— Что это за баночка у меня на раковине? — спросила Анастасия ровным голосом. Кто её знал, понимал: в этой ровности копилась буря. — Андрей, ты меня слышишь?
— А? — муж показался из ванной, полотенце неуверенно держал за край, в руке бритва. — Какая ещё баночка?
— Вот эта. — Настя подняла розовую упаковку с надписью «Lift & Glow», держа её двумя пальцами, будто мёртвую мышь из подвала. — Ты ведь знаешь — у меня на такие штуки аллергия. И запах этот — малина. Не мой крем.
— Ну… это Ленино. Она вчера приходила. У неё там на Сходненской воду перекрыли, ей негде было умыться.
— Приходила? — Настя почувствовала, как в висках зашуршало сухое раздражение. — А это тогда что? — она толкнула ногой дверцу тумбы. — Полотенца. Щётка. И, господи, тапки. Её тапки, Андрей. Мы что тут открыли? Общежитие?
— Настя, ну ты чего сразу… — он почесал затылок, бритву опустил, полотенце опять сползло. — Она всего пару дней поживёт…
— В моей ванной? В моей квартире? — голос Насти был мягкий, почти ласковый, такой бывает перед тем, как закрывают дверь за нежеланным гостем. — Ты помнишь, Андрей, что квартира — моя?
— Да знаю я, — буркнул он, торопливо подбирая полотенце. — Но мы же семья.
— А Елена тогда кто? Новая форма семьи? — Настя пошла на кухню, машинально включила чайник. — Ты знаешь, сколько раз она входила без звонка? С ключом, который ты ей дал. Я молчала, но, между прочим, на ней мои колготки однажды были. Ты думал, я не узнаю?
Андрей стоял в дверях кухни, лицо его было растерянное, как у школьника на экзамене.
— Ну не преувеличивай. Она просто привыкла ко мне, ей трудно одной. Мы ведь с детства рядом.
— А мне легко? — Настя обернулась. — Я десять лет работала на двух работах, чтобы эту квартиру купить. Без твоей помощи. А теперь твоя сестрица устраивается тут, как у себя дома. «Хостел у брата», да?
Чайник щёлкнул. В тишине Андрей кашлянул.
— Ну серьёзно, Настя… Ну полотенце, подумаешь… Это не значит…
— Андрей, — перебила она спокойно, глядя в серый дождь за окном. — Ты привёл её. Без спроса. Она здесь ночевала. Это не про крем. Это про уважение. Про то, что ты готов предать меня ради удобства своей сестры.
Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая, как у школьника с двойкой.
— Она через два дня уйдёт. Что ты такая жёсткая?
— Потому что если я не буду жёсткой, меня сотрут. Ты меня не защищаешь, Андрей. Ты — проблема.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент хлопнула входная дверь.
— Ой, — раздался звонкий голос Елены. — У меня ключ, Андрюша дал. Я не мешаю?
— Самое время, Лена, — Настя уже вышла в прихожую. — Забери свои тапки. Крем. Щётку. И, если хочешь, брата прихвати. Я сегодня добрая.
— Ты что несёшь? — Елена влетела в кухню в своей кожанке, с рюкзаком, с видом хозяйки жизни. — Я всего пару дней попросила. Андрей же не против!
— Вот и обсуди с ним у себя дома. Или там, где у тебя воду отключили. Или на вокзале в умывальнике. Но здесь ты больше не живёшь. Ни ты, ни твои клубничные ароматы.
— Анастасия… — тихо сказал Андрей.
— Молчи. Ещё одно слово — и я вызову участкового. Скажу, что ты помогал постороннему проникать в мою квартиру.
Сама удивилась, как спокойно прозвучала эта фраза.
Елена смотрела на неё, как на сумасшедшую. Андрей — как на врага народа. А Анастасия впервые за долгое время чувствовала себя собой.
Вечером она молча протёрла полки, сложила свежее бельё в шкаф, крем выбросила в ведро. За окном лил дождь, в соседней комнате Андрей тихо говорил по телефону:
— Она, понимаешь, совсем изменилась. Жёсткая стала. Не знаю, что делать.
Анастасия улыбнулась. Без злости, просто так. Потому что знала: спальня у неё своя. И квартира её.
И если кто-то ещё этого не понял — поймёт. Очень скоро.
— Ну что, — голос Андрея дрожал, как струна, — мы же взрослые люди. Может, поговорим спокойно?
Анастасия даже не подняла головы. Стояла у плиты, мешала суп, хотя есть совсем не хотелось — внутри всё давно кипело.
— Спокойно? — произнесла она, глядя в кастрюлю. — С тобой? После всего?
— Она ведь твоя ровесница, Настя. Могла бы по-человечески…
— Не ровесница. И не человек, а паразит, Андрей. С маникюром и рюкзаком от «Michael Kors». Очень удобно жить: ничего не делаешь, но всё имеешь. Брата, ванну, квартиру, холодильник.
Андрей поёжился. Сел за стол, опустив глаза, будто школьник, оставленный после уроков. Седина на висках, глаза усталые, подбородок ещё держался упрямо — но видно было: сил спорить у него нет.
— Ты не понимаешь. Ей плохо. Она одна.
— Одна? — Настя резко обернулась, в руках поварёшка, словно дубинка. — Мне сорок девять. Я родителей вытаскивала после инсультов. На почте пахала, на складе спину надрывала — чтобы этот уголок купить. Сама. Всё сама. Я — одна. И ухаживаю за собой тоже одна. А она у тебя бедная? У неё брат есть. И слишком много наглости.
Андрей открыл рот, чтобы возразить, но хлопнула дверь.
— Я снова у вас! — раздался звонкий голос Лены. — У нас.
— Нет, — Настя бросила поварёшку в раковину. — У тебя галлюцинации. «Мы» — это не ты, я и твой брат. «Мы» — это я. И мои стены. Всё. Точка.
— Ну вот начинается… — Лена вошла в кухню, небрежная, весёлая, с пакетом из «ВкусВилла». — Я взяла семгу, Андрей, ты ведь любишь на пару?
— Ты что здесь делаешь?! — Настя шагнула ближе. — Я ясно сказала: убирайся. Сегодня. Навсегда.
— А ты вообще кто, чтоб так со мной разговаривать? — вскинулась Лена. — Я к брату пришла, а не к тебе. Ты тут не единственная хозяйка.
— А вот и единственная, — Настя открыла полку, достала папку и положила договор купли-продажи на стол. — Смотри: владелец — одна я. Андрей здесь только потому, что мы расписаны. А ты, Елена… — она подняла взгляд, — ты тут никто.
— Ты что, серьёзно думаешь, что выкинешь меня? — Лена шагнула ближе. — За волосы потащишь?
— Лучше тебе не нарываться, — тихо сказала Настя, и в голосе прозвучало не предупреждение, а усталое равнодушие.
И тогда случилось то, чего никто не ожидал.
Лена толкнула Анастасию в плечо — грубо, резко. Настя отшатнулась, ударилась о холодильник, послышался глухой звук металла. В голове щёлкнуло что-то простое и ясное.
— Ах ты… — Настя шагнула вперёд, схватила Лену за руку и рывком вытолкнула к прихожей. — Вон. Сама уйдёшь — честь тебе. Не уйдёшь — я помогу.
— Андрей! — закричала Лена. — Она сумасшедшая! Она меня бьёт!
Андрей вскочил, но поздно. Настя уже распахнула входную дверь и громко сказала:
— Вон отсюда! Пока здорова. И чтоб ноги твоей больше здесь не было!
— Ты ненормальная! — захрипела Лена, торопливо собирая вещи. — Я ещё вернусь! Андрей! Ты это стерпишь?!
— Лена… — сказал он тихо. — Может, пока правда лучше пожить отдельно. Настя… ну, она устала.
— Значит, ты на её стороне?! — Елена обернулась у двери, глаза её блестели злостью.
— Я просто не хочу скандала, — пробормотал он.
Дверь захлопнулась. Настя повернула замок. Потом ещё один. И ещё. Прислонилась лбом к дереву.
— Поздравляю, — выдохнула она. — Теперь у тебя выбор. Она или я.
Андрей стоял в коридоре неподвижно, как забытая сумка.
— Ну зачем так. Это же… семья. Ну как я могу…
— Всё ясно, — Настя кивнула. — Ты уже выбрал.
Она ушла в спальню, села на кровать, закрыла глаза. В висках стучало, в горле жгло.
Через пару часов он вышел. Сумка в руке. Без слов. Даже дверью не хлопнул — просто исчез, как исчезают люди, которым нечего больше сказать.
На кухне ещё пахло супом. На полу валялся пакет, и из него выпал кусок семги.
Настя подняла рыбу, открыла ведро и с хрустом бросила туда.
Пусть едят вместе. Эти двое.
— Ну вот и всё, — тихо сказала Анастасия.
Стояла она посреди квартиры. Не «их», не «общей», а своей. И впервые за долгое время в доме было по-настоящему тихо. Даже холодильник замолчал — то ли сломался, то ли тоже устал от этой бесконечной семейной возни.
Но тишина не приносила покоя. Она жгла. Будто не мужа она выставила за дверь, а саму себя — из какого-то наивного мира, где ещё можно было верить: мужчина станет опорой, а не почтовым ящиком для сестриных жалоб.
Телефон лежал на тумбочке. Третий день молчал. Ни звонка, ни сообщения. Ни «извини», ни «поговорим». Потому что Андрей, в сущности, не считал, что виноват. Ему было проще уйти к ней. С Настей надо было взрослеть. А с Леной можно было остаться маленьким братом навсегда.
Настя обула кроссовки и вышла во двор. Ветер дул колкий, как чужое мнение, и не отпускал. Села на лавку у парка и вспомнила, как много лет назад Андрей явился к ней с сумкой сосисок и розами, завернутыми в газету.
— Ты сама по себе, но давай попробуем быть вдвоём? — сказал он тогда.
Попробовали. Не вышло.
На лавку рядом опустилась старушка с клюкой. Молча, будто знала всё заранее. Сидела, глядела вперёд.
— Мужика прогнала, — сказала Настя сама, не понимая зачем.
— И правильно, — ответила бабуля, даже головы не повернув. — Лучше одной с чайником, чем с мужиком и гастритом.
И протянула конфету: — Будешь? «Коровка».
Настя рассмеялась. Первый раз за много недель. И взяла.
Вернувшись домой, она открыла шкаф. Сначала сложила Андреевы рубашки в пакет. Потом — его кружку с оленем. Наконец увидела зубную щётку. Подумала.
— А чёрт с тобой, — сказала сама себе. — Куплю новую. С розовым ворсом. Специально.
На следующий день вызвала мастера:
— Замки поменяйте, пожалуйста.
— Украли что? — спросил он.
— Почти всё, — усмехнулась Настя. — Только не материальное.
Поначалу пустота в квартире давила. Но через пару дней Настя вдруг услышала то, чего давно не слышала: себя. Своё дыхание. Свою музыку. Даже собственное раздражение — и то звучало живым.
Через неделю она подписала развод. Рука была твёрдая, без дрожи. Через месяц уехала в Сочи. Одна. Без страхов, без оправданий, без чужих тапок у порога.
На пляже она познакомилась с женщиной примерно её возраста. Сидели рядом на шезлонгах, пили айран и болтали о простом: как нынче дорого лечить зубы и зачем вообще мужчины, если есть солнце, море, плеер и турпутёвка «всё включено».
Вечером, на балконе гостиницы, Настя смотрела на море. Линия горизонта была ровная, как подчёркивание в книге. Последнее предложение. Последняя точка.
И Настя подумала: как же всё-таки хорошо — дышать самой. В своём воздухе. Без вторжений. Без компромиссов.
