Галина Петровна вошла на кухню, не снимая пальто, словно собиралась вот-вот уйти, но заранее знала: задержится. Села на самый краешек стула, поставила сумочку рядом и тяжело, театрально вздохнула.
Елена стояла у окна, держала в ладонях кружку с остывшим кофе. Держала так, будто это была не кружка, а спасательный круг, единственное, что не давало ей погрузиться в мутный поток мыслей.
— Леночка, — начала свекровь, и голос сразу дрогнул, словно струна. — Мне так неудобно… но деваться некуда.
Елена знала продолжение, могла бы сама произнести все эти слова, даже с нужной интонацией. Месяц назад было то же самое. И два месяца назад. И полгода назад, в самый разгар пандемии. Сценарий не менялся, только цифры слегка варьировались.
— Что случилось? — спросила она вслух, хотя прекрасно знала ответ.
Галина Петровна достала носовой платок с тонким голубым кружевом, начала комкать его в руках.
— Денег нужно, доченька. Десять тысяч. Коммуналка, лекарства… Пенсия-то крошечная.
Слова, как старые рубли: потертые, мятые, давно в ходу.
Елена поставила свою кружку на стол и налила кофе в другую, пододвинула свекрови. Звон фарфора прозвучал неожиданно громко, будто кто-то нарочно стукнул палочкой по тарелке.
— У тебя бизнес свой, квартира собственная, красивая… — голос Галины Петровны постепенно крепчал. — А я что? На копейки живу. В старой хрущёвке. Никому не нужна.
Елена прикрыла глаза. Виски сдавило, словно кто-то туго перетянул их верёвкой. Разговоры эти возвращались, как мигрень — в самый неподходящий момент.
— Николай не может помочь? — тихо спросила она.
— Коля старается, — тут же всхлипнула свекровь. — Но у него зарплата крохотная. Кредиты. А у тебя — процветание.
Елена поднялась, пошла к комоду. Взяла кошелёк, достала купюры. Десять тысяч — не смертельно, но каждая такая «встреча» оставляла ощущение липкого следа, как после прикосновения к чужим потным ладоням.
— Держите, — протянула деньги.
Тут же лицо Галины Петровны преобразилось. Слёзы исчезли, уголки губ задорно дрогнули.
— Спасибо, доченька, спасибо! Ты у нас такая добрая, понимающая.
Елена проводила её до двери. Когда та закрылась, квартира погрузилась в гулкую тишину. Тишина была не спасительной, а тяжёлой, как подушка, которой накрывают лицо.
Через полчаса пришёл Николай. Снял куртку, поцеловал жену в щёку. Заметил две чашки на столе.
— Мама заходила?
Елена кивнула.
— Опять за деньгами? Сколько дала?
— Десять тысяч.
Николай потер переносицу — жест, знакомый до боли. Значит, думает, ищет слова.
— Лена, может, как-то по-другому? — осторожно начал он. — Мы бы ей переводили ежемесячно, какую-то сумму… Чтобы не заставлять её каждый раз просить, унижаться.
— Унижаться? — Елена подняла глаза.
— Ну да. Ей неудобно к тебе ходить.
Она смотрела на мужа с долгой, тяжёлой паузой, будто пыталась рассмотреть его заново, в новом свете.
— Николай, такого никогда не будет. Никогда, — проговорила она медленно, отчеканивая слова. — Хочешь — помогай сам. Но меня не втягивай.
Николай замолчал, отвернулся. Елена пошла мыть чашки. Вода шумела в раковине, скрывая напряжённое молчание.
Два месяца они жили в этом странном ритме: просьбы свекрови — кошелёк Елены — молчаливая раздача купюр. То пять тысяч «на таблетки», то десять «на свет». Казалось, эти суммы уходили в чёрную дыру, которая только ширилась и всё более нагло тянула к себе руки.
Тем временем в жизни самой Елены наступил новый виток — ремонт. Кухня, наконец, требовала обновления: мебель советского образца шаталась на ножках, линолеум пузырился, кафель держался только на вере и надежде.
Николай принес домой эскизы. Елена смотрела на них как на обещание иной жизни: белые фасады, встроенная техника, светлая столешница, будто сама чистота.
— Красиво, — сказала она.
— Завтра приедет бригада. Месяц поживём на съёмной квартире, — сообщил муж.
Елена кивнула. Полмиллиона — сумма внушительная, но оно того стоило.
Месяц они прожили в чужом углу: тесная двухкомнатная, скрипучие двери, старый ковёр с цветами, от которых рябило в глазах. Елена терпела. День за днём ездила на объект, решала с прорабами, отбирала материалы. Каждый звонок был новым испытанием: то плитка не та, то доставка сорвалась.
Галина Петровна звонила трижды. На этот раз Елена отвечала холодно, ссылалась на ремонт, на расходы. В трубке повисало молчание, затем короткие вздохи, потом гудки.
Наконец, через полтора месяца, они вернулись домой. Квартира сияла. Белые стены, блестящие поверхности, запах новой мебели, который Елена жадно вдыхала, словно аромат свободы.
На следующий день приехала Галина Петровна. Ходила по комнатам, ахала, касалась штор, поглаживала мебель, будто проверяла, настоящая ли.
— Дорого, наверное? — спросила она за ужином.
— Прилично, — уклончиво ответила Елена.
— Полмиллиона? — не унималась свекровь.
Елена промолчала. Николай сосредоточенно жевал мясо.
Вечером, когда свекровь уже натягивала пальто, она произнесла фразу, от которой у Елены словно зазвенело в ушах:
— Теперь можно и у меня ремонт сделать.
Елена замерла.
— Что?
— Ну, не так роскошно, конечно. Тысяч сто хватит. Для бедной пенсионерки — деньги космические.
Елена отошла в сторону. Слова шли сквозь неё, как ледяной ветер.
— Нет, — сказала она тихо.
— Как нет?
— Именно так. Нет.
Свекровь побледнела, губы сжались.
— Понятно, — бросила она. — Для себя — всё, для матери мужа — жалко.
Дверь хлопнула. В квартире снова стало тихо. Но теперь эта тишина не скрывала усталости, а разъедала воздух, как кислота.
Два дня после того ужина воздух в квартире был натянутым, как струна. Николай ходил мрачный, избегал разговоров, хлопал дверцами шкафов, ложился спать, отвернувшись к стене. Елена не пыталась растормошить его — знала: скоро разговор всё равно случится. И он будет тяжёлым.
На третий день Николай сел напротив неё, положил руки на стол, будто собирался вести серьёзные переговоры.
— Лена, — начал он осторожно. — Давай поговорим о маме.
Елена медленно подняла глаза от телефона.
— О чём именно?
— Ты зря так резко отказала. Мама увидела наш ремонт, ей тоже хочется. Живёт же в старой квартире, стены сыплются, мебель древняя. Ей обидно, понимаешь?
Елена внимательно смотрела на мужа. Её руки, лежавшие на коленях, сами собой сжались в кулаки.
— И что ты предлагаешь? — спросила она спокойно.
— Ну… помочь ей. Ты ведь можешь.
Слово «можешь» прозвучало как «должна». Елена резко отложила телефон и посмотрела мужу прямо в глаза.
— Николай, я заработала эти деньги сама. Каждый рубль. Работала ночами, без отпусков. И этот ремонт — моя награда. Моя.
— Но у тебя есть деньги! — повысил голос Николай.
— Это мои деньги, — отрезала она.
Он вскочил. Глаза сверкали, лицо вспыхнуло красными пятнами.
— Ты обязана оплатить ремонт в квартире моей матери! — выкрикнул он.
Елена поднялась. Внутри всё кипело, но голос оставался холодным.
— Обязана? С каких это пор?
— Она пожилая! Живёт в старьё! — выкрикнул он снова.
Елена сделала шаг вперёд.
— Знаешь что, — произнесла она, чеканя слова. — Раз вы с матерью так обнаглели, больше вы от меня не получите ни копейки.
Николай приблизился, почти навис над ней.
— Если ты не даёшь денег, то какой от тебя толк?
Фраза повисла в воздухе. Николай сам понял, что сказал лишнее. Но было поздно.
Елена смотрела на него широко раскрытыми глазами. Внутри что-то оборвалось, словно тонкая нить, удерживавшая её все эти годы.
— Повтори, — тихо попросила она.
— Лена, я не то имел в виду…
— Повтори! — закричала она.
Голос сорвался, руки задрожали.
— Значит, я нужна тебе только как банкомат? — её слова звенели, как стекло, готовое расколоться.
Николай попытался возразить, но Елена уже не слышала.
— Убирайся, — прошептала она.
— Что?
— Убирайся из моего дома! — крикнула она. — Немедленно!
Николай растерялся.
— Давай спокойно…
— Вон! — она указала рукой на дверь.
Николай шагнул назад. Елена впервые за семь лет брака стояла так прямо, с такой силой в голосе, что спорить было бессмысленно.
— Ты пожалеешь, — бросил он.
— Единственное, о чём я жалею, — процедила Елена, — что не выгнала тебя раньше.
Николай пошёл собирать вещи. Елена села на диван. Руки тряслись, но внутри ощущалась странная ясность. Через час дверь хлопнула. И на этот раз тишина в квартире была другой — лёгкой, почти радостной.
Прошёл месяц. Елена просматривала объявления о дачах. Маленький домик за городом с садом, парой яблонь и верандой, где можно будет читать книги летними вечерами. Она впервые позволила себе мечтать не о том, как «надо», а о том, чего хочет сама.
Больше никто не заглядывал в её кошелёк. Никто не приходил с жалобными интонациями и вымученными вздохами. Никто не требовал.
Она сидела у окна своей белоснежной кухни, пила свежесваренный кофе и смотрела, как утренний свет ложится на гладкую столешницу. Тишина была её. Совсем её.
