Тряска электрички, вокзальная суета, вонь
дешёвой шаурмы и ударивший в лицо смог родного города. Меня не
встречали. Да и кому, собственно, встречать? Тридцатитрёхлетнюю
разведёнку с чемоданом разбитых иллюзий и двумя сумками одежды,
обменянной на московскую жизнь.
— Билетик, пожалуйста, — кондукторша в автобусе протянула руку с
устройством. Машинально копаюсь в кармане, нащупывая мятую пятидесятку.
— Подорожали-то как, — вырвалось у меня, когда увидела новый тариф.
— А что ж вы хотели, милочка? Нынче всё дорожает, одни зарплаты
стоят, как приколоченные, — сдачу она бросила небрежно, и я пять минут
собирала монетки со скользкого пола.
Бабушкина квартира встретила меня запахом нежилого помещения. Спасибо
тёте Вале, хоть пыль протёрла и форточку открыла. Двушка на третьем
этаже хрущёвки — всё, что осталось от прежней жизни. Никакого наследства
я не ждала, но бабуля удивила всех, оставив большую часть квартиры мне.
Именно это и взбесило моих дорогих родственников.
Холодильник, естественно, пуст. На столе — початая пачка чая и
записка от тёти: «Молоко в морозилке. Хлеб в пакете. Жду в 18:00. Все
соберутся обсудить ситуацию».
«Ситуацию». Надо же, какое деликатное название для семейной разборки.
В подъезде скрипнула дверь, и я услышала знакомый грузный шаг дяди Андрея. Вот только его не хватало для полного счастья.
— Маша? Вернулась, значит? — его голос звучал как всегда — с
наигранным сочувствием и плохо скрываемым раздражением. — Как Москва-то?
Не срослось?
Фальшивое участие в голосе. Он всегда злорадствовал, когда у кого-то что-то не получалось. Особенно у меня.
— Нормально, дядь Андрей. Просто решила вернуться.
— Ну-ну, — он хмыкнул, оглядывая мои сумки. — А на такси-то денег нет? На автобусе, значит…
— Экологию берегу, — я выдавила улыбку. — Ты к нам?
— Да вот, решил заглянуть, узнать, как ты тут. Всё-таки родня, — и прошёл в квартиру, не разуваясь.
Его грязные следы на полу — словно предзнаменование всего, что
произойдёт дальше. Я знала, что сегодняшний семейный совет — это только
начало. Они будут давить, требовать, угрожать. Квартира в центре —
лакомый кусок для всех, особенно сейчас, в кризис.
Поставила чайник. На часах 16:30. Еще полтора часа свободы перед бойней.
Кухня у бабушки всегда была сердцем квартиры. Обшарпанный стол,
покрытый клеёнкой в цветочек, сервант с чашками «Рижский фарфор»,
подаренными ей на пятидесятилетие заводом, где она отпахала тридцать
лет. Над столом — выцветшая фотография деда. Уже час, как я протираю эту
кухню, будто хочу стереть с неё годы, разделившие меня и прошлое.
В 18:00 дверной звонок разрывает тишину. Приходят гуськом: тётя Валя —
мамина сестра, с ней её муж Степан, потом дядя Андрей с женой Оксаной и
их сын Димка — двадцатипятилетний амбал с претензией на бизнесмена.
— Машенька, ты бы хоть угощение какое приготовила, — сразу начинает
Оксана, оглядывая стол, где только чай и печенье из «Пятёрочки».
— Не успела ещё, — отвечаю, глотая раздражение. — Только с поезда.
— Мы не чай пить пришли, — обрубает Андрей. — Давайте к делу.
Тётя Валя вздыхает:
— Маша, ты пойми, ситуация деликатная. Бабушкина квартира… она всегда считалась семейной.
— Семейной? — я усмехаюсь. — Когда бабушка болела, кто с ней сидел? Я
сюда из Москвы каждый месяц моталась. А вы все через дорогу живёте.
— У нас работа, дети, — Оксана поджимает губы.
— А у меня что, каникулы были?
— Слушай, — Димка внезапно встревает, постукивая дорогим телефоном по
столу. — Давай без соплей. Бабка завещание на тебя оформила — окей. Но
это несправедливо.
— Дмитрий! — одёргивает его тётя Валя.
— А что? Правду говорю. Машка, ты в Москве прописана, квартира тебе на что? Продашь — деньги просадишь, и всё.
— Не продам. Я здесь жить буду.
Андрей прищуривается:
— То есть, делиться не собираешься?
— Бабушка эту квартиру на меня оформила. Законно.
— Законно? — Оксана взвивается. — Андрей, скажи ей!
— Машка, — дядя наклоняется, от него несёт перегаром. — Ты в Москве
лет пять пожила, теперь сюда с пустыми карманами вернулась. Думаешь, мы
не понимаем? Развод, денег нет, жить негде. А у нас Димка жениться
собрался, ему жильё нужно.
— Причём тут мой развод? — я чувствую, как щёки начинают гореть.
— Притом, что квартиру оставь нам, а сама проваливай! — Оксана
выплёвывает слова. — Мы через суд пойдём. Докажем, что бабка была не в
себе, когда завещание писала. Свидетели найдутся!
В комнате повисает тишина. Только чайник щёлкает, остывая, да часы тикают — старые, бабушкины, с кукушкой.
— Вы… серьёзно? — я смотрю на них, всех разом, пытаясь найти хоть каплю сочувствия.
— Абсолютно, — кивает Андрей. — До завтра подумай. Потом будет поздно.
Они уходят, громко хлопнув дверью. Я сижу, обхватив руками остывшую
чашку. За окном серое, тяжёлое небо обещает дождь. Завтра. Что я буду
делать завтра?
Телефон пиликает сообщением. Лариса, бабушкина соседка: «Машенька, ты приехала? Зайди, поговорить надо. Срочно».
Лариса Петровна живёт напротив, квартира-зеркало нашей. Звоню, слышу шаркающие шаги.
— Машенька! — она обнимает меня, пахнет валерьянкой и ванильными сухариками. — Заходи, заходи. Чай пить будем?
— Только что пила, — отнекиваюсь. — С родственниками.
— Ох, — она качает головой, в глазах понимание. — Наверное, уже начали делить?
Кухня у Ларисы Петровны уютная: кружевные салфетки, герань на
подоконнике, старенький телевизор бормочет новости. Мы садимся, она
наливает себе чай, подвигает мне вазочку с конфетами.
— Родня-то твоя… — она морщится. — Я всё слышала. Стены тонкие.
— Да ерунда, — стараюсь казаться безразличной. — Перебесятся.
— Не перебесятся, — она вдруг становится серьёзной. — Твой дядька, Андрей, он ведь в долгах как в шелках. Игроман конченый.
— В каком смысле?
— В прямом. Я случайно узнала… У меня племянник в банке работает.
Андрей твой кредитов набрал, под залог имущества. Потом в казино всё
спустил. А на прошлой неделе к нему приставы приходили.
Я чувствую, как холодеет спина.
— Подождите, — перебиваю. — При чём тут бабушкина квартира?
Лариса Петровна смотрит на меня с жалостью.
— Он ещё при жизни Анны Михайловны пытался её уговорить часть
квартиры на него переписать. Только она отказала. А потом завещание на
тебя составила… Он теперь злой ходит.
— То есть, они хотят…
— Хотят, чтобы ты добровольно отказалась от наследства. Тогда доля
перейдёт его семье как ближайшим родственникам. А дальше — понятно что.
Сижу оглушённая. В голове мешанина мыслей: развод, переезд, и теперь ещё это.
— Что же делать?
— У тебя завещание на руках?
— Нет, у нотариуса.
— Вот и хорошо, — она кивает. — Слушай, что делать будем…
Домой возвращаюсь к полуночи с чётким планом и странным спокойствием. Открываю дверь и вздрагиваю — в коридоре стоит Димка.
— Ты как вошёл?
— Ключи у отца остались, — ухмыляется. — Ну что, надумала?
— Убирайся.
— Машка, ты дура? — он подходит ближе. — Тебе по-хорошему предлагают.
Сейчас много бомжей-то, знаешь? Особенно женщин после развода…
— Пошёл вон! — я толкаю его в грудь, но это всё равно что стену толкать.
— Ладно, — он отступает. — Завтра в десять утра отец придёт. С бумагами на отказ от наследства. Подпишешь — и разойдёмся мирно.
Дверь за ним закрывается. Я сползаю по стенке, обхватив колени
руками. Часы показывают 00:15. Новый день. Тот самый «завтра», которым
меня пугали.
Утром просыпаюсь от настойчивого звонка. На часах 7:30. Кого несёт в такую рань?
Открываю дверь и оторопело смотрю на двух мужчин в форме.
— Служба судебных приставов. Гражданка Орлова? Мы по поводу исполнительного производства…
— Вы ошиблись, — говорю. — Я Мария Сомова.
Пристав сверяется с бумагами.
— Адрес верный. Мы ищем Андрея Орлова. По нашим данным, он является совладельцем данной жилплощади.
— Был, — поправляю. — Моя бабушка скончалась полгода назад. Квартира теперь моя.
Второй пристав кивает первому:
— Это подтверждается. Завещание зарегистрировано.
У меня отлегает от сердца. План Ларисы Петровны сработал — она связалась с нотариусом, и тот ускорил все процедуры.
— Тогда нам нужно проехать по другому адресу, — говорит пристав. — Вы не знаете, где сейчас проживает гражданин Орлов?
— Знаю, — я достаю телефон. — Продиктовать?
Через час в квартире снова звонок. На пороге — вся честная компания:
Андрей, красный как рак, Оксана с зарёванным лицом, Димка, тётя Валя со
Степаном.
— Ты! — Андрей тычет в меня пальцем. — Ты приставов навела?
— Нет, — спокойно отвечаю. — Они сами пришли. К тебе, кстати.
— Машенька, что происходит? — тётя Валя выглядит растерянной.
— У нас описали всё! — выпаливает Оксана. — Всё! Машины, технику, даже детские вещи Димочки!
— Значит, Димочка тоже в долгах? — не удерживаюсь от сарказма.
— Ты… — Димка делает шаг вперёд, но Андрей останавливает его.
— Послушай, Маша, — он вдруг становится почти ласковым. — Мы
погорячились вчера. Квартира, конечно, твоя. Мы просто… Нам деваться
некуда. Понимаешь?
— Понимаю, — киваю. — И что?
— Может, ты нас пустишь? — Оксана шмыгает носом. — Временно? Мы найдём деньги, расплатимся с долгами, и съедем…
Я смотрю на них — жалких, напуганных. Ещё вчера они были готовы
выбросить меня на улицу, а сегодня сами остались у разбитого корыта.
— Нет, — говорю твёрдо. — Не пущу.
— Но мы же родня! — всплескивает руками тётя Валя.
— Вчера вы об этом не вспоминали, — отрезаю. — Когда говорили, что я должна «проваливать». А теперь сами проваливайте.
Закрываю дверь под их возмущённые крики. Руки дрожат, но внутри — странное облегчение. Звоню Ларисе Петровне:
— Всё, как вы сказали. Они остались без крыши над головой.
— Ну и хорошо, — она вздыхает. — Кстати, про работу помнишь? Моя
племянница ждёт тебя сегодня в три, в школе. Им как раз учитель
литературы нужен.
— Спасибо, — улыбаюсь в трубку. — Я не знаю, как вас отблагодарить.
— Глупости! Анна Михайловна мне жизнь когда-то спасла, в прямом смысле. Я просто долг возвращаю.
Вешаю трубку и иду на кухню. Завариваю бабушкин любимый чай — с
чабрецом и смородиновым листом. Пью, глядя в окно. Там весеннее солнце
пробивается сквозь тучи. На подоконнике — бабушкины фиалки, которые
начинают оживать.
Впервые за долгое время чувствую, что возвращение домой было
правильным решением. Не из-за квартиры — из-за обретения себя. Москва с
её бешеным ритмом и фальшивым мужем, требовавшим «соответствовать
статусу», высосала из меня все соки. А здесь… Здесь я снова становлюсь
собой.
Достаю из сумки старый диплом филфака и учительскую трудовую книжку.
Может, в школе и правда нужен кто-то, кто научит детей не только
литературе, но и тому, что справедливость в жизни всё-таки существует.
Пусть иногда она приходит не сразу, но приходит обязательно.
