— Так это что же получается, я тридцать лет копила на эту квартиру, а теперь твоя мамочка будет в ней хозяйкой? — голос Марины дрожал от едва сдерживаемого гнева, когда она смотрела на документы, разложенные перед ней на кухонном столе.
Нотариальная печать на дарственной выглядела настолько официально, настолько окончательно, что от одного взгляда на неё становилось дурно. А подпись… Её собственная подпись красовалась внизу документа, хотя Марина точно знала — она никогда этого не подписывала.
Артём сидел напротив, уткнувшись взглядом в чашку с остывшим кофе. На его лице играла виноватая улыбка, которая больше походила на гримасу загнанного в угол школьника.
— Мариш, ну не кричи. Мама сказала, это для нашего же блага. Типа, налоги меньше будут, если квартира на неё оформлена. Она же бухгалтер, знает все эти схемы…
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Три года назад они с Артёмом поженились. Она, наивная дура, думала, что нашла свою любовь. Мужчину, который будет её опорой и защитой. А нашла что? Маменькиного сынка, который за её спиной подделывает документы на квартиру, доставшуюся ей от покойной бабушки.
Именно эта квартира в центре города была её единственной настоящей собственностью. Бабушка завещала её любимой внучке с одним условием — беречь как зеницу ока. И вот теперь…
— Налоги? — Марина встала так резко, что стул опрокинулся. — Ты серьёзно сейчас про налоги говоришь? Артём, твоя мать подделала мою подпись! Это уголовная статья, между прочим!
Он поморщился, словно от зубной боли.
— Ну не подделала, а… помогла оформить. Ты же всё равно работаешь целыми днями, некогда тебе по нотариусам бегать. Мама хотела как лучше.
В этот момент входная дверь щёлкнула ключом. Марина даже оглядываться не стала — она знала, кто это. Только один человек имел наглость заходить в их квартиру без звонка, как к себе домой.
Галина Петровна вплыла в кухню, источая аромат дорогих духов и самодовольства. Её идеально уложенные волосы блестели под светом люстры, а на губах играла та самая улыбка — улыбка победительницы.
— О, детки мои уже проснулись! — пропела она, окидывая взглядом разбросанные на столе документы. — Артёмушка, я тебе говорила аккуратнее с бумагами. А то Марина увидит раньше времени и расстроится.
Марина почувствовала, как внутри неё что-то оборвалось. Значит, они планировали скрывать это от неё? Просто поставить перед фактом?
— Галина Петровна, — её голос звучал на удивление спокойно, хотя внутри бушевал ураган. — Объясните мне, пожалуйста, что это за документы и почему на них стоит моя подпись, которую я не ставила?
Свекровь театрально всплеснула руками.
— Ой, Мариночка, ну что ты как маленькая? Это же для вашего блага! Представь, если с Артёмом что-то случится, не дай бог конечно, то квартира автоматически переходит тебе. А так она в безопасности, под моим присмотром. Я же не чужая, я мать!
Логика была настолько извращённой, что Марина на секунду потеряла дар речи. Воспользовавшись паузой, Галина Петровна продолжила, усаживаясь за стол с видом хозяйки:
— К тому же, милочка, ты же понимаешь, что содержание такой квартиры — дело недешёвое. Коммуналка, ремонт… А у тебя зарплата какая? Копейки в этой своей школе. Артём тоже не миллионер. А я могу помочь, у меня связи, возможности.
— Это моя квартира, — отчеканила Марина. — Мне её бабушка оставила. И я прекрасно справляюсь с оплатой.
— Бабушка, бабушка, — Галина Петровна поморщилась, словно от кислого. — Что она понимала в современной жизни? Старушка была, прости господи, из другой эпохи. А сейчас время такое — нужно быть хитрее, изворотливее. Вот я и подсуетилась.
Артём всё это время молчал, разглядывая свои руки. Марина перевела на него взгляд, полный боли и разочарования.
— И ты знал? Всё это время знал и молчал?
Он пожал плечами, не поднимая глаз.
— Мам сказала, что это временно. Пока не разберёмся с налогами. Потом переоформим обратно.
— Ага, конечно! — фыркнула Галина Петровна. — Переоформим мы! Артёмка, я же тебе объясняла — квартира теперь наш семейный актив. Когда вы детей родите, им же где-то жить надо будет. А эта квартирка — три комнаты, очень удобно. Можно будет сдавать пару комнат, доход иметь.
Марина почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Они уже распланировали её жизнь, её квартиру, её будущее. И никто даже не подумал спросить её мнения.
— Я подаю в суд, — сказала она, стараясь говорить твёрдо. — За подделку подписи. Это мошенничество.
Галина Петровна рассмеялась. Не улыбнулась, а именно рассмеялась — громко, с нотками превосходства.
— Подавай, милочка, подавай! У меня адвокат — друг детства, между прочим. И нотариус, который заверял документы — моя троюродная сестра. Думаешь, они подтвердят, что подпись поддельная? Наивная ты, Мариночка. В суде главное — не правда, а связи.
Марина посмотрела на Артёма, всё ещё надеясь увидеть в его глазах хоть каплю поддержки, возмущения, чего угодно. Но он сидел, ссутулившись, и явно ждал, когда эта сцена закончится.
— Артём, — она обратилась к нему, игнорируя свекровь. — Неужели ты не понимаешь, что это неправильно? Это же воровство!
— Какое воровство? — возмутилась Галина Петровна. — Мы же семья! В семье всё общее. Или ты, Марина, не считаешь нас семьёй? Может, ты вообще замуж за моего сына вышла только из-за прописки в Москве?
Удар был точным и болезненным. Марина действительно была из провинции, приехала в столицу учиться и осталась работать. Но любовь к Артёму была искренней. По крайней мере, она так думала до этого момента.
— Не смейте! — вспыхнула она. — Я люблю вашего сына, хотя сейчас и не понимаю за что!
— Вот и прекрасно, — Галина Петровна поднялась, одёргивая пиджак. — Раз любишь, значит, простишь эту маленькую формальность. Артёмушка, я побежала, у меня маникюр через час. Вечером приду, борщ сварю. А то твоя жена, видимо, готовить совсем разучилась. Всё по судам бегать собирается.
Она направилась к выходу, но у двери обернулась:
— И да, Мариночка. Теперь, когда квартира оформлена на меня, я могу в любой момент вас выселить. Так что давай без глупостей, хорошо? Будь умницей, рожай внуков, и всё будет хорошо.
Дверь за ней закрылась с мягким щелчком. Марина и Артём остались вдвоём. Тишина была оглушительной.
— Как ты мог? — наконец выдавила Марина. — Как ты мог предать меня?
Артём поднял на неё глаза. В них читалась усталость и какая-то обречённость.
— Мариш, ты же знаешь маму. С ней проще согласиться, чем спорить. Она всё равно сделает по-своему.
— И ты даже не попытался меня защитить?
— От кого? От родной матери? Она же не чужая тётка с улицы. Она желает нам добра.
Марина почувствовала, как внутри неё что-то ломается. Медленно, со скрипом, как ломается лёд на реке весной.
— Добра? Она украла мою квартиру, Артём! Единственное, что у меня было!
— Не украла, а оформила на себя. Это разные вещи.
— Да какая разница! — Марина схватилась за голову. — Боже, во что я вляпалась? Я вышла замуж за тряпку, которая не может слова против мамочки сказать!
Артём вспыхнул. Первый раз за весь разговор на его лице появилось подобие эмоций.
— Не смей так говорить о моей матери! Она всю жизнь для меня… Она меня одна вырастила, всем пожертвовала!
— А я? — Марина встала, глядя на него сверху вниз. — Я для тебя кто? Пустое место?
Он промолчал. И это молчание сказало больше любых слов.
Марина прошла в спальню, достала из шкафа чемодан. Руки дрожали, но решимость была твёрдой. Она начала складывать вещи — механически, не думая. Платья, джинсы, бельё.
Артём появился в дверях.
— Ты что делаешь?
— Ухожу.
— Куда? Это же твоя квартира… то есть была твоя…
Она обернулась, и он невольно отшатнулся от её взгляда.
— Именно. Была моя. Теперь твоей мамочки. Пусть живёт здесь, раз так хотела. А я сниму комнату где-нибудь. Лучше жить в съёмной комнате, чем в золотой клетке.
— Мариш, не глупи. Мама пошутила насчёт выселения. Она не злая, просто… властная.
— Властная? — Марина засмеялась. Смех получился истерическим. — Артём, она мошенница! Она подделала документы! И ты ей помогал!
— Я не помогал, я просто… не мешал.
— Это ещё хуже.
Она защёлкнула чемодан, накинула пальто. Артём преградил ей дорогу.
— Марин, давай поговорим спокойно. Не уходи. Я поговорю с мамой, мы всё решим.
— Нет, — она отстранила его. — Уже поздно. Знаешь, я многое могла простить. Твою лень, твоё безразличие к домашним делам, даже то, что ты до сих пор каждый день созваниваешься с мамой по три раза. Но предательство… Этого я простить не могу.
Она вышла из квартиры, оставив ключи на тумбочке в прихожей. Артём остался стоять в дверях спальни, растерянный и жалкий.
На улице было холодно. Ноябрьский ветер пробирался под пальто, но Марина его не чувствовала. Она достала телефон, набрала номер подруги.
— Алло, Ленка? Можно я к тебе на пару дней? Да, поругались… Нет, хуже. Расскажу при встрече.
Пока она ехала в метро, телефон разрывался от звонков. Артём, потом Галина Петровна. Она не отвечала. Потом пришло сообщение от свекрови:
«Маринка, не дури! Возвращайся домой немедленно! Подумай о репутации! Что люди скажут?»
Марина усмехнулась. Люди. Конечно, для Галины Петровны мнение людей важнее всего.
Следующее сообщение было от Артёма:
«Мама сказала, что переоформит квартиру обратно, если ты вернёшься. Только пообещай, что не будешь скандалить.»
Ложь. Очередная ложь. Марина это чувствовала нутром.
У Лены она провела неделю. За это время Артём названивал раз двадцать в день, Галина Петровна даже приезжала к подруге домой, но та её не пустила.
— Марин, может, правда вернёшься? — спросила Лена однажды вечером. — Всё-таки квартира твоя, бабушкина. Не отдавать же её этой стерве.
Марина покачала головой.
— Я кое-что надумала. Помнишь моего бывшего однокурсника, Игоря? Он сейчас в прокуратуре работает.
— И?
— Я с ним встречалась вчера. Показала документы. Он говорит, дело выигрышное. Подделка подписи видна невооружённым глазом, если провести экспертизу. А ещё я нашла свидетелей — соседку бабушкину, которая точно знает, что квартира должна была остаться мне. И бабушкино завещание у меня есть, заверенное нотариусом. Настоящим, не подставным.
Лена присвистнула.
— Ого! Так ты решила воевать?
— А что мне ещё остаётся? Смириться и жить с предателем под одной крышей? Терпеть свекровь, которая считает меня недостойной её сына? Нет уж.
На следующий день Марина подала заявление в прокуратуру. Игорь помог составить всё грамотно, собрать доказательства. Оказалось, что та нотариус, троюродная сестра Галины Петровны, уже имела проблемы с законом — два года назад её чуть не лишили лицензии за похожую аферу.
Когда Артёму пришла повестка, он позвонил Марине. Голос его дрожал.
— Марин, ты что наделала? Мама в истерике! У неё давление подскочило!
— Пусть валидол пьёт. Или к своему адвокату-другу детства обратится.
— Марин, это же серьёзно! Маму могут посадить!
— За мошенничество? Представь себе, могут. Это называется справедливость, Артём.
— Но она же моя мать!
— А я твоя жена. Была. Теперь уже нет.
— Что значит нет?
— Я подала на развод. Документы тебе придут на днях.
Тишина в трубке была долгой. Потом Артём выдавил:
— Из-за квартиры? Ты разрушаешь семью из-за недвижимости?
Марина вздохнула.
— Нет, Артём. Из-за предательства. Из-за того, что ты выбрал сторону матери, зная, что она неправа. Из-за того, что для тебя я всегда была и буду на втором месте. Первое навсегда занято твоей мамочкой.
Она отключилась, не дожидаясь ответа.
Суд состоялся через три месяца. Галина Петровна наняла дорогого адвоката, того самого друга детства. Но против фактов он был бессилен. Экспертиза подтвердила подделку подписи. Нотариус-сестра под давлением доказательств призналась в сговоре.
Галину Петровну приговорили к двум годам условно и крупному штрафу. Квартира была возвращена Марине.
Артём на суде сидел бледный, постаревший. Когда выносили приговор, он смотрел на Марину с укором. Как будто это она была виновата в том, что его мать оказалась мошенницей.
После суда Галина Петровна подошла к Марине. На её лице уже не было той надменной улыбки. Только злость и унижение.
— Ты разрушила мою жизнь, — прошипела она. — Из-за тебя мой сын страдает.
— Нет, Галина Петровна, — спокойно ответила Марина. — Вы сами разрушили свою жизнь. И жизнь своего сына заодно. Своей жадностью и желанием контролировать всё вокруг.
— Он тебя никогда не простит!
— Мне и не нужно его прощение. Мне нужна была справедливость. И я её получила.
Марина развернулась и пошла к выходу. За спиной она слышала, как Галина Петровна что-то кричит ей вслед, но слова уже не разбирала. И не хотела разбирать.
Вечером того же дня она вернулась в свою квартиру. Артём уже съехал, забрав свои вещи. На кухонном столе лежала записка:
«Марина, я не могу тебя простить за то, что ты сделала с моей мамой. Она теперь опозорена на весь район. Люди на неё пальцем показывают. Надеюсь, ты довольна. Квартира твоя, можешь в ней жить одна, раз тебе камни дороже людей. Артём.»
Марина скомкала записку и выбросила в мусорное ведро. Потом открыла окно, впуская свежий воздух. Квартира пахла свободой.
Она прошла по комнатам, вспоминая бабушку. Та была мудрой женщиной. Наверное, если бы она была жива, то сразу раскусила бы Галину Петровну и её сыночка.
На стене в гостиной висела бабушкина фотография — седая женщина с добрыми глазами и хитрой улыбкой.
— Прости, бабуль, — сказала Марина фотографии. — Я чуть не потеряла то, что ты мне оставила. Но я исправилась. Отстояла. Как ты меня учила — не давать себя в обиду.
Ей показалось, что бабушка на фотографии улыбнулась чуть шире.
Телефон зазвонил. Номер был незнакомый.
— Алло?
— Марина? Это Сергей, помните меня? Мы вместе на курсах повышения квалификации были.
Марина вспомнила — высокий парень с добрыми глазами, учитель истории из соседней школы. Они пару раз пили кофе в перерывах, обсуждали работу.
— Да, конечно, помню. Здравствуйте, Сергей.
— Я тут узнал от общих знакомых, что у вас… ну, сложности были. Хотел узнать, как вы? Всё в порядке?
Марина улыбнулась. Впервые за долгое время улыбка была искренней.
— Знаете что? Да, всё в порядке. Даже лучше, чем было.
— Может, встретимся, кофе попьём? Поговорим?
— Почему бы и нет.
Они договорились на завтра. Марина положила трубку и ещё раз оглядела свою квартиру. Свою. По-настоящему свою.
Жизнь только начиналась. Новая жизнь, без лжи, предательства и токсичных родственников. Жизнь, в которой она сама будет решать, что делать со своим имуществом, своим временем, своей судьбой.
И это было прекрасно.
