Колокольчик над дверью парикмахерской «Шарм» звякнул особенно жалобно, будто прощаясь. Виктория вздрогнула, оторвав взгляд от последней клиентки, которой она заканчивала укладку. За окном лил холодный октябрьский дождь, смывая с серого асфальта остатки золотой осени. Этот звук всегда означал конец рабочего дня, но сегодня он прозвучал как гонг, отсчитывающий последние минуты её прежней, такой привычной и выстраданной жизни. Ей исполнялось сорок пять. Дата, которую принято считать «ягодкой», но для Вики она была скорее горькой калиной.
Она работала парикмахером почти всю свою жизнь. Руки, привыкшие к ножницам и фену, создавали красоту для других, в то время как её собственная красота, казалось, увядала под гнётом быта и вечного недовольства мужа. Денис, её Денис, с которым они когда-то, казалось, дышали в унисон, давно превратился в угрюмого таксиста, для которого мир состоял из пробок, жадных клиентов и виноватой во всём жены.
— Викуля, ты сегодня какая-то сама не своя, — мягко заметила Светлана, её последняя клиентка и давняя подруга. — Летаешь где-то. Всё в порядке?
— Да так, Светик, — натянуто улыбнулась Вика, поправляя ей локон. — День рождения, знаешь ли. Настроение философское. Думаю, чего достигла к сорока пяти годам.
— Ну ты скажешь тоже! — всплеснула руками Светлана. — Сына вырастила, умница, в институте учится. Квартира у вас своя. Работа есть, руки золотые. Тебе в очередь записываются за месяц! Чего тебе ещё?
Вика промолчала. Как объяснить подруге, у которой был любящий муж и полная чаша в доме, что её собственная квартира давно превратилась в поле битвы, где она — вечный партизан, ведущий неравный бой? Что сын, хоть и умница, давно живёт своей жизнью в другом городе и звонит всё реже, не желая вникать в вечные родительские дрязги? Что золотые руки кормят не только её, но и мужа, который свои скромные заработки таксиста считает достаточным вкладом в семью, а остальное — «женские заботы»?
Она закончила укладку, и Светлана, восхищённо цокнув языком перед зеркалом, сунула ей в руку не только деньги за работу, но и нарядный подарочный пакет.
— Это тебе. С днём рождения, дорогая! Не смей грустить. Ты у нас красавица и умница.
В пакете оказалась дорогая французская косметика и сертификат в спа-салон. «На полный день релакса», — гласила надпись. У Вики предательски защипало в глазах. Кто-то подумал о ней. Кто-то захотел, чтобы она отдохнула. Не муж. Не свекровь. А подруга.
— Спасибо, Светочка, — прошептала она, обнимая её. — Ты — настоящее сокровище.
Проводив подругу, Вика убрала рабочее место, сняла передник и посмотрела на своё отражение в большом зеркале. На неё смотрела уставшая женщина с потухшими глазами. Мелкие морщинки у глаз, которые она так умело скрывала у своих клиенток, на её собственном лице казались глубокими бороздами. Она достала из сумочки телефон. Ни одного пропущенного от мужа. Ни одного поздравления. «Наверное, в заказах, некогда», — привычно нашла она ему оправдание.
Дома её ждала гора работы. Вечером должны были прийти гости: свекровь Нина Михайловна, золовка Галина с мужем и ещё пара дальних родственников со стороны Дениса. Своих у Вики в этом городе почти не было — только пара подруг, которых она не решилась позвать, зная, как их недолюбливает родня мужа.
Квартира встретила её тишиной и запахом табачного дыма. Денис уже был дома. Он сидел на кухне в своей любимой позе — развалившись на стуле, закинув ногу на ногу, и тупо смотрел в экран смартфона. На столе перед ним стояла грязная кружка и тарелка с крошками.
— Привет, — тихо сказала Вика, ставя на пол тяжёлые сумки с продуктами.
— Ага, — не отрываясь от телефона, буркнул он.
Она ждала. Ну хоть слово. Хоть «с днём рождения, старая». Хоть что-нибудь. Тишина. Только монотонное бормотание какого-то блогера из его телефона.
— Я продукты купила к вечеру, — сказала она громче, начиная разбирать сумки. — Поможешь картошку почистить?
— Я устал, — отрезал Денис. — Весь день за баранкой. Спина отваливается. Ты же знаешь, у меня работа нервная.
«А у меня, значит, курорт? — пронеслось в голове у Вики. — Двенадцать часов на ногах, с людьми, у каждого свои капризы». Но вслух она, как всегда, ничего не сказала. Только молча достала разделочную доску и нож.
Через час, когда она уже заканчивала нарезать салат, в замке заскрежетал ключ. На пороге появилась Нина Михайловна, свекровь. Женщина властная, громкая, с вечно поджатыми губами и оценивающим взглядом, от которого хотелось съёжиться.
— Ну, что тут у вас? Готовитесь? — пробасила она с порога, даже не поздоровавшись. — Дениска, сынок, ты чего сидишь? Помог бы жене!
Денис лениво поднял на неё глаза. — Мам, я после смены. Имею право отдохнуть.
Нина Михайловна тут же сменила тон на сочувствующий. — Конечно, сыночек, конечно. Работаешь, семью кормишь, не то что некоторые…
Она прошла на кухню и тут же вперила свой рентгеновский взгляд в стол. — Вика, а что это у тебя оливье такое жидкое? Майонеза перелила, что ли? И курицу надо было отваривать, а не запекать, она так сухая получается. Я тебя сколько раз учила?
— Здравствуйте, Нина Михайловна, — процедила Вика, сжимая в руке нож. — Курица не сухая, я её в рукаве запекала. И майонеза в самый раз.
— Ну-ну, тебе виднее, — хмыкнула свекровь, проводя пальцем по столешнице. — А пыль вытереть к приходу гостей мы не догадались? Стыдоба-то какая! Люди придут, что подумают? Что у моего сына жена — неряха.
Каждое её слово было как укол ржавой иглой. Вика чувствовала, как внутри всё закипает, но молчала. Она молчала двадцать лет. Двадцать лет она была недостаточно хорошей хозяйкой, недостаточно заботливой женой, недостаточно покладистой невесткой.
— Я ещё не успела прибраться, — глухо ответила она. — Я только с работы.
— С работы она! — передразнила Нина Михайловна. — Что там у тебя за работа? Ножницами чик-чик, феном жу-жу — вот и вся работа. Не мешки ворочать. А вот Дениска мой в пробках здоровье гробит, людей разных возит, каждый со своим гонором. Вот это — работа!
Она плюхнулась на стул рядом с сыном, и они принялись что-то обсуждать, полностью игнорируя Вику. Она стояла посреди своей кухни, в свой собственный день рождения, и чувствовала себя невидимкой. Пустым местом. Функцией по нарезке салатов и мытью полов.
В груди нарастал холодный, тяжёлый ком. Это было не просто обида. Это было что-то другое. Что-то окончательное. Словно внутри неё медленно и неотвратимо трескался ледник, который она сама же и наморозила за долгие годы терпения.
***
К семи вечера квартира наполнилась гостями и гулом голосов. Пришла золовка Галина, точная копия матери — такая же громкая и безапелляционная, — со своим тихим, забитым мужем Колей. Подтянулись ещё какие-то троюродные тётки и дядьки, которых Вика видела раз в год и чьи имена постоянно путала. Все они шумно раздевались в прихожей, проходили в комнату, оценивающе оглядывая стол, и начинали вести свои бесконечные разговоры о болячках, ценах и соседях.
Вика металась между кухней и комнатой, подавая на стол горячее, меняя тарелки, подливая напитки. Она чувствовала себя официанткой на чужом празднике. Никто не предложил ей помощи. Денис сидел во главе стола, уже слегка захмелевший, и громко рассказывал какой-то пошлый анекдот про таксиста и блондинку. Нина Михайловна сидела рядом, как королева-мать, и с гордостью смотрела на своего «орла».
— Ну, давайте за именинницу! — провозгласил кто-то из дальних родственников.
Все нестройно зазвенели бокалами. — С днём рождения, Вика! Здоровья тебе! И терпения! — крикнула Галина, выразительно посмотрев на брата.
Вика выдавила из себя благодарную улыбку. Терпения. Вот главное, чего ей все желали. Как будто её жизнь — это вечный подвиг, который нужно безропотно нести.
— А где же подарок от мужа? — елейным голоском поинтересовалась Нина Михайловна, и все взгляды устремились на Дениса. — Дениска, ты же приготовил сюрприз своей жёнушке?
Денис вальяжно откинулся на спинку стула. — А как же! Всё для любимой.
Он нехотя поднялся, вышел в коридор и вернулся с большой коробкой, обёрнутой в дешёвую блестящую бумагу. Он протянул её Вике с таким видом, будто совершал великое одолжение.
— Держи, дорогая. Это тебе. Чтобы руки не болели.
Вика с замиранием сердца начала разворачивать подарок. В глубине души ещё теплилась крошечная, наивная надежда. Может быть, там что-то для неё? Духи? Красивый шарф? Что-то, что говорило бы: «Я вижу в тебе женщину, а не кухарку».
Под бумагой оказалась коробка с изображением новейшего кухонного комбайна. С кучей насадок для шинковки, резки, замешивания теста.
— Вот! — гордо объявил Денис. — Немецкая техника! Мощная штука. Теперь будешь нам пироги печь и салаты строгать в два раза быстрее. А то вечно жалуешься, что устаёшь.
В комнате повисла неловкая тишина. Даже самые непробиваемые тётки почувствовали фальшь этого момента. Подарить парикмахеру на 45-летие кухонный комбайн — это было даже не бестактно. Это было оскорбительно.
Вика смотрела на коробку, и комбайн на картинке, казалось, насмешливо подмигивал ей своими пластиковыми кнопками. Она медленно подняла глаза на мужа. В его взгляде она не увидела ничего, кроме самодовольства. Он действительно считал, что сделал ей царский подарок.
— Спасибо, — тихо сказала она. Голос её не дрогнул. Он был на удивление ровным и холодным.
— Что «спасибо»? Ты радуйся давай! — вмешалась Нина Михайловна. — Муж о тебе заботится, жизнь твою облегчить хочет, а она сидит с кислой миной! Неблагодарная!
И тут произошло то, что, видимо, и стало последней каплей. Светлана, её подруга, не выдержала и решила зайти поздравить её лично, раз уж на праздник не позвали. В дверях раздался звонок. Вика, как на автомате, пошла открывать.
На пороге стояла Света, нарядная, с букетом её любимых белых хризантем. — Викуля, я на минуточку! С днём рождения, моя хорошая! — защебетала она, протягивая ей цветы и свой утренний подарок. — Я подумала, ты так и не решишься его себе купить, а тебе так нужен отдых.
Она вошла в комнату, и её яркое, жизнерадостное появление внесло диссонанс в унылое застолье. Родственники мужа уставились на неё, как на инопланетянку.
— Ой, а у вас гости, — смутилась Света. — Извините, я не хотела мешать.
— Ничего, проходите, раз пришли, — процедила Нина Михайловна.
Светлана, чувствуя напряжение, быстро поздравила Вику ещё раз и, оставив подарок на тумбочке у входа, поспешила ретироваться.
— Что это она тебе подарила? — тут же подозрительно спросила Галина, как только за Светой закрылась дверь.
Она подошла, бесцеремонно заглянула в пакет и извлекла оттуда сертификат в спа-салон. — «Полный день релакса»! — громко, с издевкой прочитала она. — Ого! Это ж сколько денег стоит! Подружки у тебя какие богатые. Наверное, намекает, что ты у нас заезженная лошадь, раз тебе такой «релакс» дарят.
Денис, до этого лениво ковырявший вилкой в салате, вдруг напрягся. Слова сестры, помноженные на алкоголь и врождённое самолюбие, попали в цель. Он побагровел.
— Что? Какой ещё релакс? — рявкнул он. — От чего тебе отдыхать? От стрижки волос? Я тут пашу с утра до ночи, чтобы вы все сыты были, а ей, видите ли, релакс нужен!
— Денис, успокойся, — попыталась остановить его Вика. — Света просто хотела сделать мне приятное.
— Приятное? — взвился он, вскакивая из-за стола. Его стул с грохотом отъехал назад. — Приятное — это когда жена дома порядок держит, мужу ужин горячий готовит и не жалуется! А не по спа-салонам шляется! Я тебе комбайн подарил, вещь в хозяйстве нужную, а тебе, оказывается, массаж подавай! Совсем уже от рук отбилась!
Гости замерли с вилками в руках. Нина Михайловна смотрела на сына с одобрением. Галина — с ехидной усмешкой.
— Я никуда не шляюсь, — твёрдо сказала Вика, глядя мужу прямо в глаза. Внутри неё больше не было страха. Только звенящая пустота и холодная ярость. — Я работаю не меньше твоего. И, в отличие от тебя, не считаю свою работу каторгой.
Это было неслыханной дерзостью. Она никогда не позволяла себе такого тона. Денис опешил на секунду, а потом его лицо исказилось от злобы. Он сделал шаг к ней, нависая над ней всей своей грузной фигурой.
— Ах ты так? Ты ещё и язык свой поганый показывать будешь? Да ты кто такая вообще без меня? Ноль! Пустое место! Двадцать лет на моей шее сидишь, в моей квартире живёшь!
Он обвёл взглядом застывших гостей, ища поддержки.
— Вы посмотрите на неё! Королеву нашла! Да ты ни на что не годна! — выкрикнул он ей в лицо. Каждое слово, как плевок. — Ни как хозяйка, ни как жена! Ни на что!
Он сказал это громко, на всю комнату, при всех. В день её рождения. И в этой оглушительной тишине, которая наступила после его крика, Вика вдруг почувствовала невероятное облегчение. Ледник внутри неё окончательно треснул и рассыпался на тысячи осколков. Всё. Конец. Больше не будет ни терпения, ни оправданий, ни надежд.
Она медленно выпрямила спину, подняла голову и посмотрела на своего мужа. Не на разъярённого, багрового мужчину, а на жалкого, неуверенного в себе человека, который мог самоутвердиться только за счёт унижения другого.
И её ответ, произнесённый тихо, но отчётливо, шокировал не только его, но и всех присутствующих.
— Ни на что не годна, говоришь? — она усмехнулась, но в глазах у неё не было веселья, только сталь. — Что ж, Денис, давай посчитаем. Моя «никчёмная» работа парикмахера приносит в семью стабильный доход, который, если ты не забыл, в прошлом месяце был в полтора раза больше твоего. Из этих «никчёмных» денег мы платим за коммунальные услуги, покупаем продукты и одежду нашему сыну. Твоих «заработков», после вычета за бензин и обслуживание машины, едва хватает на пиво и сигареты.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в ошарашенные умы родственников.
— Я, «никчёмная» хозяйка, двадцать лет содержу этот дом в чистоте, готовлю, стираю и убираю за тобой, взрослым мужиком, который не в состоянии донести свою тарелку до раковины. Я, «никчёмная» мать, вырастила сына, который поступил в университет на бюджет, потому что я ночами сидела с ним над учебниками, пока ты смотрел футбол или «таксовал» с дружками в гараже.
Денис открыл рот, чтобы что-то возразить, но не нашёл слов. Он просто смотрел на неё, как на незнакомку.
А Вика продолжала. Её голос крепчал с каждой фразой. — А теперь самое интересное, Денис. Ты сказал, что я живу в «твоей» квартире. Так вот, я хочу напомнить тебе и твоим уважаемым родственникам один маленький факт, о котором вы все почему-то предпочитаете не вспоминать. Эту трёхкомнатную квартиру мы купили пятнадцать лет назад, продав мою бабушкину двушку в центре, которая досталась мне в наследство. Твоим вкладом в эту покупку была старая «девятка», которую ты продал за копейки. По документам у нас равные доли, но по совести, Денис, ты и вся твоя семья живёте здесь на моей территории.
Она обвела холодным взглядом застывшие лица Нины Михайловны и Галины.
— Так что, дорогой муж, — она снова посмотрела на Дениса, — раз уж я ни на что не годна, я освобождаю тебя от своего никчёмного присутствия. Точнее, наоборот. Я даю тебе ровно неделю, чтобы ты собрал свои вещи и съехал из моей квартиры. Можешь переехать к маме, она, я уверена, оценит такого замечательного сына по достоинству. А на развод я подам в понедельник.
Она закончила говорить и замолчала. В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как за окном барабанит по карнизу дождь. Нина Михайловна смотрела на неё с открытым ртом, её лицо из багрового стало мертвенно-бледным. Галина, казалось, перестала дышать.
А Денис… Денис смотрел на неё с ужасом. Не с гневом, а именно с ужасом. Как будто земля ушла у него из-под ног. В его глазах плескалось неверие, страх и запоздалое понимание того, что он только что совершил самую большую ошибку в своей жизни.
— Вика… ты… ты что, с ума сошла? — пролепетал он.
— Нет, Денис, — спокойно ответила она. — Я в него только что пришла. А теперь, будьте добры, все вон из моего дома. Праздник окончен.
***
Первой очнулась Нина Михайловна. Её лицо, только что бывшее бледным, налилось нездоровым, пятнистым румянцем.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула она, вскакивая со своего места. — Моего сына! Из его же дома! Да мы на тебя в суд подадим! Ты аферистка! Окрутила парня, квартиру его себе забрала!
— Успокойтесь, Нина Михайловна, — голос Вики был ледяным. — Квартира не его. И если вы не прекратите орать в моём доме, я вызову полицию. А по поводу суда — пожалуйста. Все документы у меня на руках. Договор купли-продажи моей бабушкиной квартиры, договор покупки этой. Всё до копейки задокументировано. Думаю, любому судье будет интересно посмотреть, кто кого «окрутил».
Эта уверенность и знание юридических тонкостей, которых от неё никто не ожидал, подействовали на свекровь отрезвляюще. Она сдулась, как проколотый шарик, и только метала в Вику полные ненависти взгляды.
— Дениска, ну скажи же ей! — взмолилась она, поворачиваясь к сыну. — Поставь её на место!
Но Денис молчал. Он, казалось, был в ступоре. Вся его напускная бравада, вся его мужская спесь слетела, оставив после себя растерянного, испуганного мужика средних лет, который вдруг осознал, что его уютный, привычный мир рушится.
— Вика… Викусь… — начал он примирительно, делая шаг к ней. — Ну ты чего? Пошутили и хватит. Перегнул я палку, прости. С кем не бывает? Давай не будем на людях…
— На каких «людях», Денис? — перебила она. — Это твоя семья. Те самые люди, при которых ты только что смешал меня с грязью. Так что пусть они и посмотрят, чем это закончилось. И я не шучу. Неделя. Если через семь дней твоих вещей здесь не будет, я выставлю их на лестничную клетку.
Галина, золовка, до этого молчавшая, решила вступиться за брата. — Да ты просто истеричка! — зашипела она. — У тебя климакс, вот ты и бесишься! Тебе лечиться надо, а не мужиков из дома выгонять! Нормальная женщина такое бы стерпела!
— Вот именно, Галя, — кивнула Вика. — Нормальная бы стерпела. А я, видимо, ненормальная. Я больше ничего терпеть не собираюсь. Ни унижений, ни оскорблений, ни вашего вечного присутствия в моей жизни. Так что, будь добра, возьми своего мужа, свою маму и уходите.
Она указала рукой на дверь. Её жест был настолько властным и окончательным, что спорить дальше никто не решился. Родственники, перешёптываясь и бросая на Вику злобные взгляды, начали спешно собираться. Нина Михайловна, уходя, бросила через плечо: — Ты ещё пожалеешь об этом, дрянь! Ты у меня на коленях приползёшь, прощения просить будешь!
Денис остался стоять посреди комнаты. Он смотрел на Вику с мольбой. — Вик, ну правда, прости. Я не хотел. Это всё нервы, работа эта дурацкая… Я… я люблю тебя.
От этих слов, которые она не слышала уже много лет, Вике стало тошно. Ложь. Дешёвая, запоздалая манипуляция. — Уходи, Денис, — повторила она устало. — Просто уходи.
Он постоял ещё минуту, понял, что стена, которую она возвела, неприступна, и, схватив с вешалки куртку, вылетел из квартиры, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в серванте.
Вика осталась одна посреди разгрома. Недоеденные салаты, грязные тарелки, разлитое вино на скатерти. И тишина. Оглушительная, непривычная тишина. Она медленно опустилась на стул. Слёз не было. Была только звенящая пустота и странное чувство лёгкости, будто она только что сбросила с плеч неподъёмный груз, который носила двадцать лет.
Она сидела так, наверное, час, глядя в одну точку. Потом встала, подошла к окну. Дождь всё шёл. В свете фонаря блестели мокрые ветки деревьев. Где-то внизу проехала машина, оставив за собой мокрый след. Мир за окном жил своей жизнью, и ему не было никакого дела до её личной драмы. И это было хорошо.
Она начала убирать со стола. Механически, на автомате. Складывала тарелки в раковину, выбрасывала остатки еды в мусорное ведро. Её руки делали привычную работу, а в голове впервые за много лет было тихо. Не было привычного внутреннего диалога, где она оправдывала мужа, ругала себя, искала причины его недовольства в себе. Всё было предельно ясно.
Когда на кухне снова воцарился порядок, она заварила себе чай — не из пакетика, а хороший, листовой, с бергамотом, который она любила, но редко пила, потому что Денис этот запах «терпеть не мог». Она села за чистый стол, взяла в руки свою любимую чашку и сделала первый глоток. Горячий, ароматный напиток обжёг горло, возвращая её к жизни.
В этот момент она поняла, что не боится. Да, впереди была неизвестность. Развод, раздел имущества, осуждение знакомых. Но страха не было. Была только решимость. Решимость начать жить для себя.
Телефон на столе завибрировал. На экране высветилось «Мама мужа». Вика, не раздумывая, сбросила вызов. Телефон завибрировал снова. Она сбросила ещё раз и занесла номер в чёрный список. Потом то же самое проделала с номером Галины.
Она допила чай, пошла в спальню, достала с антресолей большую дорожную сумку и начала методично складывать в неё вещи Дениса. Его футболки, джинсы, свитера. Его дурацкие тапочки с машинками. Его бритвенные принадлежности. Она делала это без злости, без ненависти. Просто как санитар, убирающий из палаты вещи пациента, которого выписали. Навсегда.
Через два дня Денис попытался вернуться. Он пришёл поздно вечером, пьяный, с жалким букетиком увядших роз. Он звонил в дверь, стучал, кричал, что она его жена и обязана его впустить. Вика не открыла. Она сидела в кресле в тёмной комнате и слушала его пьяные вопли, и ей было не страшно, а брезгливо. Соседи вызвали полицию, и Дениса забрали за нарушение общественного порядка.
На следующий день он пришёл уже с матерью. Нина Михайловна колотила в дверь кулаками и ногами, кричала на весь подъезд, что Вика — ведьма, что она опоила её сына, что она хочет отобрать у него «последнее». Вика снова не открыла. Она просто включила музыку погромче.
Она подала на развод онлайн, через Госуслуги. Наняла недорогого, но толкового юриста, которого ей посоветовала одна из клиенток, чтобы не вести эти унизительные переговоры самой. Она сменила замки в квартире.
Её жизнь превратилась в осаждённую крепость. Родня мужа не унималась. Они звонили ей на работу, рассказывая её начальнице, какая она ужасная женщина. Они писали гадости в социальных сетях. Они распускали слухи среди общих знакомых, что у Вики появился любовник, что она давно всё это планировала, чтобы завладеть квартирой.
Некоторые верили. Некоторые знакомые стали переходить на другую сторону улицы при виде её. Но подруги — Света и ещё пара девчонок с работы — были рядом. Они поддерживали её, приносили еду, просто сидели с ней вечерами, чтобы она не чувствовала себя одинокой.
— Держись, Викуля, — говорила Света. — Ты всё правильно сделала. Такую грязь надо выметать из жизни поганой метлой.
И Вика держалась. Она ходила на работу, улыбалась клиенткам, делала лучшие в городе укладки. И никто, глядя на эту спокойную, уверенную в себе женщину, не мог догадаться, какая буря бушует в её жизни.
Однажды вечером, спустя неделю после того памятного дня рождения, раздался звонок с незнакомого номера. Вика колебалась, но всё же ответила.
— Виктория Павловна? — раздался в трубке вкрадчивый женский голос. — Вас беспокоят из районного психоневрологического диспансера. Нам поступило заявление от ваших родственников, Дениса и Нины Михайловны. Они очень обеспокоены вашим состоянием. Утверждают, что у вас в последнее время наблюдаются вспышки немотивированной агрессии, неадекватное поведение…
Вика слушала, и холодная змейка поползла по её спине. Она молча нажала на кнопку записи разговора на своём смартфоне.
— …они просят провести медицинское освидетельствование на предмет вашей вменяемости, — продолжал голос. — Говорят, вы стали опасны для себя и окружающих. Нам нужно договориться о времени вашего визита к нашему специалисту.
Вика прикрыла глаза. Так вот что они удумали. Не мытьём, так катаньем. Если не получается выжить её из квартиры юридически, они решили объявить её сумасшедшей. Чтобы признать недееспособной и стать её опекунами. И тогда квартира, и всё остальное, автоматически перейдёт под их контроль. План был дьявольски прост и чудовищен.
Она глубоко вздохнула, собирая всю свою волю в кулак. Битва переходила на новый уровень. И она была к ней готова.
— Хорошо, — сказала она в трубку спокойным, деловым тоном. — Я готова прийти на освидетельствование. Но с одним условием. Я приду со своим адвокатом. И ещё, будьте добры, сообщите заявителям, что я подаю встречное заявление. О клевете. А также ходатайство о проведении судебно-психиатрической экспертизы в отношении самого Дениса. У меня есть основания полагать, что его многолетняя алкогольная зависимость и приступы агрессии, подтверждённые свидетельскими показаниями соседей и полицейскими протоколами, представляют реальную угрозу для общества.
На том конце провода повисла долгая, изумлённая пауза. Вика знала, что её бывшие родственники, затевая эту грязную игру, рассчитывали на её страх, на её слёзы и панику. Они думали, что она — слабая, забитая женщина, которую легко сломать.
Но они ошиблись. Они не учли одного. Женщина, которой нечего терять, становится непобедимой. Она посмотрела на своё отражение в тёмном стекле окна. Оттуда на неё смотрела незнакомая, сильная женщина с холодным блеском в глазах. И эта женщина была готова идти до конца. Ловушка, которую они так старательно готовили для неё, вот-вот должна была захлопнуться. Но попадут в неё совсем не те, на кого они рассчитывали.
