Ольга всегда считала себя человеком спокойным. Она не из тех, кто устраивает скандалы из-за каждой мелочи. Тридцать лет брака научили её многому. В том числе — молчать, когда хочется кричать.
Но сейчас молчать не получалось.
— Вить, а что это Светка мне про квартиру рассказывает? — она стояла в прихожей, держа в руках пакеты с продуктами, и смотрела на мужа так, будто видела его впервые.
Виктор замер с газетой в руках. Даже не поднял глаз.
— Какую квартиру?
— Нашу. Светка говорит, твоя мама хвастается по двору — теперь, мол, у неё своя жилплощадь есть. В центре города.
Тишина. Только тиканье часов на стене и далёкий шум машин за окном.
— Вить?
Он наконец поднял голову. В глазах — что-то детское, виноватое. Как тогда, когда сын разбивал мамину любимую вазу и надеялся, что авось пронесёт.
— Ну, я же говорил тебе. Мама стареет, ей нужны гарантии. Что будет, если со мной что-то случится?
— Говорил?! — Пакеты с глухим стуком упали на пол. Помидоры покатились по коридору, как красные шарики. — Когда ты мне говорил?!
— Ольг, не ори. Соседи услышат.
— А мне плевать на соседей! — её голос дрожал, как натянутая струна. — Я в этой квартире пятнадцать лет живу! Обои сама клеила, плитку выбирала, каждый угол своими руками отмывала! А ты просто взял и всё отдал?!
Виктор встал, сложил газету. Медленно, обречённо.
— Оль, ну что ты как маленькая? Формальность же. Бумажка. Мы никуда не денемся, живём как жили.
— Бумажка?
Она смотрела на него, и в её глазах было что-то страшное. Не злость — хуже. Непонимание. Как будто тридцать лет жизни рядом вдруг оказались пустым местом.
— Ты хоть спросил бы меня. Хоть раз. «Оль, а как ты к этому относишься? Оль, а что ты думаешь?» Нет. Решил сам. Без меня.
— Мама одна совсем.
— А я?! — крик сорвался с губ помимо воли. — А я что, не одна?! Когда ты с утра до ночи на работе, когда твоя мама звонит каждый день и выспрашивает, чем я тебя кормлю и почему так много трачу на продукты!
Виктор молчал. Стоял посреди коридора, и было в нём что-то потерянное, растерянное.
— Оль…
— Не надо. Не говори ничего.
Она нагнулась, стала собирать рассыпавшиеся помидоры. Руки тряслись.
Вот так, значит. Без разговоров, без согласований. Просто взял — и всё решил.
А она что? Она — никто, что ли?
Две недели они жили как чужие люди. Ольга готовила, стирала, убирала — всё как обычно. Только не разговаривала. Виктор пытался шутить за ужином, рассказывать про работу, но слова повисали в воздухе, как осенние листья.
— Может, поговорим наконец? — сказал он однажды вечером.
— О чём? — Ольга даже не подняла глаз от тарелки.
— Ну, о нас. О том, что происходит.
— А что происходит, Вить? Ты же всё решил. Без меня.
А потом Виктор уехал. Командировка на пять дней — в Питер, к поставщикам. Поцеловал жену в щёку на прощание, как всегда, но поцелуй был какой-то формальный. Дежурный.
— Звони, — сказала Ольга. — Если что.
Он кивнул и ушёл. А через два часа в дверь позвонили.
— Оленька! — Анна Сергеевна стояла на пороге с двумя сумками и лучезарной улыбкой. — Можно войти? Или спросить надо разрешения?
Последние слова она произнесла с такой интонацией, что Ольга сразу всё поняла. Теперь тут хозяйка — не она.
— Проходите, — тихо сказала она.
— Ой, что это у вас тут творится! — Анна Сергеевна прошлась по квартире, как генерал по казарме. — Шторы какие-то мрачные. И пахнет чем-то. Рыбой, что ли? Витя же не любит рыбу!
— Любит, — буркнула Ольга.
Анна Сергеевна прошла на кухню, открыла холодильник.
— Господи, да тут одни жиры! Сало, масло, сметана. Завтра всё это выброшу, куплю что-то полезное.
— Извините, — Ольга встала в дверном проёме. — А вы надолго?
— А как получится, — свекровь улыбнулась. — Теперь ведь это и моя квартира тоже. Витенька всё правильно сделал. Молодец!
Сердце ухнуло куда-то в пятки. Ольга присела на стул.
— Вы что, хотите сказать, что теперь будете тут жить?
— А почему бы и нет? — Анна Сергеевна достала из сумки свои тапочки, расставила их аккуратно у порога. — Квартира большая, места хватит. А вы не против ведь? Или против?
В её голосе прозвучало что-то стальное. Вызов.
— Я, мне надо подумать.
— О чём тут думать? Семья должна быть вместе. Вот раньше так и жили — все под одной крышей. А теперь что? Старики никому не нужны?
Ольга молчала. А свекровь между тем уже вовсю хозяйничала: переставляла кастрюли, перекладывала продукты, бормотала что-то про беспорядок и неправильное ведение хозяйства.
К вечеру квартира преобразилась. Мебель стояла по-другому, на столе лежала новая скатерть — тёмно-синяя вместо привычной жёлтой. Даже цветы на подоконнике Анна Сергеевна умудрилась переставить.
— Вот теперь по-человечески, — сказала она с удовлетворением. — А то жили как студенты какие-то.
Ольга сидела на кухне и пила чай. Руки дрожали так, что чашка звенела о блюдце.
Это не её дом больше. Не её кухня, не её кресло, не её жизнь.
А где же тогда её место?
— Ольенька, — свекровь присела рядом, — нам с тобой надо кое-что обсудить.
— Что?
— Деньги. Коммунальные платежи, продукты. Как мы всё это будем оплачивать? Я же пенсионерка, у меня копейки. А вы работаете.
— Мы с Витей всегда пополам.
— Так то с Витей! А теперь нас трое. Справедливо будет, если вы больше участвуете. У вас зарплата хорошая, Витя хвастался.
Ольга поставила чашку. Медленно встала.
— Знаете что, Анна Сергеевна.
— Что, дорогая?
— А ничего.
Она прошла в спальню, достала из шкафа старый чемодан. Тот самый, с которым когда-то приехала в этот город — молодая, влюблённая, полная надежд.
Что ж. Время собирать вещи.
— Оленька! — свекровь заглянула в спальню. — Ты что делаешь?
— Собираюсь.
— Куда это?
— К себе домой.
— Как это к себе? Это же и есть твой дом!
Ольга остановилась, держа в руках стопку белья.
— Нет, Анна Сергеевна. Теперь это ваш дом. Вы сами сказали.
И продолжила складывать вещи. Спокойно, методично. Будто укладывала не тридцать лет жизни, а просто одежду после стирки.
***
Виктор вернулся из командировки в пятницу утром. Ключи повернул в замке — тишина.
— Оль! Я дома!
прихожей стояли незнакомые тапочки. Розовые, с помпонами.
— Витенька! — из комнаты выплыла мама, в новом халате, с довольной улыбкой. — Сынок мой приехал! Как дела? Как поездка?
— Мам, — он растерянно оглянулся. — А где Ольга?
— А-а, Оленька… Она уехала. К себе, говорит, домой. Представляешь? — Анна Сергеевна махнула рукой. — Вот женщины! Из-за ерунды обижаются.
— Куда уехала?! — Виктор сбросил сумку прямо на пол. — Мам, что ты наделала?
— Я-то? — она всплеснула руками. — Да я ничего! Просто пришла посмотреть на свою квартиру. Законное право же имею! А она собрала чемодан и ушла. Даже не попрощалась толком.
Виктор бросился в спальню. Шкаф зиял пустотой — половины вещей не было. На кровати лежал конверт.
«Вите» — знакомый почерк, аккуратные буквы.
Руки дрожали, когда он разворачивал листок.
«Я в деревне. Подумаю, что делать дальше. Ты выбрал, кому ты должен. Теперь я выбираю, кому я нужна. Документы на развод подам в понедельник. Не волнуйся — ничего не буду требовать. Квартира твоя и мамина. А я найду своё место. Ольга».
— Витенька! — мама заглянула в спальню. — Что ты там? Иди кушать, я котлеты пожарила. Твои любимые!
— Какие котлеты?! — он обернулся, и она отшатнулась от его взгляда. — Мам, ты понимаешь, что наделала?
— Витя, ну что ты. Я же лучшего хотела! Для нас с тобой! Теперь мы вместе будем жить, как раньше. Помнишь, как хорошо нам было?
— Мне было двадцат лет, мам! Двадцать!
Он схватился за голову. В висках стучало, дышать было трудно.
— Мне жену верни. Слышишь? Верни!
— Да что ты на неё залип-то? — Анна Сергеевна села на кровать, взяла сына за руку. — Витенька, ну посмотри правде в глаза. Стареет она уже. И характер портится — видишь, как себя ведёт? Из-за чего угодно скандал закатит
— Замолчи!
Мать подскочила, как ошпаренная.
— Витя!
— Замолчи, мам. Прямо сейчас замолчи и не говори ни слова.
Он дрожал весь. Никогда не повышал на мать голос. А сейчас готов был. Господи, на что он был готов.
— Собирайся и езжай домой. К себе. В свою квартиру.
— Как это к себе? Это теже моя квартира теперь! Ты сам документы подписывал!
— Подписывал! Чтобы ты была защищена, если со мной что случится! А не чтобы ты сюда переехала и жену мою выжила!
— Жену? — Анна Сергеевна усмехнулась. — Какую жену? Она от тебя ушла! Бросила! При первой трудности сбежала! Это тебе жена?
Виктор медленно повернулся к матери. В его глазах было что-то такое, что она невольно отступила.
— Мам. А ты знаешь, почему она ушла?
— Ну, характер у неё такой.
— Она ушла, потому что я её предал. Понимаешь? Не ты её выжила. Я сам её предал. Прожил с ней тридцать лет и ни разу не послушал ее мнение.
— Витя, ну что ты говоришь такое.
— А теперь она поняла наконец, что место её в этом доме — никакое. Что решения принимаешь ты. Что хозяйка тут — ты. А она так, прислуга. Временная жиличка.
Анна Сергеевна молчала. Впервые за много лет — молчала.
Виктор вскочил, прошёлся по комнате.
— Мам, а ты знаешь, кто каждую субботу ездил к тебе в больницу, когда у тебя сердце прихватывало? Кто супы варил и в термосах возил?
— Ну, ты.
— Ольга. Я работал, а она ездила. Каждую субботу.
— Но ты же просил.
— А кто твою пенсию оформлял? По инстанциям бегал, справки собирал?
— Витя, при чём тут…
— Ольга. Она целый месяц в очередях стояла. А я даже спасибо ей не сказал. Само собой разумеющееся, мол.
Анна Сергеевна опустила глаза.
— Сын, я не знала.
— А теперь знаешь. — Он взял её руки в свои. — Мам, я тебя люблю. Ты моя мать, и это никогда не изменится. Но если я не верну Ольгу, если она не простит меня, то я буду жить один. Слышишь? Один.
Слёзы катились по морщинистым щекам.
— Витя, а вдруг уже поздно?
— Не знаю. — Он встал, взял куртку. — Но попробовать надо.
И вышел из дома.
***
В деревне пахло яблоками и прелой листвой. Старый дом родителей встретил Ольгу скрипучими половицами и тишиной — такой полной, что поначалу даже уши закладывало.
Первые дни она просто лежала на узкой кровати в своей детской комнате и смотрела в потолок. Обои те же — с мелкими розочками, только выцвели. На стене висела её школьная фотография: девочка с косичками и наивными глазами. «Интересно, — думала Ольга, — а что бы она сказала, если бы узнала, как всё обернётся?».
Через неделю она нашла работу — на местном молокозаводе требовался бухгалтер. Маленькая зарплата, но на жизнь хватит. А главное — никто не спрашивал, почему она вдруг решила вернуться в деревню после стольких лет в городе.
Дом постепенно оживал. Ольга вымыла окна, выбросила старые вещи, купила новые занавески — яркие, солнечные. Завела кота — рыжего наглеца, который сразу объявил себя хозяином.
— Ну что, Васька, — говорила она ему по вечерам, — хорошо нам тут вдвоём?
Васька мурлыкал в ответ и тёрся о её ноги. Он не предавал, не обманывал, не принимал решения за неё. Простая, честная жизнь.
Виктор звонил каждый день. Умолял, уговаривал, обещал всё исправить.
— Я с мамой поговорю! Она поймёт!
— А что ей понимать, Вить? Она же права. Квартира теперь её.
— Да плевать на квартиру! Я её верну!
— Не надо. Оставь как есть.
— Оль, ну что ты говоришь?! Тридцать лет вместе — это же не шутки!
— Конечно, не шутки. Тридцать лет я думала, что мы равны. А оказалось — нет.
Она больше не злилась. Это было странно — словно внутри что-то перегорело, оборвалось. И стало тихо.
Через месяц пришло письмо. Официальное, с печатями. Ольга долго держала конверт в руках, потом аккуратно вскрыла.
Заявление о расторжении брака. Она сама его подала в районном ЗАГСе, но теперь держала в руках как что-то чужое, незнакомое.
— Ну вот, Васька, — сказала она коту. — Теперь официально.
А ещё через неделю во дворе затормозила знакомая машина. Ольга поливала цветы на клумбе и не подняла головы. Знала — Виктор. Чувствовала затылком, как он стоит у калитки и смотрит.
— Оль.
— Здравствуй, Вить.
Он был какой-то другой. В глазах — растерянность, как у потерявшегося ребёнка.
— Можно войти?
— Можно.
Они сели на крыльце. Молчали. Васька выскочил из дома, обнюхал гостя и ушёл — видимо, не одобрил.
— Красиво тут у тебя, — сказал наконец Виктор.
— Да. Тихо.
— Оль, я всё понял. Мама уехала. Можно исправить всё! Документы переоформлю, маме объясню.
— Зачем?
Он посмотрел на неё удивлённо.
— Как зачем? Чтобы ты вернулась!
— А я не хочу возвращаться, Вить.
Эти слова повисли между ними, как стеклянная стена. Он смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Не хочешь?
— Не хочу. Знаешь, я тут поняла. Тридцать лет я жила как приложение к тебе. Витина жена.
Он сидел рядом, сутулый, растерянный, и она вдруг пожалела его. Но не так, как жалеют любимого человека. А как жалеют случайного прохожего, который заблудился.
— Иди, Вить. Живи своей жизнью. А я — своей.
— А если я буду скучать?
— Поскучаешь и перестанешь. Время лечит.
Он ушёл. Машина завелась, затарахтела, скрылась за поворотом. А Ольга осталась сидеть на крыльце и слушать тишину.
Вечерело. Васька вернулся, запрыгнул на колени, замурлыкал. Где-то вдалеке играли дети, лаяла собака, хлопали ворота.
Обычная человеческая жизнь.
