— Ты что, издеваешься? — голос Лидии Васильевны разрезал кухню, как раскалённый нож масло. — Это хлеб, Ксения! Х-Л-Е-Б, а не кость мамонта. Его не крошат, его режут. Ровненько!
Ксения застыла у доски, будто поймали с поличным. Ладонь держала батон, нож — в руке, а в горле застрял ком.
— Я просто… — пробормотала она, но свекровь уже шла в атаку, как танк на полном ходу.
— Просто! — она хмыкнула, чуть не стукнув половником по столу. — У тебя всё просто. Просто не там оставила полотенце, просто ложку в раковине забыла, просто беременные нынче сидят дома и булки жуют, пока другие вкалывают!
Ксения аккуратно поставила нож обратно в подставку, как будто это был не нож, а граната. Подошла к мойке, уставилась на воду. В животе толкнулось крошечное существо — ребёнок, видимо, уже понимал: тут фронт, мама, держись.
— Мам, ну не кричи, — лениво донеслось из комнаты. Денис, как всегда, не выходил. Его голос звучал так, будто он комментировал ролик на YouTube, а не семейную бурю. — Всё нормально же, Ксюш. Режь, как удобно.
— Как удобно, — передразнила Лидия Васильевна, театрально откидывая волосы. — А потом жрите этот хлеб с кривыми кусками. Ты, Денисочка, жри, а я буду корки глодать, да? В моём возрасте!
Ксения попыталась улыбнуться.
— Я могу другой батон нарезать. Или… в следующий раз нарезку купить?
— Нарезку? — прищурилась Лидия Васильевна так, будто Ксения предложила взять кредит в валюте. — Деньги нашла? Денис работает, я на ставке и на подработке, а ты — нарезку. Ой, девочки, легко у вас жизнь пошла. Да только я не из тех, кто молчит.
Ксения вытерла руки полотенцем и мысленно заорала: Ну что я делаю не так? Спросить? Бесполезно. Вчера уже спрашивала: зачем стирать бельё строго «по дням»? Получила лекцию про «порядок, традиции и ещё моя мать так делала».
А когда сказала, что живот тянет, Лидия Васильевна гордо выдала: «Так не рожают. Надо двигаться. Я с тобой под сердцем и ведро картошки таскала, и сумки с рынка». Ну да, восемьдесят шестой год, другое кино…
— Я пойду прогуляюсь, — выдохнула Ксения и потянулась за ветровкой.
— Ты даже пол не домыла! — крикнули ей вдогонку.
На улице было тепло и липко, как будто весна никак не решит — смеяться или плакать. Ксения шла медленно, будто боялась, что шаг в сторону — и провалится куда-то. В наушниках Земфира, мысли — как мухи в банке: Может, и правда ленивая? Мы у неё живём. Бесплатно. Ну да, с нервами и придирками, но всё же… Денис? Он ведь ничего плохого не делает. Просто ничего и не делает.
Телефон завибрировал. «Лидия Васильевна». Ксения сбросила. Снова. Ещё раз. На пятый — сдалась.
— Да, Лидия Васильевна?
— Ксения, курица недоварилась. Ты её к духовке не той стороной поставила. Я есть это не буду. Придёшь — переделаешь.
— Хорошо.
— И не забудь — завтра в ЖК надо. Я записала на девять утра.
— Куда?
— В женскую консультацию, к знакомой. Всё сделает, как надо. Я пойду с тобой.
— Но… — Ксения сжала кулак в кармане. — Я хотела сама врача выбрать. И время.
— Девочка, у тебя уже живот! Это не игрушка, это ребёнок. Внук! А ты даже не знаешь, как анализы сдавать.
— Я не хочу, чтобы вы со мной ходили. Мне некомфортно, — вдруг выпалила Ксения и замерла, сама поражённая собственной смелостью.
На том конце повисла гробовая тишина. Потом:
— Ну и иди сама, раз такая умная. Только потом не реви, если что-то не так будет. Я тебе помочь хотела. А ты… хамка.
Гудки.
Ксения села на скамейку. Белые облака между веток были такие же рваные и неуверенные, как её мысли. Страх. Вина. Усталость. Обида. И где-то в глубине — крошечная, но упрямая злость.
Нельзя всё время быть удобной. Иначе перестаёшь быть собой.
Она достала телефон и набрала Дениса.
— Привет. Можешь вечером поговорить?
— Сейчас занят. Потом, ладно? — его голос был ровным, как автоответчик.
— Это важно.
— Ксю, ты опять из-за мамы? Ну потерпи чуть-чуть. Мы же пока только на ноги встаём. Снимем жильё — и свобода.
— А если это «чуть-чуть» ещё пару лет? А если я не могу?
Молчание. Потом:
— Ну… решай сама. Я не могу сейчас.
Связь оборвалась.
Ксения уставилась на экран. И поняла: он уже давно всё решил. Просто сдал её маме, как сдачу в магазине.
Потерпи. Ага. Только она уже терпела — живот, чужие правила, свекровь, молчание мужа. Теперь ещё и это одиночество терпеть?
— Ладно, — прошептала она. — Я подожду до утра. Но если завтра ты не скажешь маме, что мне нужен покой, я скажу тебе, что мне нужна другая жизнь.
Она встала и пошла домой. Под ногами хрустел гравий, телефон вибрировал: мама прислала, как у неё прошло УЗИ. И только с ней, Ксения вдруг поняла, ей не приходилось оправдываться за то, что она вообще есть.
У подъезда Ксения увидела знакомую фигуру. Лидия Васильевна. В халате, с мусорным пакетом в руке и лицом, перекошенным так, будто соседский мальчишка нарочно кинул снежок в её окно.
— Ну и где ты шляешься? — язвительно выкрикнула свекровь, прижимая пакет к бедру. — Ужин готов, курицу я сама дожарила. Мусор не вынесла. И вообще, если уж ты себя женой называешь, то веди себя как…
Ксения прошла мимо, не слушая. Не ответила. Не оправдывалась. Поднялась по лестнице, зацепившись взглядом за облупленные стены.
И только на последней ступени услышала вслед, с ядом в голосе:
— Вот и видно, какая ты мать будешь, раз уже сбегаешь от ответственности! — с вызовом бросила Лидия Васильевна, поправив халат.
В животе снова зашевелился ребёнок, будто и он не выдержал этой тирады. Ксения ухватилась за перила, закрыла глаза.
— Потерпи, малыш, — тихо прошептала она. — Это временно.
Но внутри прокатилось: Долго уже нельзя.
Утро началось не с кофе. Утро началось с грохота кастрюли, которая рухнула на плиту так, что подпрыгнули и нервы Ксении.
— Встаём-встаём! — бодро, почти весело, но с издёвкой крикнула Лидия Васильевна из кухни. — Мне одной тут, что ли, с утра на ногах стоять?
Ксения повернулась к Денису, который спал рядом, как будто вокруг не война, а птички щебечут. Потрясла его за плечо.
— Твоя мама, между прочим, уже концерт начала, — с сарказмом сказала она.
— Угу… — пробормотал Денис и натянул одеяло на голову, как партизан в засаде. — Скажи ей, что у меня выходной. Пусть не орёт.
— А я кто ей, представитель профсоюза? — ехидно бросила Ксения, но ответа не дождалась.
Она села на кровати, ладонью по привычке коснулась живота. Тянуло немного. Может, прогулка вчера сказалась. Может, нервы.
На кухне пахло кашей и напряжением. Лидия Васильевна стояла у плиты в своём вечном фиолетовом халате, рукава закатаны до локтей, лицо строгое, как утюг в военной части.
— Доброе утро, — осторожно произнесла Ксения, но получилось так, будто мокрой спичкой пыталась разжечь костёр.
— М-м-м, — протянула свекровь. — Спали хорошо, царевна? А я с пяти утра на ногах. Вот, кстати, запеканка тебе. Диетическая. По рецепту сестры. Вкусная. Не то что твои бутерброды. Беременным надо правильно питаться, а не чипсы жевать.
— Я не ем чипсы, — возразила Ксения и аккуратно отломила кусочек. — Спасибо.
— Не за что, — фыркнула Лидия. — Надеюсь, до ЖК сегодня не опоздаем. Я уже сумку собрала. Там документы, анализы. Всё готово. А то ты, может, думаешь, туда можно как в магазин — с картой и губами накрашенными?
Ксения напряглась.
— Лидия Васильевна, я хотела с вами поговорить. По-честному. Можно?
— Серьёзно? — приподняла бровь свекровь, вытирая руки о фартук. — Ну, говори.
— Я не хочу, чтобы вы ходили со мной к врачу. Я взрослая. Сама справлюсь.
Повисла тишина. Зловещая, как перед грозой. Потом Лидия Васильевна аккуратно положила половник, развернулась и глянула так, будто готова была вызвать санитаров.
— А кто справится, если с тобой что-то случится? Денис? Он до обеда спит. Или ты, которая даже сковородку нормально не моет? У меня двадцать пять лет стажа в поликлинике. Я людей по запаху определяю, ясно? Я помочь хочу! А ты… что, возомнила себя царицей?
— Я ничего не возомнила, я просто…
— Просто! — перекрикнула свекровь. — Я тебе не девка с улицы, поняла?! Это МОЙ дом, моя семья! Я сына родила и воспитала, а ты кто? Девочка без работы, без опыта, которая ещё учит меня, как жить?
— Вы унижаете меня постоянно, — голос Ксении дрогнул, но она не отступила. — Вы обесцениваете каждый мой шаг. Я не ваша дочь, я не обязана…
— Не обязана?! — Лидия подалась вперёд. — А жить у меня обязана? А жрать мою еду? А спать в комнате, где мой сын вырос? Это, значит, норма, да? Тогда собирай вещи. Хочешь независимости — иди, снимай, плати, мой пол сама!
— Так я и хочу! — вспыхнула Ксения. — Я Денису уже говорила: давайте снимать хоть однушку. Только не так. Не с вашими нападками и упрёками. Это не помощь. Это контроль!
— Жалко мне сына, — с нажимом сказала свекровь. — Женился, называется, на проблеме. Он скоро с работы вылетит, потому что у него на шее ты сидишь!
— Он даже не в курсе, чем я живу! — голос Ксении сорвался. — Не знает, когда у меня приём, что я чувствую, как мне тяжело. И это мой муж! Потому что всё за него решаете вы. За меня. За ребёнка.
Дверь комнаты приоткрылась. Денис вышел, потирая глаза.
— Мам, Ксю, вы что опять? Нельзя спокойно поговорить?
— Поговорить?! — Ксения обернулась к нему. — А ты когда последний раз со мной по-настоящему говорил? Когда я сказала, что не могу больше, ты что ответил? «Потерпи». Вот и терпи теперь сам!
— Да что ты орёшь? — Денис шагнул ближе. — Я пашу, устаю, а прихожу домой — тут базар. Я чё, виноват, что у меня две бабы с претензиями?
— Две бабы?! — Ксения усмехнулась зло. — Отлично. Хоть сказал наконец, что думаешь.
— А что? — он пожал плечами. — Мам, ты тоже перегибаешь. Ксю, ты… ну, обидчивая. Надо договариваться, а вы…
— Нет, — холодно перебила Ксения. — Договариваться — это когда слушают друг друга. А ты всё это время молчал. Делал вид, что всё нормально. А теперь, когда горит, говоришь: «достали».
— Вы оба неблагодарные! — сорвалась Лидия. — Я полжизни вкалывала, квартиру выплачивала, а вы мне в ответ хамите! Денис, ты ещё свадьбу не выплатил! Свободу захотели? Платите!
— Мам, хватит уже… — Денис попробовал вставить слово, но было поздно.
Ксения ушла в комнату. Стукнула дверью так, что дрогнули стёкла. Сердце колотилось, ладони дрожали. Через пять минут она вышла — уже с сумкой.
— Ксю, ты куда? — догнал её Денис в коридоре.
— В нормальную жизнь, — спокойно ответила она. — Я у мамы переночую. А завтра сниму комнату. Пусть без кухни, зато без диктатора.
— Ксю, ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда. Я лучше рожу в коммуналке, чем стану ещё одной Лидией Васильевной.
И ушла. За спиной остались тапки, перевёрнутые кверху подошвой, и два обалдевших лица.
На улице моросил дождь. Не сильный, но нудный — как вся жизнь в этой квартире.
Ксения подняла воротник куртки, достала телефон и набрала маму.
— Мам, я к тебе. Я больше не могу.
Слёзы потекли сами. И она не останавливала их. Потому что впервые за долгое время они были настоящими. Не от обиды. А от освобождения.
Прошла неделя. Семь ночей, как назло, бессонных — Ксения спала на диване у матери, ворочалась, считала трещины на потолке, а потом злилась на саму себя за то, что вообще считает. Пять видеозвонков с психологом, где она больше вздыхала, чем говорила. Три попытки найти риелтора — все три слились, как бывший после зарплаты. Два неоплаченных заказа на фрилансе, один стыд. И ровно одно сообщение от Дениса. Без точек, без запятых, без души:
«ты где»
Вот и всё.
Ксения сидела на подоконнике съёмной комнаты в хрущёвке. Стены облезлые, линолеум — с запахом, как будто он ещё Брежнева видел. За окном вечер был похож на старый сериал: актёров давно уволили, сценарий потеряли, но заставку по инерции крутят.
За стеной соседка, похоже, смотрела очередной сериал с таким количеством стонов, что хоть скорую вызывай. На кухне кто-то лупил мясо, или, может, стену. Разницы никакой.
Телефон молчал.
И вдруг — звонок в дверь. Не наглый, не дерзкий, а какой-то глухой, будто сам звонивший сомневался, стоит ли ему быть тут.
Ксения застыла. Может, ошиблись дверью? Или еда соседке опять? Но стук повторился.
Она выдохнула, подошла, глянула в глазок.
Денис. Стоял, как школьник после двойки, плечи вниз, в тонкой ветровке, пакет в руках.
Ксения приоткрыла дверь — щёлка, ровно на ширину её равнодушия.
— Привет, — он кашлянул, мнётся. — Я тут… подумал. Может, поговорим?
— А пакет что? — она чуть прищурилась. — Цветы? Или мама пирожков напекла?
— Нет. Это… фрукты. Врач сказал, тебе надо больше фруктов.
— С каких пор ты врачей слушаешь? — Ксения усмехнулась.
— С тех пор, как понял, что твоя мать смотрит на меня как на идиота. И, знаешь, наверное, не зря, — Денис почесал затылок.
Ксения помолчала, потом приоткрыла дверь шире:
— Ладно, заходи. Только без пафоса про «мы же семья».
Он зашёл, огляделся, встал у окна, словно его позвали на экскурсию в музей обшарпанных квартир:
— Ну… неплохо устроилась.
— Угу. Рай на земле: тараканы, соседка-ночная певица, аромат вечного линолеума. Всё включено.
Он поставил пакет:
— Я… с мамой поговорил.
— Без мордобоя? — хмыкнула Ксения.
— Почти. Было жёстко. Она сказала, что я тряпка, что ты мной вертишь. А потом… заплакала.
Ксения аж приподняла бровь:
— Лидия Васильевна — и плачет? Да ладно. Я думала, у неё вместо слёз — хлоргексидин.
— Вот и я удивился. Сказала, что боится остаться одна. Что всё рушится. Что никого у неё, кроме нас. Я ответил: «а у меня теперь никого, кроме неё». И понял, что это правда.
Где-то во дворе заорал мужик, послал кого-то на три буквы. Ксения закрыла окно.
— Значит, пришёл вернуть меня в «рай»?
— Нет. Я пришёл сказать, что съехал. Вчера. Мама в бешенстве, но я сказал: я муж, я отец, я выбираю свою семью. Нашёл квартиру. С кухни видно реку. Ну… речку. Ну ладно, лужу. Но это наша лужа.
— Ты серьёзно думаешь, что я соберу вещи и поеду за тобой?
— Нет. Я ничего не думаю. Я просто прошу. Вернуться. Или хотя бы поговорить. Без упрёков, без «твоя мама», без войны.
Он сел на край стула. Она — напротив. Между ними пакет с фруктами, как символ их перемирия.
— Знаешь, — сказала Ксения тихо, — я думала, что ненавижу твою мать. А оказалось — я боюсь тебя.
— Меня? — он вскинулся.
— Да. Потому что ты молчал. Всегда. Когда я тонула — ты глаза закрывал. Я для тебя стала фоном. А это страшнее любой тирании.
Денис кивнул. Не спорил. Для него это уже было революцией.
— Я понял. Поздно, но понял. И я не прошу простить. Просто… начни с нуля. С другой квартиры. С другой жизни. Без моей мамы. Без твоего страха. Без жертвенности. Просто — мы. И малыш.
Тишина вдруг перестала быть ледяной, стала почти тёплой. Почти.
И тут — звонок. Опять в дверь.
Ксения подошла к глазку, глянула, вскинула брови:
— О, а вот и она.
— Кто? — насторожился Денис.
— Ну кто у нас по понедельникам ревизии устраивает?
— Мам?.. — Денис побледнел.
— Ага. И ключ у неё. Ты ж дал ей ключ, когда мы уезжали?
— Чёрт… забыл забрать. Я думал, она не…
— Ага, думал. Ну, держись, — пробормотала Ксения, открывая дверь.
На пороге — Лидия Васильевна. В пальто, перчатки, сумки, взгляд, как будто сейчас объявит военное положение.
— Ну вот, голубки, — сказала. — Нагулялись?
Ксения молча отошла. Денис замер.
— Мам, ты чего…
— А ты чего?! Сына увели, семью разломали — а я что? Смотреть молча?
— Это не твоя квартира, — резко отрезала Ксения. — Уходите.
— О, заговорила наконец! А то всё «Лидия Васильевна, можно посуду», «Лидия Васильевна, подскажите»… А теперь вон из моей жизни, да?
— Да, — твёрдо сказала Ксения. — Вы не спаситель, вы диктатор в халате. Сына довели до трусости, жену — до отчаяния. А теперь всё. Хватит.
Денис, тихо, почти шёпотом:
— Мам, иди. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы наш ребёнок вырос в этом.
Лидия села прямо в коридоре, на сумки. Сумки заскрипели, как будто разделяли её горе.
— Я хотела, чтобы вы были вместе… Чтобы внук был рядом. Я старалась…
— Вы разрушали, — жёстко сказала Ксения. — И продолжаете.
— Мне некуда идти, — прошептала Лидия.
— Есть у тебя куда, — сказал Денис. — У тебя квартира. И соседи. Терпи их, а не нас.
— Я одна, Денис. Совсем.
— А я чуть не остался один, — спокойно ответил он. — Мы начнём с нуля. Но без тебя. Если хочешь быть рядом — учись уважать. Просто быть рядом.
Тишина.
Лидия поднялась, сняла перчатки, вздохнула.
— Может, я перегнула… Просто когда всю жизнь — работа, приказы, а потом один звонок в день от сына… трудно. Привыкаешь командовать.
— Не рушится всё, — сказала Ксения. — Меняется.
Лидия посмотрела на неё. Жёстко, но уже без яда. Усталость вместо злобы.
— Ну… живите. Как хотите. Я ключ оставлю. Вдруг понадобится.
— Нет, мама, — сказал Денис. — Ключ оставь себе. А если понадобится — постучишь.
Лидия кивнула. И ушла. Без сцены, без крика. Просто закрыла дверь.
Ксения рухнула на диван. В глазах — пустота. В голове — тысяча мыслей.
Денис подошёл:
— Ну что… начнём?
Она кивнула. Без улыбки, но уже и без боли.
С этого момента можно было действительно начинать.
