Вечер начинался как обычно: я разогревала ужин, муж сидел в телефоне, изредка бросая короткие реплики о работе. Тишину нарушал только мерный гул холодильника и редкий стук вилки о тарелку.
— Алёна, — вдруг сказал муж, откладывая телефон. Голос у него был ровный, но в глазах читалось напряжение. — Надо поговорить.
Я сразу насторожилась. Так он начинал только перед чем-то серьёзным.
— Мама переезжает к нам. Ей одной тяжело, да и так спокойнее.
Ложка, которую я держала, со звоном упала в тарелку.
— Ты… что?
— Я уже всё решил. В субботу забираем её вещи.
Комната вдруг стала тесной, воздух словно выкачали.
— Это моя квартира, Сергей. Моя ипотека, мои деньги на ремонт. Ты вообще советоваться со мной собрался?
Он нахмурился, как будто моя реакция его искренне удивила.
— О чём тут советоваться? Это же моя мать! Ты что, против?
— Да, против! Ты знаешь, как она ко мне относится!
— Ты всё преувеличиваешь, — он махнул рукой. — Она просто заботливая.
— Заботливая?! — я засмеялась, но смех вышел горьким. — Она в прошлый раз мне сказала, что я тебя на деньги взяла!
— Ну и что? Она поколение другое, у неё взгляды старые.
Я резко встала из-за стола, тарелка соскользнула на пол, разбившись вдребезги.
— Нет, Сергей. Это мой дом. Я не буду жить с твоей матерью.
Он тоже поднялся, лицо покраснело.
— Ты эгоистка! Она старая, ей нужна помощь!
— Помощь — это нанять сиделку, снять ей квартиру рядом! Но не пускать её сюда!
— Ты даже попробовать не хочешь? — его голос дрогнул, но не от обиды, а от злости.
— Попробовать что? Терпеть, как она меня унижает? Переделывать всё за мной? Слушать, какая я плохая жена? Нет уж.
Он резко развернулся и вышел, хлопнув дверью. Я осталась стоять среди осколков, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди.
А потом медленно опустилась на пол и заплакала.
Но не от слабости.
От ярости.
Суббота. Я специально встала пораньше, чтобы морально подготовиться. Кофе в моих руках дрожал, как осенний лист на ветру. Сегодня должна была приехать она.
Звонок в двенадцать тридцать. Не раньше, не позже — как будто специально выждала обеденное время. Когда я открыла дверь, первое, что бросилось в глаза — огромный чемодан в ее руках. Не сумка, не пакет — именно чемодан, как будто она собиралась жить здесь годами.
— Ну что, стоишь как столб, внутрь звать будешь? — первая же фраза, сказанная тем едким тоном, от которого у меня по спине пробежали мурашки.
Я молча отступила, пропуская ее в прихожую. Она прошла, оглядывая квартиру оценивающим взглядом, будто рассматривала музейный экспонат сомнительной ценности.
— Где Серёжа? — спросила она, снимая пальто и не глядя на меня.
— На парковке, машину ставит.
Она кивнула и, не дожидаясь приглашения, направилась на кухню. Я последовала за ней, чувствуя, как в груди закипает что-то неприятное.
Кухня, которую я так любила — светлая, просторная, с новым гарнитуром, выбранным с таким трудом — вдруг словно померкла от ее присутствия. Она открыла холодильник, громко вздохнула.
— И это ты называешь едой? Полуфабрикаты какие-то. Мой сын на таком питаться не должен.
Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— Мы оба работаем, Людмила Петровна. Готовить сложные блюда каждый день нет возможности.
Она хмыкнула, закрывая дверцу холодильника с таким видом, будто делала мне одолжение.
— В мое время женщины и работали, и семью содержали в порядке. А сейчас…
Ее монолог прервал звонок телефона. Она достала аппарат, посмотрела на экран и вдруг… улыбнулась. Впервые за все время.
— Сыночек! Да, я уже здесь. Нет-нет, все хорошо. — Голос стал теплым, почти певучим. — Да, на кухне. Алёна? Ну… как обычно.
Я закусила губу. «Как обычно» — что это должно было значить?
В этот момент вошел Сергей, нагруженный пакетами. Его мать тут же бросилась к нему, отбирая сумки.
— Сыночек, зачем же так много тащить! Давай я помогу!
— Мам, да ладно, я сам, — он попытался увернуться, но она уже хватала пакеты.
Я стояла в стороне, наблюдая эту сцену. Мой муж, взрослый тридцатипятилетний мужчина, вдруг превратился в маленького мальчика под крылом заботливой матери.
Когда разобрали вещи, Людмила Петровна объявила:
— Я займу маленькую комнату. Она все равно пустует.
Я резко подняла голову. Маленькая комната была моим кабинетом, местом, где я работала по вечерам.
— Там мой рабочий стол, — попыталась возразить я.
— Ну и что? — она пожала плечами. — Перенесешь в спальню. Мне нужна нормальная комната.
Сергей стоял между нами, его взгляд метался от матери ко мне и обратно.
— Алён… может, правда перенесем? — неуверенно предложил он.
Я посмотрела на него, и в этот момент поняла — битва проиграна еще до начала. Они уже здесь двое против одного.
— Хорошо, — сквозь зубы сказала я. — Перенесу.
Людмила Петровна удовлетворенно кивнула и направилась осматривать свою новую территорию. Сергей потянулся было ко мне, но я отвернулась.
— Спасибо, что пошла навстречу, — пробормотал он.
Я ничего не ответила. Какие уж тут слова, когда в твоем доме уже хозяйничает кто-то другой.
Вечером, перенося свои вещи из кабинета, я наткнулась на фотографию — мы с Сергеем на море, два года назад. Так смеялись тогда… Куда все это делось?
Я положила снимок в коробку и закрыла крышку с таким чувством, будто хоронила что-то важное.
Утро началось с грохота кастрюль на кухне. Я открыла глаза — на часах было 6:30. Рядом Сергей спал как ни в чем не бывало, привыкший к материнским побудкам с детства.
Когда я вышла на кухню, Людмила Петровна уже вовсю хозяйничала. Мои любимые синие кружки стояли в дальнем углу стола, а на переднем плане красовался старый советский сервиз, который она привезла с собой.
— Доброе утро, — пробормотала я, направляясь к кофемашине.
— О, проснулась! — она повернулась, держа в руках сковороду с яичницей. — Кофе по утрам — это вредно. Я приготовила кашу.
Я посмотрела на густую массу в кастрюле, от которой шел пар. В детстве я терпеть не могла манную кашу.
— Спасибо, но я предпочитаю кофе.
Ее брови поползли вверх.
— Серёжа всегда завтракал нормальной едой. А не этой твоей отравой.
Я глубоко вдохнула, считая про себя до пяти, прежде чем ответить:
— Людмила Петровна, я взрослый человек и сама решаю, что мне есть на завтрак.
Она громко поставила сковороду на плиту.
— Пока живешь под одной крышей с моим сыном, будешь питаться правильно!
В этот момент в кухню вошел Сергей, потягиваясь. Его мать тут же преобразилась.
— Сыночка! Садись, я тебе яичницу сделала, как ты любишь — с хрустящей корочкой!
Он устало улыбнулся и сел за стол. Я молча налила себе кофе, чувствуя, как внутри закипает негодование.
После завтрака, когда Сергей ушел в душ, его мать внезапно заявила:
— Сегодня переберем шкафы. Ты неправильно хранишь Серёжины вещи.
Я чуть не поперхнулась кофе.
— Простите?
— Рубашки нужно держать не так, как ты складываешь. И галстуки… — она покачала головой с видом эксперта.
Я медленно поставила чашку на стол.
— Людмила Петровна, мы с Сергеем пять лет живем вместе. И до сих пор у него не было претензий к хранению его вещей.
— Он просто не хочет тебя расстраивать, — отмахнулась она. — Мужчины без нас, женщин, пропадут совсем.
Когда Сергей вернулся, уже одетый на работу, я поймала его в прихожей.
— Нам нужно поговорить. Наедине.
Он взглянул на часы.
— Сейчас некогда, я опаздываю.
— Тогда вечером. Это важно.
Он кивнул и поцеловал меня в щеку, но я почувствовала — этот поцелуй был механическим, без тепла.
Весь день на работе я не могла сосредоточиться. В голове крутился один вопрос: как долго я выдержу такое положение вещей?
Когда я вернулась домой, первое, что бросилось в глаза — мои духи и косметика, аккуратно сложенные в коробку на полке в ванной. На их месте красовались флаконы с резкими цветочными ароматами, которые любила Людмила Петровна.
Я стояла, сжимая зубную щетку в руке, когда услышала за спиной:
— Твои вещи пахнут какой-то химией. Я убрала их подальше, а то у меня от этого запаха голова болит.
Я медленно повернулась. Она стояла в дверях, скрестив руки на груди, с выражением полного удовлетворения на лице.
В этот момент что-то во мне перещелкнуло.
— Это моя квартира. Моя ванная. Мои вещи будут стоять там, где я хочу.
Ее глаза сузились.
— Пока мой сын…
— Твой сын здесь прописан, но квартиру покупала я! — голос мой дрожал от ярости. — И если ты еще раз тронешь мои вещи, я выброшу на помойку весь твой старый хлам!
Она побледнела, затем губы ее задрожали.
— Серёжа! — завопила она вдруг. — Серёжа, иди сюда!
К моему ужасу, дверь прихожей открылась — оказывается, Сергей уже вернулся с работы. Он вбежал в ванную, озираясь.
— Что случилось?
— Она… она грозится выбросить мои вещи! — всхлипнула его мать, мгновенно превратившись в обиженную старушку.
Сергей посмотрел на меня с укором.
— Алёна, что происходит?
Я видела, как его мать за его спиной торжествующе ухмыляется. И поняла — так будет всегда. Она будет провоцировать, а я в глазах мужа буду выглядеть истеричкой.
— Спроси лучше, что твоя мать сделала с моими вещами, — холодно сказала я и вышла, хлопнув дверью.
В спальне я закрылась, прислонилась к двери и впервые за долгое время позволила себе тихо заплакать. Но слезы были не от обиды — от ярости. Ярости и осознания того, что так продолжаться не может.
Я проснулась от странного шума. Часы показывали 2:47. Прислушавшись, я поняла — кто-то ходит по кухне. Осторожно приоткрыв дверь, я увидела силуэт Людмилы Петровны, роющейся в моем кухонном шкафу.
— Что вы делаете? — спросила я, включая свет.
Она резко обернулась. В руках у нее была моя записная книжка с рецептами, подаренная мамой.
— Проверяю, чем ты кормишь моего сына, — ответила она, даже не пытаясь оправдаться. — Хочу понять, откуда у него проблемы с желудком.
Я подошла и выхватила блокнот из ее рук.
— Это мое личное! И желудок у вашего сына в полном порядке, если вам интересно.
Она фыркнула, разглядывая меня с ног до головы в своем потрепанном халате.
— В три часа ночи рыться в чужих вещах — это нормально? — прошипела я.
— В моем доме я сама решаю, что нормально, — она подчеркнуто медленно закрыла шкаф.
— В вашем доме? — я задохнулась от возмущения. — Напомните, чьи документы на квартиру?
Дверь спальни скрипнула, и появился Сергей, сонно протирая глаза.
— Что происходит? Мама, ты почему не спишь?
Ее выражение лица мгновенно изменилось.
— Сыночка, я просто хотела приготовить тебе завтрак получше, а она набросилась на меня! — голос дрожал, но в глазах читалось торжество.
Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— Она врет! Она рылась в моих вещах посреди ночи!
Сергей взглянул на меня устало.
— Алёна, ну что ты опять… Мама просто беспокоится о нас. Может, хватит уже ссориться?
Я замерла, ощущая, как внутри все холодеет. «Опять». Всего одно слово, но оно ставило меня в положение вечной скандалистки.
— Хорошо, — сказала я неожиданно спокойно. — Завтра поговорим. Только вдвоем.
Утром я проснулась раньше всех. На кухне аккуратно разложила три чашки — для эффекта, который задумала. Когда Сергей вышел завтракать, я молча указала на них.
— Видишь? Твоя — с чипсом на блюдце. Мамина — с сахаром у ручки. Моя — без ничего. Я пять лет запоминала, как кто любит кофе. А она за три дня решила, что знает лучше.
Он потупил взгляд, крутя чашку в руках.
— Она просто…
— Нет, Сергей. Это не «просто». — Я села напротив него. — Выбор: или мы сегодня серьезно поговорим, или я ухожу.
Его глаза расширились.
— Ты что, серьезно?
— Абсолютно. Я больше не буду жить в своем доме как гостья.
В этот момент появилась Людмила Петровна. Она сразу почуяла напряжение.
— Ой, какие серьезные лица! Ссоритесь? — она сладко потянула, направляясь к кофейнику.
— Мы как раз обсуждали, — четко сказала я, не отрывая взгляда от мужа, — что пора определить правила. Или я уезжаю.
Кухня погрузилась в гробовую тишину. Даже чайник на плите перестал шипеть.
Тишина на кухне затягивалась. Сергей переводил взгляд с меня на мать и обратно, его пальцы нервно барабанили по столу. Людмила Петровна первая нарушила молчание.
Она громко поставила свою чашку, и фарфор звякнул о стеклянную столешницу.
— Какие еще правила? — ее голос звучал фальшиво-невинно. — Я что, в казарме живу?
Я не стала отвечать ей, продолжая смотреть на мужа. Он вздохнул и потер переносицу.
— Мам, может действительно… — начал он неуверенно.
— Что «может»? — она резко встала, опрокинув стул. — Я тебе жизнь отдала, а теперь меня правилами хотят обложить? Это благодарность?
Сергей помрачнел. Я видела, как его челюсть напряглась — верный признак внутренней борьбы. В этот момент я поняла: если сейчас не настоять на своем, все вернется на круги своя.
— Хорошо, — сказала я, поднимаясь. — Тогда я собираю вещи.
Моя спокойная интонация, кажется, подействовала сильнее криков. Сергей резко вскочил.
— Подожди! Давай обсудим. Какие… какие правила ты имеешь в виду?
Людмила Петровна ахнула, как будто ее ударили.
— Серёжа! Ты всерьез…
— Мама, замолчи! — неожиданно рявкнул он. Мы оба замерли от неожиданности. Он никогда не повышал голос на мать. — Хочешь жить здесь — придется искать компромисс.
Я медленно выдохнула и села обратно.
— Первое: никакого вторжения в личные вещи. Ни мои, ни Сергея. — Я посмотрела прямо на свекровь. — Второе: общие зоны — кухня, гостиная — нейтральная территория. Никаких перестановок без обсуждения.
— Третье, — неожиданно добавил Сергей, — мама, ты не вмешиваешься в наши с Алёной отношения. Никаких советов, если не спрашивают.
Людмила Петровна побледнела. Ее пальцы вцепились в край стола так, что побелели костяшки.
— Я для вас все, а вы… — ее голос дрожал от ярости. — Хорошо! Будут ваши правила. Но и у меня есть условие.
Она театрально выпрямилась.
— Воскресные обеды — святое. Весь день мы проводим вместе, как семья. Никаких отговорок.
Я хотела возразить, но Сергей кивнул.
— Договорились.
После завтрака, когда свекровь ушла в свою комнату, хлопнув дверью, Сергей взял меня за руку.
— Спасибо, что не ушла, — прошептал он. — Дай время, она привыкнет.
Я ничего не ответила, просто прижалась к нему. Но в душе сомнения грызли меня: действительно ли что-то изменится? Или это только временное перемирие перед новой войной?
Вечером, когда мы легли спать, я услышала, как в комнате свекрови раздался приглушенный разговор по телефону.
— Да, представляешь, какие условия поставили… Нет, я не уеду… Найду способ… Она еще пожалеет…
Я притворилась спящей, когда Сергей вошел в спальню. Но в голове уже строились планы обороны. Если она думала, что правила решат все проблемы, то сильно ошибалась. Война только начиналась.
Воскресное утро началось с запаха жареного мяса, проникшего в спальню еще до рассвета. Я открыла глаза — на часах было 6:15. Сергей мирно посапывал рядом, не реагируя на кухонный грохот.
Когда я вышла на кухню, картина предстала сюрреалистическая: Людмила Петровна в праздничном синем платье и переднике суетилась у плиты, где на трех конфорках одновременно кипели кастрюли. Стол был накрыт по-праздничному — с вышитой скатертью и бабушкиным сервизом.
— Доброе утро, — сказала я осторожно. — Вы очень рано начали…
Она обернулась, и я увидела в ее глазах странный блеск.
— Для семьи ничего не жалко! — воскликнула она с неестественной радостью. — Сегодня же наш первый семейный обед по новым правилам!
Я налила себе кофе, чувствуя подвох. Ее внезапная покорность выглядела подозрительно.
К девяти утра квартира наполнилась ароматами, которые в других обстоятельствах показались бы мне аппетитными. Но сейчас они давили, как тяжелое одеяло. Сергей, проснувшись, выглядел растерянным от такого усердия матери.
— Мам, ты чего так разошлась? Нас же всего трое…
— Пустяки! — она махнула рукой, ставя на стол пирог. — Раз уж мы теперь «по правилам» живем, будем делать все как положено!
Обед превратился в странную пародию на семейную идиллию. Людмила Петровна сыпала комплиментами, подкладывала мне еду, смеялась над моими репликами. Сергей постепенно расслабился, поверив в перемирие. А я видела, как ее глаза холоднеют каждый раз, когда он отворачивается.
После десерта она внезапно всплеснула руками:
— Ой, совсем забыла! У меня для вас сюрприз!
Она выбежала в коридор и вернулась с фотоальбомом. Мое сердце упало, когда я узнала ту самую бархатную обложку, которую она показывала на свадьбе — с тщательно отобранными фотографиями бывшей невестки Сергея.
— Давайте вспомним хорошее! — воскликнула она, раскрывая альбом на странице с крупным фото Сергея и его экс-женой.
В комнате повисла тягостная тишина. Сергей побледнел.
— Мама, зачем ты это принесла? — прошептал он.
— А что такого? — она сделала невинное лицо. — Это же наша семейная история! Алёна ведь не ревнивая, правда?
Все мое тело напряглось, но я сохранила спокойствие.
— Конечно, — улыбнулась я, беря альбом. — Какая интересная фотография. Людмила Петровна, а это ведь тот самый ресторан, где вы устраивали их помолвку? Тот самый, что потом закрылся из-за санитарных нарушений?
Ее улыбка дрогнула. Сергей фыркнул, неожиданно разрядив обстановку. Но игра была понятна — первая атака по новым правилам.
Вечером, когда мы остались одни, Сергей обнял меня:
— Прости за сегодня. Не знаю, что на нее нашло.
— Я знаю, — ответила я, глядя в окно на темнеющее небо. — Она проверяет границы. Как щенок, который кусается, чтобы понять, что ему сойдет.
Он засмеялся, но смех быстро оборвался, когда увидел мое лицо.
— Ты серьезно так думаешь?
— Я уверена. Сегодня был только первый выстрел.
Я не ошиблась. На следующее утро обнаружила, что мой любимый гель для душа «случайно» вылился. В среду «забыли» передать мне телефонный звонок от клиента. В пятницу Сергей получил странный рассказ о том, как я «грубо разговаривала» с его матерью в его отсутствие.
Но самое интересное ждало меня в воскресенье утром. Открыв холодильник, я обнаружила там торт. Шоколадный, с надписью «Прости меня, дорогая». Рядом стояла открытка с подписью Людмилы Петровны.
Я взяла торт, внимательно осмотрела, затем аккуратно поставила обратно. В голове крутилась только одна мысль: что за этим последует? Показное раскаяние? Или новый виток войны?
Дверь в спальню скрипнула, и появился Сергей. Увидев торт, он улыбнулся.
— Ну вот, видишь? Мама поняла, что была не права. Может, все наладится?
Я молча кивнула, но внутри все сжалось. Потому что знала — в этой войне перемирие бывает только перед решительным наступлением.
Торт простоял в холодильнике три дня. Каждый раз, открывая дверцу, я ловила себя на мысли, что смотрю на него с подозрением — как будто он был не десертом, а замаскированной миной. Людмила Петровна делала вид, что не замечает моего недоверия, но в ее глазах читалось напряженное ожидание.
В среду вечером Сергей задержался на работе. Я как раз разогревала ужин, когда свекровь неожиданно вошла на кухню с тортом в руках.
— Ну сколько можно его хранить? — с фальшивой легкостью сказала она. — Давай попробуем, я старалась!
Она уже доставала нож, когда я перехватила ее руку.
— Спасибо, но я не люблю шоколадные торты.
— Это же твой любимый! — удивилась она, слишком наигранно.
Я медленно покачала головой.
— Нет. Я терпеть не могу шоколад в десертах. Вы прекрасно это знаете.
Ее лицо на мгновение исказилось — будто маска соскользнула, обнажив злость. Но тут же она снова улыбнулась.
— Ну и ладно! Больше достанется Серёже.
Она отрезала большой кусок и с преувеличенным удовольствием откусила.
— Вкусно! Жаль, ты не оценила.
Я наблюдала, как она ест, и вдруг заметила странную деталь — она жует только крем, аккуратно оставляя бисквит на тарелке.
— Что, бисквит не понравился? — спросила я.
Она замерла, затем быстро проглотила.
— Просто крем вкуснее.
В этот момент раздался звонок в дверь. Сергей вернулся раньше, чем я ожидала.
— О, торт! — обрадовался он, заходя на кухню. — Кто купил?
— Я испекла, — тут же сказала Людмила Петровна. — Но Алёна отказалась…
— Потому что в нем может быть что-то не то, — холодно ответила я.
Сергей нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
— Спроси у мамы, почему она ест только крем.
Людмила Петровна резко встала.
— Какие глупости! Я просто…
— Просто что? — я перевела взгляд на Сергея. — Разрежешь торт посередине?
Он колебался, но любопытство взяло верх. Нож разрезал бисквит — и в середине торта оказались мелкие белые крупинки.
— Что это? — Сергей ткнул в них пальцем.
— Соль, — сказала я. — Очень много соли.
Его лицо исказилось от недоверия.
— Мама… это правда?
Она молчала несколько секунд, затем вдруг рассмеялась — резко, нервно.
— Ну и что? Это же просто шутка!
— Шутка? — голос Сергея дрогнул. — Ты пыталась подстроить так, чтобы Алёна съела это?
— Она же не съела! — махнула рукой Людмила Петровна, но ее голос уже дрожал. — Всегда такая подозрительная…
Сергей отодвинул тарелку, словно торт был ядовитым.
— Это не шутка. Это гадость.
Комната наполнилась тяжелым молчанием. Свекровь сжала губы, ее пальцы барабанили по столу.
— Хорошо, — вдруг сказала она, вставая. — Я поняла. Я лишняя здесь.
— Мама…
— Нет, сынок, — она подняла голову, и я впервые увидела в ее глазах настоящие слезы. — Я вижу, что мешаю. Уеду.
Она вышла, оставив нас в тишине. Сергей сидел, уставившись в стол.
— Я не думал, что она способна на такое… — прошептал он.
Я не ответила. Потому что знала — это не конец.
Это была только первая настоящая победа.
И война теперь перешла в новую стадию.
Три дня после истории с тортом Людмила Петровна не выходила из своей комнаты. Я слышала, как она разговаривает по телефону – жаловалась кому-то тихим, дрожащим голосом, называла меня «этой стервой» и говорила, что сын попал под дурное влияние. Сергей ходил мрачнее тучи, но ничего не обсуждал.
В четвертый день я вернулась с работы раньше обычного. В прихожей стоял чужой чемодан, а из кухни доносились голоса.
— …она просто доведет тебя до разорения! – слышался высокий голос незнакомой женщины. – Мама права, нужно действовать решительнее.
Я тихо прикрыла дверь и замерла в коридоре.
— Тетя Катя, я не хочу это обсуждать, – устало ответил Сергей.
— А обсуждать твою жизнь теперь нельзя? – вступила Людмила Петровна. – Ты совсем забыл, кто для тебя семья!
Я сделала шаг вперед и появилась в дверях кухни. За столом сидела дородная женщина лет пятидесяти – сестра моей свекрови. Увидев меня, она презрительно сморщила нос.
— О, а вот и сама хозяйка, – сказала она сладким голосом. – Мы как раз обсуждали, как ты изводишь мою сестру.
— Катя! – резко оборвал ее Сергей.
Я медленно поставила сумку на стул.
— Ясно. Семейный совет собрали? – мои пальцы сами собой сжались в кулаки. – Что обсуждаем? Как выжить меня из моей же квартиры?
Людмила Петровна вскочила, ее глаза блестели.
— Ты сама все понимаешь! Сергей, скажи ей наконец правду!
Сергей побледнел.
— Какая правда?
— Что квартира-то по документам не только ее! – выпалила тетя Катя.
Комната завертелась перед глазами. Я перевела взгляд на мужа.
— Что она имеет в виду?
Он не смотрел мне в глаза.
— Когда мы оформляли… помнишь, нужно было подписать… – он запинался.
— Говори понятно!
— Я вписал себя в договор купли-продажи, – наконец выдохнул он. – На всякий случай.
Тишина повисла как нож над пропастью.
— На всякий случай, – повторила я механически. – То есть ты… все это время…
— Алён, я не собирался…
— Выходит, я тут вообще никто? – голос мой дрожал, но внутри все превратилось в лед. – Вы трое – семья. А я так, временное недоразумение.
Тетя Катя злорадно ухмыльнулась. Людмила Петровна смотрела на сына с ожиданием.
— Сергей, – я говорила медленно, подбирая слова. – Выбирай. Сейчас. Или они уходят. Или ухожу я.
Он поднял на меня глаза – в них читался настоящий ужас.
— Ты что, серьезно…
— Абсолютно.
Людмила Петровна вдруг зашлась в кашле.
— Ой, мне плохо… таблетки… – она схватилась за сердце, но я видела, как ее глаза следят за реакцией сына.
— Мама! – он бросился к ней.
Я взяла сумку и вышла в коридор. Сердце стучало так, будто хотело вырваться из груди.
— Алёна! – донеслось с кухни.
Я не обернулась. Дверь захлопнулась за мной с таким звуком, будто захлопнулась целая жизнь.
На улице моросил дождь. Я шла, не чувствуя ни капель на лице, ни прохожих вокруг.
В голове крутилась только одна мысль:
Все. Конец.
Но почему-то вместо боли я чувствовала лишь странное облегчение.
