Мась, ты чего? — искренне удивился Олег, растягивая слова с характерным волжским акцентом. — Мы же всегда так делаем. Десять дней, и мы уедем. Ты же понимаешь, в Саратове сейчас такая жара, что асфальт плавится. А у тебя тут — Питер, прохлада, белые ночи…
— Десять дней? — Маша нервно рассмеялась, поправляя выбившуюся из хвоста прядь. — В прошлом году вы обещали неделю, а остались на месяц. И позапрошлым летом то же самое. И каждый раз я возвращаюсь с работы, а на кухне гора немытой посуды, в ванной ваши мокрые полотенца, а в холодильнике — шаром покати!
Вера резко обернулась, сверкнув глазами:
— Значит, родственники теперь в тягость? Какая же ты, Маша, стала… Столичная штучка! Олежка, я же говорила — не надо было ехать. Она теперь большой человек, в банке работает, в однушке в центре живёт… А мы так, деревенщина для неё!
Маша сжала зубы. Спорить с Верой было бесполезно — это она усвоила за много лет. Но в этот раз что-то внутри надломилось. Последние три года она горбатилась на двух работах, чтобы наконец купить эту крошечную квартиру в старом фонде. Взяла ипотеку на пятнадцать лет, отказывала себе во всём. И вот опять…
— Я не говорю, что вы мне в тягость, — медленно произнесла Маша, стараясь контролировать голос. — Но хотя бы предупреждать можно? Позвонить за неделю, а не заявляться с чемоданами без предупреждения? И потом, это уже не съёмная квартира. У меня ипотека, я за каждый метр плачу.
Олег фыркнул:
— Да ладно тебе, Машк. Что за счёты между своими? Мы же семья! Помнишь, как я тебе велик свой отдал, когда тебе десять было?
Маша едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Этот велосипед двадцатипятилетней давности всплывал в разговорах с завидной регулярностью.
— К тому же, — продолжил Олег, — ты же одна живёшь. Зачем тебе столько места? А нас четверо, да ещё тёща обещала подъехать на выходные.
Маша почувствовала, как кровь отлила от лица.
— Что? Алевтина Петровна тоже приедет? И где она будет спать? У меня тут сорок метров всего!
— Ой, не преувеличивай, — отмахнулась Вера, продолжая раскладывать вещи. — Раскладушку поставим. Или ты на раскладушке поспишь, а ей кровать уступишь. Она всё-таки пожилой человек.
В этот момент Денис с радостным воплем опрокинул вазу, и та разлетелась вдребезги.
— Упс, — только и сказал мальчик, глядя на осколки.
— Ничего страшного, милый, — проворковала Вера. — Маша не расстроится, правда, Маш? Это же просто вещь.
Маша молча смотрела на осколки. Последний подарок бабушки перед смертью. «Береги её, Машенька, — говорила бабушка своим тихим голосом. — Это богемское стекло, ещё довоенное. Дедушка мне его на свадьбу подарил».
— Это бабушкина ваза, — тихо сказала Маша.
— Господи, да купишь новую! — фыркнула Вера. — У тебя же теперь денег куры не клюют. Не то что у нас — Олег третий месяц без премии, а школа требует на ремонт класса сдать…
Вот оно что. Маша сразу всё поняла. Опять деньги.
— Сколько? — прямо спросила она.
Олег сделал вид, что не понял:
— Чего сколько?
— Сколько вам нужно денег?
Повисла пауза. Даже Кристина оторвалась от телевизора и с интересом посмотрела на взрослых.
— Ну… — протянул Олег. — Тысяч тридцать бы выручило. Но это не срочно, можно в конце месяца…
— Я дам вам деньги, — оборвала его Маша. — И оплачу билеты обратно. На завтра.
— Что?! — вскинулась Вера. — Ты нас выгоняешь?
— Я вас не приглашала, — твёрдо сказала Маша. — Значит, и выгонять не могу. Я предлагаю вам вернуться домой за мой счёт. И даю деньги, которые вам нужны.
— Машка, ты с ума сошла? — возмутился Олег. — Мы уже билеты взяли на двадцатое! Отпуск распланировали!
— Мой отпуск тоже распланирован, — ответила Маша. — И в моих планах не было принимать гостей на всё лето.
— Да какие мы тебе гости? — всплеснула руками Вера. — Мы родня! Где ещё детям летом быть, как не у моря?
Маша вздохнула:
— У меня нет моря. У меня маленькая квартира в Питере, работа и ипотека. И я очень устала, Вера. Правда устала.
— Значит, так, — вдруг жёстко сказал Олег, и его лицо приобрело незнакомое, колючее выражение. — Ты сестра мне или кто? Родители нас учили друг другу помогать. А ты что делаешь? Выгоняешь нас, как бродяг каких-то!
— Я не выгоняю…
— Выгоняешь! — Олег повысил голос. — Думаешь, раз в банке работаешь, так королева теперь? А мы кто для тебя? Так, деревенщина необразованная? Мы, может, специально приехали, чтобы детям культурную программу устроить. В Эрмитаж сводить, в Петергоф…
Маша даже рассмеялась от неожиданности:
— Олег, за пять лет, что вы ко мне приезжаете, вы ни разу дальше ближайшего пляжа не выбирались!
— Неправда! — возразила Вера. — В прошлом году мы в этот… как его… дворец ходили!
— В торговый центр «Галерея», — уточнила Маша. — Это не дворец, Вера.
— А ты нос не задирай! — вдруг выкрикнула Вера, и её скуластое лицо покраснело пятнами. — Может, мы и не такие образованные, как ты, но мы честные люди! Мы не отворачиваемся от родни, когда им трудно!
Маша почувствовала, как внутри всё сжалось. Опять этот приём — сделать её виноватой. Вспомнить, как родители всегда твердили, что семья — это главное. Как все соседи в их посёлке помогали друг другу — кто продуктами, кто вещами…
— Вы правы, — тихо сказала она. — Семья — это важно. Поэтому я дам вам денег. И ещё на обратные билеты. Чтобы вы могли вернуться домой.
— Знаешь что, — вдруг спокойно произнёс Олег, и это спокойствие было страшнее любого крика. — Не нужны нам твои подачки. Мы как-нибудь сами справимся.
Он начал запихивать вещи обратно в чемодан, резкими, злыми движениями.
— Собирайтесь, — бросил он жене и детям. — Переночуем в хостеле, а завтра домой поедем.
— Олег, — Маша попыталась дотронуться до его плеча, но он отдёрнулся. — Не нужно так. Переночуйте здесь, а утром я вам помогу с билетами…
— Не нужна нам твоя помощь! — отрезал он. — Мы сами справимся. Всегда справлялись.
Вера молча собирала вещи, поджав губы. Дети притихли, непривычно серьёзные.
Через полчаса они ушли. Маша стояла у окна и смотрела, как они идут по улице — Олег впереди с чемоданами, сутулясь под их тяжестью, Вера с детьми чуть позади. У перекрёстка Олег обернулся и посмотрел вверх, на окна. Маша отступила в тень, чтобы он её не увидел.
Когда они скрылись за поворотом, она медленно опустилась на диван и закрыла лицо руками.
Прошло два месяца. Маша не звонила брату, и он не звонил ей. Пару раз она набирала его номер, но в последний момент сбрасывала вызов. Что она могла сказать? Что была права? Или что сожалеет? Ни то, ни другое не было полной правдой.
В один из дождливых сентябрьских вечеров, когда она возвращалась с работы, телефон зазвонил. Неизвестный номер.
— Алло? — настороженно ответила Маша.
— Добрый вечер, это Мария Андреевна Соколова? — раздался незнакомый мужской голос.
— Да, это я.
— Вас беспокоят из больницы скорой помощи города Саратова. Ваш брат, Олег Андреевич Соколов, попал в аварию. Он указал вас как контактное лицо.
Маша почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Что с ним? Он жив?
— Жив, не волнуйтесь. Но состояние тяжёлое. Перелом бедра, сотрясение мозга, множественные ушибы. Ему предстоит длительная реабилитация.
— А его семья? Жена, дети?
— Насколько я знаю, их в машине не было. Он ехал один.
Маша глубоко вдохнула:
— Я приеду. Сегодня же возьму билет.
— Хорошо, — ответил врач. — Палата двести четырнадцать. Спросите доктора Кузнецова.
Уже через час Маша была на вокзале. Прямых рейсов не было, только с пересадкой в Москве. Она взяла самый ближайший.
Всю дорогу она не могла избавиться от ощущения, что это её вина. Если бы она тогда не выгнала их… Если бы просто позволила им остаться… Может, ничего бы и не случилось?
В Саратов она приехала поздно вечером следующего дня. Сразу с вокзала поехала в больницу, но её не пустили — не приёмное время. Пришлось снять номер в ближайшей гостинице и ждать утра.
Утром, едва часы пробили восемь, она уже стояла у входа в больницу. Нашла нужное отделение, палату. Перед тем как войти, глубоко вдохнула, собираясь с силами.
Олег лежал у окна, загипсованная нога подвешена в специальной конструкции. Осунувшееся лицо, синяки под глазами, щетина. Непривычно видеть его таким — всегда шумного, активного, заполняющего собой всё пространство.
— Привет, — тихо сказала Маша, останавливаясь у порога.
Олег медленно повернул голову. В его глазах промелькнуло удивление, потом что-то ещё — не то радость, не то горечь.
— Явилась, — хрипло сказал он. — Не ожидал.
Маша подошла ближе, поставила на тумбочку пакет с фруктами и соками.
— Как ты?
— Бывало лучше, — он попытался усмехнуться, но вышла гримаса боли. — Врачи говорят, месяца три в гипсе проваляюсь.
— А что случилось? — осторожно спросила Маша, присаживаясь на край стула у кровати.
Олег отвёл взгляд:
— Да глупость. Подработку взял, ночью фуры разгружал. Возвращался на рассвете, заснул за рулём. Повезло ещё, что в столб влетел, а не в кого-то.
— Подработка? — переспросила Маша. — А как же твоя основная работа?
Олег помолчал, потом нехотя ответил:
— Уволили. Ещё в июле. Предприятие закрыли, весь цех под сокращение попал.
— Почему ты мне не сказал?
Он дёрнул плечом:
— А зачем? Чтобы лишний раз убедиться, что я неудачник? Что сестрёнка была права — не надо было приезжать, навязываться… Своих проблем хватает, без нас обойдётся.
Маша закусила губу:
— Я так не думаю.
— Да ладно, — он хмыкнул. — Ты же прямо сказала: выметайтесь отсюда, нечего на шее сидеть.
— Я не так говорила, — тихо возразила Маша. — И ты это знаешь.
Они замолчали. В палате было тихо, только где-то в коридоре стучали каблуки медсестры и пикали аппараты.
— Как Вера? Дети? — наконец спросила Маша.
Олег вздохнул:
— Нормально. Вера устроилась в кондитерскую, печёт торты на заказ. Кристинка в музыкалку поступила, представляешь? Говорят, способная. А Денис… ну, Денис как всегда — то окно разобьёт, то кошку соседскую покрасит. Весь в меня.
Он слабо улыбнулся, и Маша увидела в этой улыбке того мальчишку, с которым они в детстве лазили по деревьям и строили шалаши в лесу.
— Навещают тебя?
— Каждый день приходят. Только сегодня Вера на работе, а детей я сам отговорил — чего им на больничные стены смотреть?
Маша кивнула. Потом решительно поднялась:
— Так, теперь слушай. Я останусь в Саратове, пока тебя не выпишут. Буду помогать Вере с детьми. И не спорь, — она подняла руку, видя, что Олег собирается возразить. — Это не обсуждается.
— У тебя работа, — упрямо сказал он. — Ипотека. Квартира эта твоя ненаглядная.
— Я договорюсь насчёт удалёнки, — твёрдо ответила Маша. — На пару недель точно. А дальше посмотрим. И хватит уже про квартиру. Это просто стены, понимаешь? Просто стены.
Олег долго смотрел на неё, потом медленно протянул руку. Маша осторожно пожала его пальцы — сухие, горячие.
— Спасибо, Машка, — тихо сказал он. — Но ты это зря. Мы справимся.
— Я знаю, — кивнула она. — Но вместе будет легче.
Вера встретила Машу настороженно. Стояла в дверях, скрестив руки на груди, не приглашая войти.
— Зачем приехала? — прямо спросила она. — Олега уже выписали, что ли?
— Нет, — покачала головой Маша. — Я приехала помочь. Могу побыть с детьми, пока ты на работе. Или по хозяйству помочь.
Вера хмыкнула:
— Не нужна нам твоя помощь. Сами справимся.
За её спиной появилась Кристина — высокая, худая, с длинной косой. Так похожа на Олега в детстве.
— Тётя Маша! — обрадовалась девочка. — Ты приехала! А папу видела? Ему уже лучше? А ты надолго?
— Кристина, иди в комнату, — строго сказала Вера. — Нам с тётей поговорить надо.
Девочка надула губы, но послушалась. Вера нехотя отступила от двери:
— Ну заходи уже, раз приехала.
Квартира у них была маленькая, двушка в панельной пятиэтажке. Но чистая, уютная. На подоконниках герани, на стенах — фотографии детей в рамках. Пахло свежей выпечкой.
— Торты делаю на заказ, — пояснила Вера, заметив, как Маша принюхивается. — Хочешь, угощу? Вот, бракованный остался, верх немного подгорел.
Она указала на торт на столе — трёхъярусный, с кремовыми розами.
— Красиво, — искренне восхитилась Маша. — Ты всегда хорошо готовила.
Вера дёрнула плечом, но было видно, что ей приятно.
— Садись, чай поставлю.
Они пили чай с тортом на тесной кухне. Говорили об Олеге, о его лечении. Потом Вера, словно нехотя, стала рассказывать о работе, о кондитерской, о том, как хозяйка уже доверяет ей самые сложные заказы.
— А платят нормально? — осторожно спросила Маша.
Вера напряглась:
— Нормально. На еду хватает. И на лекарства Олегу.
— А на квартиру? У вас же ипотека, да?
Вера отвела взгляд:
— Пока справляемся. Проценты только растут… Но ничего, выкрутимся как-нибудь.
Маша сделала глубокий вдох:
— Вера, послушай. Я хочу помочь. Не из жалости, не из чувства вины. Просто потому, что вы — моя семья. И Олег — мой брат.
— Ты уже помогла, — с горечью ответила Вера. — Выставила нас за дверь в чужом городе. С детьми.
— Я предлагала вам переночевать…
— Знаешь что, — Вера поставила чашку с такой силой, что чай выплеснулся на скатерть, — давай начистоту. Ты нас презираешь. Всегда презирала. Думаешь, я не видела, как ты морщишься, когда Олег при тебе пиво пьёт? Или как ты кривишься, когда я говорю? У меня, может, и нет высшего образования, но я не такая наивная. Всё я вижу.
Маша молчала, глядя в чашку. Потому что отчасти Вера была права. Она действительно морщилась от акцента Веры, от манер Олега, от шума, который создавали дети. Она действительно считала, что выросла из этой среды, что стала другой.
— Ты права, — наконец сказала она. — Я была высокомерной. И неблагодарной. Вы всегда относились ко мне как к семье, а я… Я забыла, что значит быть семьёй.
Вера недоверчиво посмотрела на неё:
— Это ты сейчас серьёзно? Или так, для галочки?
— Серьёзно, — кивнула Маша. — Я хочу всё исправить. И начать сначала. Поэтому я сниму квартиру здесь, в Саратове, на время. Буду помогать с Олегом, с детьми. И…
Она замялась, но потом решительно продолжила:
— И я хочу оплатить два месяца вашей ипотеки. Пока Олег не встанет на ноги. Это не подачка, Вера. Это то, что делают семьи — помогают друг другу.
Вера долго молчала, теребя край скатерти. Потом подняла глаза — карие, с золотистыми крапинками, как у Олега:
— Знаешь, что самое обидное было? Не то, что ты нас выгнала. А то, что ты даже не позвонила потом. Не спросила, как мы добрались. Не извинилась. Словно мы для тебя — пустое место.
Маша вздохнула:
— Я хотела позвонить, но не знала, что сказать.
— Как что? — Вера фыркнула. — «Извините, что выставила вас с детьми на улицу». Вот что.
— Я не выставляла вас…
— Нет? — Вера резко поднялась. — А как это называется? Мы приехали к тебе, как всегда, а ты нам: «Вот вам деньги, и катитесь обратно». Ты хоть понимаешь, как это выглядело в глазах детей?
Маша стиснула зубы. Опять этот приём, вечное давление на жалость, на чувство вины.
— Вера, я приехала помочь с Олегом, с детьми. Давай не будем возвращаться к прошлому.
— А к чему возвращаться? — Вера скрестила руки на груди. — К тому, что для тебя семья — это когда удобно? Когда по расписанию? «Ой, извините, в мои планы не входило принимать родственников». Это ты так сказала, помнишь?
— Помню, — кивнула Маша. — И я не отказываюсь от своих слов. Я люблю вас всех. Но я имею право на свою жизнь, на своё пространство.
— Да уж, — Вера горько усмехнулась. — Твоё пространство. Твоя жизнь. А мы так, мешаем. Знаешь что, Маша? Не нужна нам твоя помощь. Справлялись без тебя и дальше справимся.
— Вера…
— Нет, — отрезала та. — Я всё сказала. Денег твоих нам не надо. Жили без подачек и дальше проживём.
Она решительно направилась к двери:
— Ты знаешь, где выход.
Маша сняла квартиру недалеко от больницы. Каждый день навещала Олега, приносила фрукты, книги, помогала с упражнениями. Он был сдержан, но не враждебен. Разговоры крутились вокруг лечения, погоды, новостей. Ни слова о прошлом, ни слова о будущем.
Дважды она случайно сталкивалась с Верой в больничном коридоре. Та холодно кивала и проходила мимо.
Через три недели Олега выписали. Маша предложила помочь с транспортировкой, но он отказался:
— Вера всё организовала, спасибо.
— Я могу навещать тебя дома, — предложила она. — Помогать с реабилитацией.
Олег отвёл взгляд:
— Слушай, Машк… Не надо. Вера… Ну, ты понимаешь. Она до сих пор обижена. И дети… Денис всё спрашивает, почему тётя Маша нас выгнала. А Кристина… Ей уже скоро тринадцать, она всё понимает. И она на твоей стороне, представляешь? Говорит: «Папа, мы действительно ей надоедали, зачем мы каждый год к ней ездили?» Теперь у нас с Верой из-за этого скандалы. В общем… Давай пока так оставим, хорошо?
Маша медленно кивнула:
— Хорошо. Как скажешь.
Она написала на листке номер своего счёта:
— Вот. Если что-то понадобится — лекарства, реабилитация, что угодно — просто напиши мне сообщение. Я переведу деньги.
Олег взял листок, сложил его и убрал в карман рубашки:
— Спасибо. Но мы справимся.
Через два дня Маша улетела обратно в Петербург. Квартира встретила её тишиной и прохладой. Всё было так, как она оставила — чисто, аккуратно, безлично. Словно гостиничный номер, а не дом.
Она медленно прошлась по комнатам, провела рукой по пустому столу. В углу всё ещё лежали осколки бабушкиной вазы — она так и не успела их выбросить перед отъездом.
Маша собрала осколки в пакет и выбросила в мусорное ведро. Потом долго стояла у окна, глядя на вечерний Петербург, на тусклые огни фонарей, на дождь, превращающий улицы в размытые акварельные пятна.
Телефон на столе завибрировал. Сообщение от банка: «Платёж по ипотеке списан». Ещё одно: «Ваш счёт пополнен». Маша нахмурилась, открыла приложение. Перевод от Олега Соколова — тридцать тысяч рублей. Та самая сумма, которую он просил летом.
«Долг возвращаю. Спасибо за помощь. О.»
Маша горько усмехнулась. Вот и всё. Расплатились, квиты. Теперь между ними не будет даже этой ниточки — долга.
Она набрала ответное сообщение: «Олег, эти деньги не нужно было возвращать. Пожалуйста, оставь их себе, на лечение».
Ответ пришёл почти сразу: «Не нужны нам подачки. У нас всё хорошо».
Маша опустилась на диван и закрыла лицо руками. Вот так всё и заканчивается. Не громким скандалом, не трогательным примирением. А тихим, упрямым отчуждением, за которым — годы невысказанных обид, зависти, непонимания. И гордость. Проклятая гордость, которая не позволяет протянуть руку первым.
Она открыла фотоальбом на телефоне. Вот они с Олегом — десятилетние, улыбающиеся, с перепачканными черникой лицами. Вот школьный выпускной — она в белом платье, он в нелепом костюме с чужого плеча. Вот свадьба Олега и Веры — она поправляет фату невесте, та смеётся, откинув голову.
Когда всё пошло не так? Когда они превратились из близких людей в чужих? Может, когда она уехала учиться в Петербург и впервые почувствовала вкус другой жизни? Или когда вернулась на первые каникулы и поймала себя на мысли, что больше не вписывается в этот маленький мирок? Или когда Олег впервые приехал к ней с семьёй — шумной, бесцеремонной, такой… провинциальной?
А может, дело вовсе не в этом? Может, просто бывают отношения, которые невозможно спасти — слишком разные пути, слишком разные ценности, слишком много невысказанного, слишком мало желания понять друг друга?
Маша закрыла альбом и положила телефон на стол. Завтра начнётся обычная жизнь — работа, дом, ипотека. Всё как прежде. Только внутри останется эта пустота — место, где раньше была семья.
Ноябрь встретил Машу заснеженным Петербургом. Она вернулась к обычной жизни — работа, дом, редкие встречи с друзьями. От Олега не было вестей, только раз в месяц приходило короткое сообщение: «Получил перевод. Спасибо».
Она настояла на том, чтобы ежемесячно отправлять ему небольшую сумму — «на лекарства». Он не отказывался, но и не благодарил — просто констатировал факт получения.
В начале декабря раздался звонок. Маша удивлённо посмотрела на экран — номер Веры.
— Алло? — осторожно ответила она.
— Привет, — голос Веры звучал сухо, деловито. — Слушай, тут такое дело… Кристина поступила в музыкальный колледж. В Петербурге. С января начинает учиться.
Маша замерла:
— Поздравляю. Она всегда была способной.
— Ага, — в голосе Веры не было ни тепла, ни гордости, только усталость. — В общем, ей нужно где-то жить. В общежитии мест нет.
— И ты хочешь, чтобы она жила у меня? — прямо спросила Маша.
Пауза.
— Не бесплатно, конечно, — быстро добавила Вера. — Мы будем платить. Сколько скажешь.
Маша помолчала. Потом осторожно спросила:
— А вы не думали снять ей комнату? Или квартиру с соседями?
— Думали, — коротко ответила Вера. — Но она несовершеннолетняя. И одна в чужом городе. А ты… Ты всё-таки родная тётя.
Маша закрыла глаза. Вот и круг замкнулся. Опять то же самое — «ты же родня», «как можно отказать».
— Вера, — медленно сказала она, — у меня однокомнатная квартира. Я работаю допоздна. Иногда беру проекты на выходные. Я не смогу присматривать за Кристиной.
— Ей не нужен присмотр, — возразила Вера. — Она взрослая девочка. Просто крыша над головой. И… ну, родной человек рядом. На всякий случай.
Маша молчала. В голове проносились картины: её маленькая квартира, заполненная чужими вещами; шум, когда она пытается работать; постоянное напряжение, необходимость подстраиваться… И Кристина — обиженная, настроенная против неё Верой и Олегом, считающая, что тётя должна ей помогать.
— Я не могу, Вера, — наконец тихо сказала она. — Мне жаль, но я не могу.
— Вот как, — голос Веры стал ледяным. — Что ж, я так и думала. Но Олег настоял, чтобы я позвонила. Сказал: «Маша не такая, она поможет». А я ему говорила: для неё собственный комфорт важнее всего. Даже важнее семьи.
— Дело не в комфорте…
— А в чём? — перебила Вера. — В том, что мы для тебя — обуза? Что ты стесняешься нас перед своими питерскими друзьями? Боишься, что Кристина будет говорить с акцентом или есть неправильной вилкой?
Маша стиснула зубы:
— Нет. Дело в том, что у меня своя жизнь. И я имею право решать, с кем её делить.
— Понятно, — отрезала Вера. — Что ж, извини за беспокойство. Больше не побеспокоим.
Короткие гудки.
Маша медленно опустила телефон. В квартире было тихо — только тикали часы да шумел холодильник. Она подошла к окну. Снег падал крупными хлопьями, укрывая город пушистым одеялом. Где-то вдалеке мерцали праздничные огни — скоро Новый год.
Она достала телефон, нашла последнее сообщение от Олега. Набрала: «Насчёт Кристины. Я могу помочь оплатить ей квартиру. Или комнату в хорошей семье. Но жить у меня она не сможет».
Ответ пришёл почти мгновенно: «Не надо. Мы сами справимся».
Маша горько усмехнулась. Всегда одна и та же фраза. Гордость? Или просто нежелание принять помощь на чужих условиях?
Она набрала ещё одно сообщение: «Олег, я правда хочу помочь. Просто не так, как вы хотите».
Ответа не было долго. Потом телефон звякнул: «Знаешь, Маш, ты была права тогда, летом. Мы действительно привыкли пользоваться твоей добротой. Думали, что ты нам должна — потому что семья, потому что сестра. Но ты никому ничего не должна. И мы тебе тоже. Так что давай на этом закончим. Живи своей жизнью. А мы будем жить своей».
Маша долго смотрела на эти слова. Потом медленно набрала: «Хорошо. Пусть будет так».
Она отложила телефон и снова подошла к окну. Странно, но она не чувствовала ни облегчения, ни горечи. Только пустоту. И понимание, что некоторые двери закрываются навсегда — не с громким хлопком, а с тихим щелчком. И это не хорошо и не плохо. Это просто жизнь — такая, какая она есть.
