— Я поменяла замки. Ключи не дам. Ноги твоей родни в моей квартире больше не будет, ясно? — Ирина стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди. Её глаза, обычно тёплые, источали холод.
Михаил замер с чемоданом в руке. Командировка длилась всего неделю, но, судя по всему, за это время его жизнь перевернулась с ног на голову.
— Ира, ты чего? — он попытался шагнуть внутрь, но она не сдвинулась с места. — Какие замки? Ты меня-то пусти домой, я с дороги.
— Это мой дом. А ты… — она сделала паузу, — можешь переночевать у своей мамочки. Она же у нас теперь главная по распределению жизненных благ.
Михаил поставил чемодан на площадку и потёр висок. Головная боль, начавшаяся ещё в поезде, усилилась.
— Ира, давай по-человечески. Я не понимаю, что произошло.
— По-человечески? — Ирина горько усмехнулась. — Хорошо, объясню. Пока ты был в своей Казани, твоя мать пришла ко мне с твоей сестрой. С двумя чемоданами. Сказала, что переезжает, потому что у неё в квартире начался ремонт. Ремонт на два месяца, Миша!
Михаил закрыл глаза. Его мать, Антонина Васильевна, славилась своей… настойчивостью. Но чтобы вот так…
— Они могли бы хотя бы предупредить, — пробормотал он.
— Предупредить? — Ирина рассмеялась, но в её смехе не было ни капли веселья. — О, они не просто не предупредили. Твоя мать заявила, что раз уж она пришла, то будет наводить порядок. Знаешь, что она сделала в первый же день? Выбросила мои фиалки. Сказала, что от них пыль и аллергия. Мои фиалки, которые я выращивала пять лет!
Михаил молчал. Он знал, как Ирина любила свои цветы.
— А потом, — продолжала Ирина, — она перевесила шторы. Заявила, что они неправильно висят. И расставила свои фарфоровые статуэтки по всей квартире. Знаешь, что она сказала? «Наконец-то здесь будет уютно».
Всё это было так похоже на его мать. Антонина Васильевна никогда не скрывала своего недовольства выбором сына. Ирина была слишком независимой, слишком современной для её вкуса. «Правильная жена должна быть мягче», — повторяла она при каждом удобном случае.
— Ир, я поговорю с ней, — начал Михаил, но жена оборвала его.
— Нет, Миша. Поздно. Знаешь, что было последней каплей? Она пригласила твоего двоюродного брата Пашу с женой на ужин. В мою квартиру! Без спроса! И когда я возмутилась, она сказала: «Девочка, не мешай взрослым общаться».
Михаил поморщился. Его кузен Павел был той ещё занозой — шумный, вечно навеселе, с вечными бизнес-идеями, которые никогда не срабатывали.
— А потом, — голос Ирины задрожал, — твоя сестра заявила, что я плохая хозяйка, потому что у меня в холодильнике нет домашних заготовок. Представляешь? Двадцать первый век на дворе, а она попрекает меня отсутствием банок с огурцами!
— Лена всегда была…
— Я знаю, какая Лена! — отрезала Ирина. — Она смотрит на меня так, будто я какая-то… неполноценная, потому что не вышиваю крестиком и не варю варенье. А когда я пришла с работы в среду, они уже передвинули мебель в гостиной! Диван теперь стоит у окна, представляешь? И они выбросили мою коллекцию винтажных пластинок на антресоли, потому что, видите ли, они занимали слишком много места.
Михаил ощутил, как внутри поднимается волна раздражения — не на Ирину, на собственную семью. Он знал, что они могут быть… сложными. Но не думал, что всё зайдёт так далеко.
— Ира, — он попытался взять её за руку, но она отстранилась, — давай я заберу их вещи, и мы всё обсудим.
— Нет, — отрезала она. — Я уже всё обсудила. С адвокатом.
— С адвокатом? — Михаил почувствовал, как земля уходит из-под ног. — Ты что, подаёшь на развод?
— А ты как думал? Что я буду терпеть это всю жизнь? Твоя мать с первого дня пыталась меня сломать. Помнишь, как она испортила наш медовый месяц, названивая каждый день с какими-то выдуманными проблемами? Или как она «случайно» пролила красное вино на моё белое платье на твой день рождения?
Михаил помнил. И ещё десятки подобных случаев. Но всегда старался сгладить углы, надеясь, что со временем всё наладится.
— Я думал, мы справимся, — тихо сказал он.
— Я тоже так думала. Семь лет думала, — Ирина впервые за весь разговор опустила взгляд. — Семь лет я пыталась, Миша. Готовила на всю твою семью по праздникам, хотя твоя мать всегда критиковала мою еду. Ездила с тобой каждое лето в эту вашу деревню, где меня считали городской выскочкой. Терпела, когда твой отец говорил мне, что «настоящая женщина должна рожать, а не по офисам бегать». Но знаешь, что я поняла? Ты никогда не был на моей стороне.
— Неправда! — возразил Михаил. — Я всегда…
— Всегда что? — перебила Ирина. — Всегда говорил: «Потерпи, она не со зла», «Не обращай внимания, у неё такой характер», «Давай не будем ссориться из-за ерунды»? Это ты называешь поддержкой?
Михаил молчал. Крыть было нечем.
— Собственно, Ирина Александровна, вы ведёте себя неразумно, — раздался за спиной Михаила знакомый голос. На лестничной клетке появилась его мать, Антонина Васильевна, в своём неизменном сером костюме и с идеально уложенной сединой. — Что за детские выходки с замками? Это квартира моего сына.
— Нет, Антонина Васильевна, — ледяным тоном ответила Ирина. — Эта квартира принадлежит мне. Она досталась мне от бабушки, если вы забыли. И мы с вашим сыном не оформляли совместную собственность, хотя вы неоднократно на этом настаивали.
Лицо Антонины Васильевны исказилось.
— Миша, — повернулась она к сыну, — ты слышишь, что говорит твоя жена? Она выгоняет нас на улицу! А ведь мы с Леночкой просто хотели помочь. В вашей квартире такой беспорядок был…
— Мама, — устало произнёс Михаил, — мы с Ирой сами разберёмся.
— Разберётесь? — фыркнула Антонина Васильевна. — Да она тебя за человека не считает! Сколько лет я твержу, что она тебе не пара! Ни готовить нормально не умеет, ни детей родить не торопится. Только о своей карьере думает!
— А вы только о том, как бы нашу жизнь под себя перекроить, — парировала Ирина. — Знаете, Антонина Васильевна, я даже рада, что всё так вышло. Теперь Миша наконец увидит вас такой, какая вы есть на самом деле.
— Как ты смеешь… — начала Антонина Васильевна, но Михаил поднял руку, останавливая её.
— Мама, хватит, — твёрдо сказал он. — Иди домой, пожалуйста.
— Домой? — Антонина Васильевна всплеснула руками. — Но там ремонт! Рабочие всё перевернули!
— Значит, поедешь к Лене, — ответил Михаил. — У неё трёхкомнатная квартира, места хватит.
Антонина Васильевна поджала губы.
— Я так и знала, что ты выберешь её, а не родную мать, — проговорила она с дрожью в голосе. — Хорошо. Пойду собирать вещи.
Она развернулась и медленно, с достоинством, спустилась по лестнице.
— Ира, — Михаил повернулся к жене, — можно мне войти? Нам надо поговорить.
Ирина колебалась. Потом отступила в сторону, пропуская его.
Квартира выглядела иначе. Диван действительно стоял у окна, загораживая свет. На журнальном столике выстроились фарфоровые статуэтки — целая армия пастушек и амуров. На стене, где раньше висела абстрактная картина, теперь красовался гобелен с оленями.
— Господи, — пробормотал Михаил, — как будто в музей попал.
— В музей советского китча, — невесело усмехнулась Ирина, закрывая дверь. — И это ещё не всё. Загляни на кухню.
Михаил прошёл на кухню и замер на пороге. Вместо минималистичного интерьера в скандинавском стиле, который они с Ириной так долго выбирали, он увидел нечто, напоминающее кухню из его детства: тяжёлые шторы с ламбрекенами, вязаные салфетки под каждым предметом, магниты на холодильнике.
— Они всё это привезли с собой? — потрясённо спросил он.
— Часть — да, — Ирина прислонилась к дверному косяку. — А часть купили. Твоя мать сказала, что раз уж она будет здесь жить, то сделает «по-человечески». И знаешь, что самое ужасное? Когда я пыталась возражать, она сказала: «Миша всё равно со мной согласится, он всегда на моей стороне».
Михаил почувствовал, как к горлу подкатывает комок. Она была права. Он действительно всегда уступал матери, боясь её расстроить. Даже когда понимал, что она не права.
— Мне жаль, — тихо сказал он. — Я не думал, что они…
— Что они воспользуются твоим отсутствием, чтобы захватить территорию? — Ирина горько усмехнулась. — А я ждала этого. Семь лет ждала, когда ты наконец поймёшь, что происходит. Что твоя мать не просто «сложный человек», а… — она осеклась.
— Договаривай, — сказал Михаил. — Я хочу услышать, что ты на самом деле думаешь.
— Твоя мать — тиран, Миша, — прямо сказала Ирина. — Она контролирует всё вокруг себя. Твою сестру, которая в тридцать пять лет боится выйти замуж без материнского благословения. Твоего отца, который предпочёл умереть от инфаркта, но не признаться, что ему плохо, потому что «это расстроит маму». И тебя. Особенно тебя.
Михаил опустился на стул. Он никогда не смотрел на ситуацию под таким углом. Но теперь, когда Ирина произнесла это вслух, многое встало на свои места. Отец, всегда такой жизнерадостный на людях и такой тихий дома. Лена, отказавшаяся от аспирантуры, потому что «мама считает, что это пустая трата времени». И он сам, всегда сверяющий каждое решение с материнским одобрением.
— И что теперь? — спросил он после долгого молчания.
— Теперь? — Ирина пожала плечами. — Теперь ты возьмёшь свои вещи и переедешь к матери. Или к сестре. Или куда захочешь. А я буду жить дальше. Без вас.
— Ты действительно подала на развод?
— Пока нет, — она отвела взгляд. — Но заявление уже написано. Я просто… хотела сначала поговорить с тобой.
В прихожей послышался шум. Антонина Васильевна вернулась, за ней шла Елена, сестра Михаила — высокая, худая женщина с вечно недовольным выражением лица.
— Ириша, — начала Елена елейным голосом, — ну зачем так драматизировать? Подумаешь, мы немного переставили мебель. Мы же хотели как лучше.
— Как лучше для кого? — спросила Ирина, не повышая голоса, но в нём звенела сталь. — Для себя? Да, несомненно. Но точно не для меня.
— Миша, — вмешалась Антонина Васильевна, — скажи своей жене, что так себя не ведут. Мы же семья. Мы должны поддерживать друг друга.
Михаил смотрел на мать, и впервые видел не заботливую женщину, посвятившую жизнь детям, а человека, который не может жить без контроля над другими. Который не признаёт границ и личного пространства. Который использует слова о семье как оружие.
— Мама, — медленно сказал он, — Ира права. Вы не должны были приходить сюда без приглашения. И тем более — менять что-то в квартире.
Антонина Васильевна побледнела.
— Что она с тобой сделала? — прошептала она. — Переступила порог и уже настроила тебя против родной матери?
— Никто меня не настраивал, — ответил Михаил. — Я просто… прозрел. Забирайте вещи и уходите, пожалуйста.
— Миша! — вскрикнула Елена. — Ты не можешь так с нами поступить! Мама старалась для тебя всю жизнь!
— Именно, — кивнул Михаил. — Старалась для меня. Не со мной, не рядом со мной, а за меня. Решая, как мне жить, с кем общаться, кого любить. Хватит.
Антонина Васильевна выпрямилась. Её глаза сузились.
— Хорошо, — сказала она тихо, почти шипя. — Хорошо, Михаил. Раз ты выбрал эту… женщину вместо родной матери, так тому и быть. Идём, Лена. Нам здесь не рады.
Они удалились, громко хлопнув дверью. Ирина и Михаил остались одни в неловкой тишине.
— Спасибо, — наконец сказала Ирина. — Не думала, что ты…
— Встану на твою сторону? — Михаил криво усмехнулся. — Я сам от себя такого не ожидал. Но знаешь… Это правильно. Впервые за долгое время я чувствую, что поступил правильно.
Ирина кивнула. Но в её глазах не было радости, только усталость.
— Миша, — сказала она, и её голос дрогнул, — я всё равно хочу развода.
— Что? — он недоверчиво посмотрел на неё. — Но я же только что…
— Ты только что впервые за семь лет брака встал на мою сторону, — закончила Ирина. — И знаешь, что я поняла? Что мне не нужен муж, который делает это раз в семь лет. Мне нужен человек, для которого поддерживать меня — это норма, а не подвиг.
Михаил хотел возразить, сказать, что он изменится, что теперь всё будет иначе. Но слова застряли в горле. Потому что в глубине души он знал: она права. Он слишком долго позволял матери вмешиваться в их жизнь. Слишком долго игнорировал чувства Ирины. Слишком долго был маминым сыном, а не мужем своей жены.
— Я понимаю, — наконец сказал он. — Но можно мне остаться сегодня? Хотя бы переночевать? Я действительно устал с дороги.
Ирина помедлила, потом кивнула.
— Хорошо. Диван в гостиной свободен. Правда, теперь он стоит в самом неудобном месте в мире, но это не моя вина.
Михаил попытался улыбнуться, но вышло не очень.
— Спасибо. Я… завтра соберу вещи и съеду.
— Хорошо, — тихо ответила Ирина. — А сейчас извини, я пойду спать. День был… непростым.
Она ушла в спальню, оставив Михаила одного в кухне, которая больше не была его кухней, в квартире, которая больше не была его домом.
Прошло три месяца. Михаил снимал небольшую квартиру недалеко от работы. С матерью он не общался — после того памятного вечера она отправила ему десятки сообщений, в которых обвиняла во всех смертных грехах, а потом объявила, что у неё больное сердце, и если он не одумается, она может не пережить такого предательства. Раньше эта тактика всегда срабатывала. Но не в этот раз.
С Ириной они общались только по необходимости — она прислала ему документы на развод, он подписал их без возражений. Процесс шёл своим чередом, скоро всё должно было завершиться официально.
В тот вечер Михаил задержался на работе. Новый проект требовал много внимания, и он был этому даже рад — меньше времени оставалось на мысли о том, что он потерял. Выходя из офиса, он столкнулся с Сергеем, коллегой, с которым иногда обедал.
— Слушай, — сказал Сергей, — у меня тут билеты в театр пропадают. Жена заболела, не сможет пойти. Не хочешь?
— В театр? — Михаил удивился. Он не был в театре… наверное, лет пять. Ирина любила театр, но его мать считала это пустой тратой времени и денег. И постепенно они перестали ходить. — А что за спектакль?
— «Вишнёвый сад», — ответил Сергей. — Говорят, постановка отличная. Современная интерпретация.
Михаил хотел отказаться — какой театр, когда на душе кошки скребут? Но потом вдруг вспомнил, как Ирина всегда говорила, что «Вишнёвый сад» — её любимая пьеса. Как она мечтала увидеть её на сцене.
— Давай, — неожиданно для себя согласился он. — Спасибо.
Вечером он сидел в полутёмном зале и смотрел на сцену, где разворачивалась история о людях, не способных отпустить прошлое и принять настоящее. И с каждой минутой ему всё больше казалось, что это не о Раневской и её вишнёвом саде, а о нём самом.
В антракте он вышел в фойе, чтобы выпить воды. И замер на месте, увидев знакомую фигуру у буфета.
Ирина.
Она стояла спиной к нему, в тёмно-синем платье, которое он никогда раньше не видел. Её волосы были собраны в элегантный пучок, открывая шею. Рядом с ней был мужчина — высокий, в хорошем костюме. Он что-то говорил, и Ирина смеялась — легко, непринуждённо. Так, как давно не смеялась с Михаилом.
Первым порывом было подойти к ним. Но что он скажет? «Привет, я тут случайно»? «Знакомишь меня со своим новым парнем»? Нет, это было бы слишком… неловко. Унизительно.
Михаил развернулся, намереваясь уйти незамеченным, но в этот момент Ирина обернулась и увидела его. Её глаза расширились от удивления.
— Миша?
Он замер, затем медленно повернулся.
— Привет, Ир, — он попытался улыбнуться. — Не ожидал тебя здесь встретить.
— Я тоже, — она подошла ближе, мужчина последовал за ней. — Ты… один?
— Да, — кивнул Михаил. — Коллега дал билет, у него жена заболела.
— А, понятно, — Ирина выглядела немного смущённой. — Миша, это Андрей. Мой… друг.
Андрей протянул руку.
— Очень приятно, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Ирина много о вас рассказывала.
— Надеюсь, не всё было ужасно, — попытался пошутить Михаил, пожимая его руку.
— Нет, что вы, — вежливо ответил Андрей.
Повисла неловкая пауза.
— Ну, я пойду, — наконец сказал Михаил. — Не буду вам мешать. Приятного просмотра.
— Спасибо, — ответила Ирина. — Тебе тоже.
Он уже собирался уйти, когда она вдруг окликнула его:
— Миша! Как ты… как ты вообще?
Он обернулся. Что ответить? Что он чувствует себя опустошённым? Что каждый вечер приходит в пустую квартиру и не знает, чем себя занять? Что впервые в жизни принимает решения самостоятельно, и это одновременно пугает и освобождает?
— Нормально, — сказал он вместо этого. — Работаю много. А ты?
— Тоже нормально, — она слегка улыбнулась. — Кстати, я завела новые фиалки.
— Это хорошо, — кивнул Михаил. — Ты всегда любила цветы.
Снова пауза. Столько всего хотелось сказать, но слова не шли.
— Ладно, — наконец произнёс Михаил. — Мне пора. Было… было приятно тебя видеть.
— И мне, — тихо ответила Ирина.
Он развернулся и пошёл прочь, чувствуя на спине её взгляд. И только оказавшись на своём месте в зале, понял, что всё это время сжимал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
Второй акт прошёл мимо него. Он смотрел на сцену, но не видел актёров, не слышал их слов. Перед глазами стояла Ирина — счастливая, красивая, рядом с другим мужчиной.
После спектакля Михаил не пошёл домой. Ноги сами понесли его в парк, где они когда-то часто гуляли с Ириной. Он сел на скамейку возле пруда и достал телефон.
У него было несколько непрочитанных сообщений от матери — как обычно, полных упрёков и обвинений. Он удалил их, не читая. Потом открыл фотографии — там было много снимков с Ириной, которые он не решался удалить. Их свадьба. Поездка на море. Просто случайные моменты счастья, которые казались теперь такими далёкими.
Михаил вздохнул и убрал телефон в карман. Как странно устроена жизнь. Семь лет он был уверен, что всё делает правильно — старается сохранить мир в семье, угодить всем, не создавать конфликтов. А в итоге потерял то, что было действительно важно.
На следующий день он позвонил Лене.
— Миша? — в её голосе слышалось удивление. — Ты где пропадаешь? Мама с ума сходит!
— Лена, — перебил он, — нам надо поговорить. Серьёзно поговорить.
— О чём? — настороженно спросила сестра.
— О маме. О нас. О том, что происходит.
Повисла пауза.
— Хорошо, — наконец сказала Лена. — Приезжай ко мне. Только… без мамы, ладно?
— Разумеется, — согласился Михаил. — Я буду через час.
Квартира Лены была точной копией материнской — те же тяжёлые шторы, те же салфетки, те же безделушки на полках. Михаил поймал себя на мысли, что никогда раньше не замечал этого сходства.
Лена встретила его настороженно, в глазах читалось беспокойство.
— Чай будешь? — спросила она, проводя брата в гостиную.
— Нет, спасибо, — Михаил сел на диван и внимательно посмотрел на сестру. — Лен, ты никогда не задумывалась, что мама… слишком контролирует нашу жизнь?
Лена вздрогнула и опустила глаза.
— Не понимаю, о чём ты, — пробормотала она. — Мама просто заботится о нас.
— Забота — это когда уважают твои границы, — мягко возразил Михаил. — А не когда решают за тебя, как тебе жить.
Лена молчала, нервно теребя кулон на шее — подарок матери на тридцатилетие.
— Помнишь Сергея? — вдруг спросил Михаил. — Твоего жениха, с которым ты разорвала помолвку после маминого разговора с ним?
— Это было давно, — Лена поджала губы. — И он мне не подходил.
— Или мама решила, что он тебе не подходит?
Лена вскочила с места.
— Зачем ты приехал, Миша? Чтобы обвинять маму? Или меня?
— Нет, — Михаил покачал головой. — Я приехал, чтобы понять, можем ли мы что-то изменить. Мы с тобой. Без мамы.
Лена рассмеялась, но в её смехе не было веселья.
— Без мамы? А ты можешь представить нашу жизнь без мамы? Без её советов, без её одобрения, без её… — она осеклась. — Ты же сам никогда не мог ей противостоять. До недавнего времени.
— Именно, — кивнул Михаил. — И это стоило мне брака. Но знаешь, что я понял? Что я больше не хочу так жить. Не хочу оглядываться на маму при каждом решении. Не хочу бояться её недовольства.
Лена долго смотрела на брата, потом медленно опустилась в кресло.
— Я не знаю, смогу ли, — тихо сказала она. — Это ты всегда был смелее. А я… Я уже не представляю себя отдельно от неё.
Михаил почувствовал, как сжимается сердце. Его сестра, умная, талантливая женщина, превратилась в тень собственной матери. И, возможно, для неё уже слишком поздно что-то менять.
— Я понимаю, — сказал он, поднимаясь. — Но знай, что я рядом, если захочешь поговорить. Или просто… побыть собой.
Он направился к выходу, но у двери обернулся:
— Кстати, ты не знаешь, мама действительно делала ремонт в своей квартире?
Лена замялась.
— Нет, — наконец призналась она. — Никакого ремонта не было. Она просто… решила, что вам с Ириной нужна помощь в налаживании быта.
Михаил горько усмехнулся.
— Так я и думал. Спасибо за честность.
Прошло полгода. Развод с Ириной был оформлен, документы получены. Михаил перевёлся в филиал компании в Санкт-Петербурге — захотелось начать жизнь с чистого листа, в городе, где не будет ни болезненных воспоминаний, ни матери с её вечным контролем.
С Антониной Васильевной он не общался, несмотря на её многочисленные попытки связаться — от угроз до мольбы о прощении. С Леной созванивался иногда, но разговоры были натянутыми, неловкими. Она так и осталась с матерью, не найдя в себе сил вырваться из-под её влияния.
В Питере Михаил снял небольшую квартиру в старом доме на Петроградской стороне. Обставил её сам, по своему вкусу — впервые не советуясь ни с кем. Работал много, но появились и новые увлечения — он записался на курсы фотографии, стал ходить в местный джаз-клуб. Завёл друзей, начал встречаться с женщинами, хотя ни одни отношения пока не переросли во что-то серьёзное.
В тот день он получил письмо. Обычное бумажное письмо в конверте — такая редкость в век электронной почты. Отправителя не было, но петербургский штемпель подсказывал, что письмо отправлено здесь, в городе. Михаил вскрыл конверт и достал сложенный вдвое лист бумаги.
«Здравствуй, Миша!
Пишу тебе, потому что случайно узнала от общих знакомых, что ты теперь живёшь в Питере. Удивительное совпадение — я тоже переехала сюда три месяца назад. Получила предложение о работе, от которого не смогла отказаться.
Не знаю, зачем пишу. Наверное, просто хотела сказать, что не держу зла. И что я рада, что ты нашёл в себе силы измениться. Даже если для нас двоих это оказалось слишком поздно.
Будь счастлив.
Ирина.»
Внизу был номер телефона.
Михаил перечитал письмо несколько раз. Потом аккуратно сложил его и убрал в ящик стола. Не выбросил, но и не позвонил по указанному номеру.
Иногда, прогуливаясь по набережным Невы или сидя в любимом кафе, он думал, что может однажды встретить Ирину — город хоть и большой, но такое случается. Представлял, что скажет ей при встрече. Как она отреагирует.
Но пока этого не произошло. И, может быть, не произойдёт никогда. В конце концов, иногда лучший финал истории — это не примирение, а принятие. Принятие того, что некоторые связи не подлежат восстановлению. Что иногда, чтобы стать собой, нужно отпустить тех, кто пытался тебя контролировать — даже если это твоя собственная мать. И тех, кого ты не смог защитить — даже если это была любовь всей твоей жизни.
И в этом принятии есть своя мудрость. Своя сила. И, как ни странно, свое счастье.
