Тишина, повисшая на кухне после Дашиного ультиматума, была густой и звенящей. Она давила на уши, сгущалась в углах, впитывалась в старенькие обои. Елизавета Сергеевна, казалось, превратилась в соляной столп. Ее лицо, еще мгновение назад багровое от ярости, стало пепельно-серым. Степан же просто смотрел на жену так, будто видел ее впервые в жизни, и в его взгляде смешались страх, растерянность и какое-то детское недоумение.
Даша не стала дожидаться ответа. Она молча развернулась и ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Ей нужно было побыть одной, перевести дух. Победа не принесла радости, только опустошение и ледяную горечь в груди. Она выиграла битву, но понимала, что война не окончена. Такие, как ее свекровь, не сдаются так просто.
Она просидела в гостиной до глубокой ночи, обняв Мурку. Кошка, чувствуя состояние хозяйки, не отходила ни на шаг, тихо мурлыкала, согревая своим маленьким теплым тельцем. Из кухни не доносилось ни звука. Ни криков, ни сборов. Даша знала — они не уедут. Они затаились, вырабатывая новую стратегию.
Утро встретило ее той же гнетущей тишиной. Елизавета Сергеевна не вышла к завтраку. Степан появился на кухне ближе к обеду, осунувшийся, с темными кругами под глазами. Он молча налил себе кофе и сел напротив Даши.
— Ты не можешь ее выгнать, — сказал он глухо, не поднимая глаз. — Ей некуда идти.
— У нее есть дача, которую она якобы продает, — спокойно ответила Даша, глядя в окно. — Пусть едет туда. Или к своим подругам, которым она так любит жаловаться на жизнь.
— Дача холодная, не для зимы. И ты это прекрасно знаешь. Ты хочешь, чтобы моя мать замерзла? Чтобы она заболела и умерла? На твоей совести это будет!
Его голос дрогнул, в нем зазвучали истеричные нотки, так хорошо знакомые Даше по репертуару его матери. Манипуляция чистой воды.
— Степа, я дала ей двадцать четыре часа. Они истекли. Я не изменю своего решения.
— А я не позволю тебе выставить мою мать на улицу! — он ударил кулаком по столу. Кофейная чашка подпрыгнула, расплескав темные капли на белоснежную скатерть. — Я здесь прописан! Это и мой дом тоже! И моя мать будет жить здесь, с нами!
— Ах, вот как? — Даша медленно повернула к нему голову. — Теперь это «твой дом»? А когда речь шла о том, чтобы отдать долю, это была «паршивая двушка». Интересно получается.
— Не передергивай! — взвился он. — Мы семья! И ты, как жена, обязана заботиться о моем благополучии и о благополучии моей матери!
В этот момент дверь спальни, которую теперь занимала свекровь, со скрипом отворилась, и на пороге появилась сама Елизавета Сергеевна. Она была одета в свой лучший халат с перламутровыми пуговицами, на лице — маска страдалицы. Одной рукой она держалась за сердце, другой опиралась о косяк.
— Сыночек, не кричи на нее, — простонала она слабым голосом. — Не надо. Видимо, такова моя доля — быть обузой, помехой вашему счастью. Я все понимаю. Я уйду. Прямо сейчас. В чем стою. Пойду на вокзал, может, добрые люди приютят…
Это был спектакль, рассчитанный на одного зрителя — на ее сына. И Степан, как всегда, попался на крючок.
— Мама! Что ты такое говоришь! Никуда ты не пойдешь! — он подскочил к ней, заботливо поддерживая под локоть. — Ты останешься здесь! Я тебе сказал! Даша, — он обернулся к жене, и в его глазах полыхнула ненависть, — если ты еще раз скажешь моей матери хоть одно слово поперек, ты будешь иметь дело со мной! Она будет жить здесь. И точка. А ты… ты будешь нас содержать. Раз уж квартира твоя, то и все расходы на тебе. Считай это платой за то, что мы терпим твой характер.
Даша смотрела на них, и ей хотелось то ли смеяться, то ли плакать. План был прост и гениален в своей наглости. Раз уж не получилось отнять квартиру, они решили просто сесть ей на шею. Жить в ее доме, есть ее еду, пользоваться ее благами и при этом ни во что ее не ставить. Превратить ее в бесплатную прислугу, в дойную корову.
— То есть, вы решили жить за мой счет? — уточнила она ледяным тоном.
— Считай как хочешь, — бросил Степан, уводя мать обратно в спальню. — Ты моя жена. Это твой долг.
Даша осталась одна посреди кухни. Запах кофе смешивался с запахом валерьянки, который теперь, казалось, пропитал всю квартиру. Она поняла, что начинается новый виток войны. Более тихий, но от этого не менее жестокий. Война на истощение.
Жизнь превратилась в кошмар наяву. Степан, как и обещал, перестал давать деньги на хозяйство. Всю свою зарплату он теперь отдавал матери «на лекарства и мелкие расходы». Елизавета Сергеевна же, перестав притворяться больной и немощной, развила бурную деятельность. Она целыми днями смотрела телевизор на полной громкости, часами висела на телефоне, обсуждая со своими подругами «Дашкину жадность», и составляла меню.
— Дашенька, я сегодня хочу семги на пару, — заявляла она с утра. — И авокадо не забудь купить. Степочке для мужской силы полезно.
— Денег нет, — коротко отвечала Даша.
— Как это нет? — искренне удивлялась свекровь. — У тебя же зарплата скоро. Ты что, на родном муже и его больной матери экономить будешь? Бессовестная!
Степан во всем поддерживал мать. Он приходил с работы и с порога начинал скандал, если на столе не было ужина из трех блюд.
— Я целый день пахал, а ты даже не можешь мужа нормально покормить? Что это за гречка пустая? Где мясо?
— Мясо в магазине. Деньги на тумбочке. Твои, — парировала Даша.
— Ты опять за свое? Я же сказал, все деньги у мамы! У нее сердце, ей нужны дорогие лекарства! А ты здоровая, перебьешься!
Они перестали убирать за собой, оставляя на кухне горы грязной посуды. Они лили воду без счета, жгли свет во всех комнатах. Квитанции за коммунальные услуги выросли вдвое. Даша молча оплачивала их из своих сбережений, которые таяли на глазах.
Она похудела, осунулась. Постоянный стресс выматывал. Иногда ей хотелось все бросить, собрать вещи и уйти. Но куда? Эта квартира была ее единственным домом. Отдать ее на растерзание этим двум паразитам? Никогда. Бабушка не для этого ее берегла.
Однажды вечером Даша вернулась с работы особенно уставшей. Весь день была нервотрепка, начальник придирался по мелочам. Она мечтала только о горячей ванне и тишине. Но, войдя в квартиру, она застыла на пороге. В гостиной, на ее любимом диване, сидели подруги свекрови, Марья Ивановна и Клавдия Петровна. На журнальном столике стояли чашки, вазочка с дорогими конфетами и початая бутылка коньяка.
— А вот и наша хозяюшка объявилась! — елейным голосом протянула Елизавета Сергеевна. — Проходи, Дашенька, не стесняйся. Мы тут с девочками посидели, помянули молодость.
— Какая у тебя сноха-то красавица, Лизавета! — подхватила Марья Ивановна, смерив Дашу оценивающим взглядом. — И квартира какая! Повезло твоему Степочке. Только вот худенькая больно. Не кормишь ты ее, что ли?
— Да что вы, Марь Иванна! — всплеснула руками свекровь. — Я ли ее не кормлю? Все лучшее — ей! А она нос воротит! Характер, знаете ли. Вся в свою бабку, та тоже с гонором была.
Даша молча прошла в свою комнату. Сил на скандал не было. Она слышала, как они хихикают ей в спину. Через полчаса она вышла на кухню, чтобы выпить воды, и увидела, что ее любимая фиалка, которую она холила и лелеяла несколько лет, валяется на полу. Горшок разбит, земля рассыпана, нежный цветок сломан.
— Ой, Дашенька, это я нечаянно, — раздался за спиной голос свекрови. — Зацепила, когда на балкон выходила проветрить. Ну ничего, новый купишь. Эка невидаль — цветок!
И в этот момент в Даше что-то оборвалось. Эта фиалка была последней каплей. Это была не просто нечаянность. Это был плевок в душу. Намеренное, злое и мелкое унижение.
— Вон, — сказала она тихо, поворачиваясь к свекрови.
— Что, деточка? — не поняла та.
— Вон отсюда! — голос Даши зазвенел и окреп. — Все! Вон! Чтобы через пять минут ни вас, ни ваших подруг здесь не было!
— Да как ты смеешь! — побагровела Елизавета Сергеевна. — На мать голос повышать! Степа! Степа, иди сюда! Она меня из дома выгоняет!
На крик прибежал Степан.
— Даша, ты что себе позволяешь?! Извинись перед мамой немедленно!
— Я сказала, чтобы они ушли, — отчеканила Даша, глядя мужу прямо в глаза. — Иначе я вызову полицию. И заявлю, что в моей квартире находятся посторонние люди, которые портят мое имущество.
Марья Ивановна и Клавдия Петровна, почуяв неладное, стали поспешно собираться.
— Ну мы пойдем, Лизавета. Дела, знаешь ли…
— Сидеть! — рявкнула на них Елизавета Сергеевна. — Никто никуда не пойдет! Это и мой дом тоже!
— Нет, — твердо сказала Даша. — Это мой дом. И я здесь устанавливаю правила. Вы злоупотребили моим гостеприимством. Вы превратили мою жизнь в ад. Хватит. С этого дня все будет по-другому.
Она достала телефон и демонстративно набрала «102».
— Алло, полиция? Я хочу сообщить о…
Степан вырвал у нее телефон из рук.
— Ты с ума сошла?! Позорить семью перед соседями?!
— Это не семья, — горько усмехнулась Даша. — Это террариум. И я больше не хочу быть в нем жертвой.
Подруги свекрови, не дожидаясь продолжения, пулей вылетели из квартиры. Елизавета Сергеевна проводила их испепеляющим взглядом и, поняв, что на сегодня представление окончено, удалилась в свою комнату, громко хлопнув дверью.
Степан еще долго кричал на Дашу, обвиняя ее во всех смертных грехах, но она его уже не слушала. Она приняла решение. Она больше не будет жертвой. Она будет бороться.
На следующий день Даша начала действовать. Первым делом она поехала в банк и написала заявление, чтобы ее зарплату переводили на новый счет, о котором никто не знал. Затем она зашла в магазин и купила небольшой холодильник и электрическую плитку. Вечером, когда Степан и его мать смотрели сериал, она молча вынесла все это в свою комнату и закрыла дверь на ключ, который предусмотрительно вставила в замок еще утром.
На ужин она приготовила себе гречку с сосиской на своей новой плитке. Из общего холодильника исчезли все купленные ею продукты. Остались только самые базовые: крупы, картошка, лук.
— А где еда? — возмутился Степан, заглянув в пустой холодильник.
— В магазине, — невозмутимо ответила Даша из своей комнаты.
— Ты что, издеваешься? А нам что есть?
— То, что купите. Моя зарплата — это моя зарплата. Я вас содержать не нанималась. Вы оба взрослые, дееспособные люди.
— Но я же отдаю все деньги маме! — взвыл Степан.
— Это твой выбор, — пожала плечами Даша. — Значит, пусть мама вас и кормит.
Елизавета Сергеевна, услышав это, выскочила из комнаты.
— Ах ты гадина! Ты решила нас голодом заморить?! Да я на тебя в опеку пожалуюсь!
— Какая опека, Елизавета Сергеевна? — усмехнулась Даша. — Над кем? Над вашим сорокалетним сыном? Не смешите людей. Хотите есть — идите работать. Или тратьте свои «лекарственные» деньги.
Следующие несколько дней были похожи на поле боя. Степан и его мать пытались давить на жалость, потом переходили к угрозам, потом снова к жалобам. Но Даша была непреклонна. Она питалась в своей комнате, выходила только в ванную и на работу. Большой холодильник сиротливо стоял пустым. На третий день голодовки Елизавета Сергеевна не выдержала и достала из своей шкатулки деньги. Скрипя зубами, она отправила Степана в магазин.
Вторым шагом Даши была смена пароля от Wi-Fi. Интернет был оплачен ею, и она не видела причин предоставлять его бесплатно своим захватчикам. Вопли и стенания, доносившиеся из спальни свекрови, лишившейся возможности смотреть свои сериалы онлайн, были музыкой для Дашиных ушей.
Она начала жить по принципу «моя комната — моя крепость». Она перестала реагировать на их провокации. Она создала для них максимально некомфортные условия существования. Она знала, что долго они так не протянут.
Однажды ей позвонила ее старая подруга Анна, с которой они давно не виделись. Услышав в голосе Даши напряжение, она настояла на встрече. Они сидели в маленьком уютном кафе, и Даша, сама от себя не ожидая, выложила ей все. Анна, мудрая и спокойная женщина, выслушала ее, не перебивая.
— Знаешь, Дашенька, — сказала она, когда Даша закончила, — есть такая старая поговорка: «Не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней». Ты все делаешь правильно. Ты отвоевываешь свое пространство. Но тебе нужно идти дальше. Ты должна от них избавиться окончательно.
— Но как? Степан прописан, я не могу его выселить. А его мать он не бросит.
— Разводись, — просто сказала Анна. — Подавай на развод и на выселение его как бывшего члена семьи. Это долго, муторно, но это возможно. А пока… пока продолжай гнуть свою линию. И еще. Тебе нужно узнать одну вещь. Ты уверена, что твоя свекровь действительно еще не продала свою дачу?
Слова Анны запали Даше в душу. А действительно, почему она так уверена? Елизавета Сергеевна — лгунья и манипуляторша высшей пробы. Что, если деньги у нее давно есть, и она просто притворяется бедной овечкой?
Эта мысль не давала Даше покоя. Она начала действовать. У нее были дальние родственники, которые жили в том же дачном поселке, что и свекровь. Она нашла их телефон и, набравшись смелости, позвонила. Тетя Нина, словоохотливая и любопытная женщина, с радостью ответила на ее вопросы.
— Дашенька, здравствуй, дорогая! Как же, помню Лизавету! Продала она свою дачу, как же. Еще по весне. Так удачно продала, москвичи какие-то купили, денег не жалели. Она так хвасталась, говорила, в город к сыну переезжает, будет вам помогать. А что, не помогает?
У Даши перехватило дыхание. Так вот оно что. Пазл сложился. Вся эта история с «необходимостью пожить у вас» была спланированной акцией. Она продала дачу, спрятала деньги и приехала к ним, чтобы жить на всем готовом, да еще и попытаться отнять квартиру.
В тот вечер Даша ждала их на кухне. Она была абсолютно спокойна. В руках у нее была последняя квитанция за коммунальные услуги с огромной суммой долга.
Когда Степан и Елизавета Сергеевна вошли, они сразу почувствовали неладное.
— Нам нужно поговорить, — сказала Даша.
— Опять ты за свое? — устало спросил Степан. — Денег нет.
— Деньги есть, — ровно ответила Даша, глядя прямо на свекровь. — И немалые. Я сегодня разговаривала с тетей Ниной из вашего дачного поселка. Она передавала вам привет. И поздравляла с удачной продажей дачи. Еще весной.
Елизавета Сергеевна замерла. Ее лицо на мгновение потеряло свое вечно скорбное выражение, на нем проступил испуг.
— Что… что она такое говорит? — она растерянно посмотрела на сына. — Врет она все! Завидует!
— Не врет, — голос Даши был тверд как сталь. — Так где деньги, Елизавета Сергеевна? Деньги, на которые вы собирались покупать долю в моей квартире? Деньги, на которые вы могли бы снять себе жилье и жить припеваючи, а не разыгрывать здесь драму с бедной родственницей? Где деньги, на которые вы могли бы оплатить хотя бы половину вот этого счета? — она положила перед ними квитанцию.
Степан смотрел то на мать, то на Дашу. В его глазах медленно зарождалось понимание. Он наконец-то начал понимать, что все это время был лишь пешкой в хитроумной игре своей матери. Что его использовали так же, как и Дашу.
— Мама? — тихо спросил он. — Это правда?
Елизавета Сергеевна поняла, что отпираться бесполезно. Ее лицо исказилось от злобы.
— А что я должна была сделать?! — закричала она. — Отдать их вам, чтобы эта… эта вертихвостка их промотала?! Это мои деньги! Я их заработала! Я хотела как лучше! Для тебя, сынок! Чтобы у тебя была своя крыша над головой!
— Моя крыша над головой — это квартира Даши, которую ты пыталась у нее отнять! — вдруг закричал Степан. — Ты врала мне! Ты врала нам обоим! Ты настраивала меня против жены! Зачем?!
— Чтобы ты не был примаком! Чтобы ты был хозяином! — не унималась свекровь.
— Я был мужем! — с отчаянием выкрикнул он. — А теперь я никто!
Он схватился за голову и сел на табурет. Его мир рушился. Женщина, которую он боготворил, его мама, оказалась лживой и корыстной интриганкой. Жена, которую он предал, оказалась права.
— Я подаю на развод, — тихо сказала Даша. — И на твое выселение, Степа. Как бывшего члена семьи. А вы, Елизавета Сергеевна, должны съехать завтра же. Иначе я напишу заявление в полицию о мошенничестве. Думаю, им будет интересно узнать историю о продаже дачи и попытке завладеть чужим имуществом.
Развод прошел на удивление быстро. Степан был сломлен и подавлен. Он не спорил, не возражал. На суд пришел один, без матери. После заседания он подошел к Даше.
— Прости меня, — сказал он глухо. — Я был идиотом.
— БыЛ, Степа, — кивнула Даша. — Прощаю. И прощай.
Он ушел, ссутулившись. Елизавета Сергеевна съехала на следующий же день после того рокового разговора. Она не прощалась. Просто собрала свои вещи и молча исчезла.
Первое время Даше было непривычно тихо. Она ходила по своей квартире, и эхо отвечало на ее шаги. Она сделала генеральную уборку, выбросила все старые вещи, напоминавшие о свекрови. Она купила новую фиалку и поставила ее на то же место.
Через полгода ей позвонил Степан. Он рассказал, что снял комнату, устроился на работу. С матерью он почти не общался. Она купила себе однокомнатную квартиру на окраине города и жила там одна, ни с кем не поддерживая отношений. Ее деньги не принесли ей счастья.
— Я понял, Даш, — сказал он в трубку. — Я все понял. Семья — это не доли в квартире. Это доверие. А я его не оправдал.
Даша ничего не ответила. Ей было жаль его, но прошлое не вернуть.
Она постепенно приходила в себя. Вернулась к своим увлечениям, стала встречаться с друзьями. Ее дом снова стал ее крепостью, местом силы и покоя. Однажды, разбирая старые бабушкины фотографии, она наткнулась на ее письмо, заложенное между страницами альбома.
«Дашенька, внученька моя, — писала бабушка. — Жизнь сложная штука. В ней будут и радости, и горести. Будут люди, которые захотят тебя обидеть, использовать. Никогда не позволяй им этого. Помни, что твой дом — это не просто стены. Это твоя душа. Береги его. А главное — береги себя. Семья — это величайшая ценность, но только та семья, где царят любовь и уважение. А если их нет — не бойся остаться одна. Лучше быть одной, чем с кем попало. Твоя любящая бабушка».
Даша дочитала письмо, и слезы навернулись на глаза. Как же мудра была ее бабушка! Она все предвидела.
Прошло еще два года. Дашина жизнь наладилась. Она получила повышение на работе. В ее квартире часто бывали гости, звучал смех. Однажды подруга Анна познакомила ее со своим коллегой, вдовцом по имени Игорь. Он был спокойным, надежным и очень добрым человеком. Они начали встречаться. Игорь никогда не говорил о квадратных метрах, он говорил о совместных планах, о путешествиях, о том, как они будут вместе сажать цветы на балконе. И Даша впервые за долгое время почувствовала, что готова снова довериться. Готова построить новую, настоящую семью.
