— Значит, завтра приедет твоя мамочка и будет жить у нас целый месяц? — Елена поставила тарелку на стол с такой силой, что суп плеснул через край.
Андрей даже не поднял головы от телефона. В его мире не существовало ничего, кроме рабочих чатов и футбольных новостей. Он привык, что жена всё решит сама, всё уладит, всё стерпит. Так было удобно. Так было спокойно.
— Ну да, месяц. Может, чуть больше. У неё ремонт начался, пыль, шум. Врачи не рекомендуют в таких условиях находиться. Ты же понимаешь, у мамы сердце.
Елена медленно села напротив. Её руки легли на стол, пальцы сжались в замок. Она смотрела на мужа так, как смотрят на человека, которого видят впервые в жизни.
— А ты со мной это обсуждал?
— Что тут обсуждать? — Андрей наконец оторвался от экрана, удивленно посмотрел на жену. — Мама есть мама. Она одна, ей плохо. Мы не можем отказать.
Елена кивнула. Медленно, задумчиво. Как человек, который что-то понял и принял окончательное решение.
— Хорошо. Но тогда и мне придется уехать. К родителям. Тоже на месяц.
Андрей выронил телефон. Он смотрел на жену широко раскрытыми глазами, как на сошедшую с ума.
— Ты чего несешь? Какие родители? У нас дом, работа, быт. Ты не можешь просто так всё бросить!
— Могу, — спокойно ответила Елена. — И брошу. Потому что твоя свекровь и я не можем жить под одной крышей. Это как смешать масло с водой. Получается мерзкая эмульсия, от которой всем плохо.
Она говорила ровно, без эмоций. Это пугало больше любой истерики. Андрей чувствовал, как почва уходит из-под ног.
— Лена, ты что, серьёзно? Из-за мамы устраиваешь скандал? Она старый человек, больной. Ты должна её понимать!
— Понимаю. Понимаю, что твоя мама считает меня временным неудачным приобретением в твоей жизни. Понимаю, что она полтора года ждет, когда мы разведемся, и ты найдешь «нормальную жену». Понимаю, что для неё я не невестка, а препятствие на пути к полному контролю над своим сыном.
Каждое слово било точно в цель. Андрей молчал, потому что спорить было нечем. Всё это было правдой.
— Но я тебе не мешала же! — попытался он оправдаться. — Ты с мамой вежливо общаешься, конфликтов особых не было…
— Не было, — согласилась Елена. — Потому что я держала себя в руках. Но теперь она будет здесь месяц. Каждый день. И я прекрасно представляю, что это будет.
Елена встала и подошла к окну. За стеклом медленно темнел октябрьский вечер. Она говорила, не оборачиваясь, как будто рассказывала историю о чужих людях.
— Сначала она найдет пыль в углу и вздохнет так тяжело, чтобы я услышала. Потом скажет, что борщ у меня неправильный, не такой, как она готовила тебе в детстве. Через три дня выяснится, что я не умею гладить твои рубашки. Через неделю она случайно упомянет, что соседский сын женился на девочке из хорошей семьи, которая и готовит хорошо, и дом держит, и мужа уважает. А к концу месяца я буду чувствовать себя прислугой в собственном доме.
Андрей хотел возразить, но понимал — она права. Мама действительно умела уколоть так тонко, что формально к ней нельзя было придраться.
— Но ведь можно потерпеть! — воскликнул он отчаянно. — Месяц же не вечность!
Елена повернулась. В её глазах была усталость человека, который долго объяснял очевидные вещи.
— Андрей, а потом что? Ремонт закончится, и твоя мама найдет новый повод. Может быть, её «случайно» затопят соседи. Или врач посоветует сменить обстановку для здоровья. Или она просто соскучится по сыну. Поводов у неё будет столько, сколько нужно. А я стану постоянной гостьей в собственном доме.
Андрей молчал. Где-то в глубине души он понимал, что жена права. Мама действительно была… сложной. Но признать это вслух значило предать самого близкого человека.
— Ладно, — сказал он наконец. — Поговорю с мамой. Объясню ситуацию. Может, она сама найдет другой выход.
Елена грустно улыбнулась.
— Ты уже пробовал с ней разговаривать. Помнишь нашу свадьбу? Ты просил её не говорить при всех, что я тебе не пара. Помнишь, что она ответила?
Андрей покраснел. Мама тогда сказала, что говорит только правду, а правда важнее вежливости.
— Это было давно, — пробормотал он. — Люди меняются.
— Да, меняются, — согласилась Елена. — Я, например, изменилась. Раньше я думала, что любовь может всё преодолеть. Что если я буду достаточно терпеливой, добрая и понимающей, то свекровь меня полюбит. Или хотя бы примет. Но за полтора года я поняла: она меня никогда не примет. Потому что я отняла у неё сына. И неважно, какая я хорошая. Важно только то, что я есть.
Она взяла сумочку и направилась к двери.
— Куда ты? — испуганно спросил Андрей.
— В магазин. Закупиться к приезду твоей мамы. Чтобы борщ был правильный, а дом — идеальный. Хочу попробовать продержаться хотя бы неделю, прежде чем сбегу к родителям.
Дверь закрылась тихо, без хлопка. Андрей остался один на кухне, где остывал недоеденный суп и стояла пустая чашка жены.
На следующий день мама приехала с тремя чемоданами и коробкой домашних заготовок.
— Андрюша! — она расцеловала сына и окинула критическим взглядом прихожую. — Что-то ты похудел. Наверное, плохо кормят.
Елена, стоявшая рядом с букетом цветов, словно стала невидимой. Валентина Петровна поздоровалась с ней натянуто, как с неприятной, но неизбежной обязанностью.
— Елена Владимировна, добро пожаловать, — сказала Елена, протягивая букет.
— Спасибо, конечно, — свекровь приняла цветы, но тут же отдала их обратно. — Только поставь их лучше ты. А то я не знаю, где у вас что стоит.
Первый укол. Мягкий, почти незаметный. «У вас» — не «у нас», не «дома». Словно Валентина Петровна была в гостях у чужих людей.
— Мам, проходи, усаживайся, — засуетился Андрей. — Елена обед приготовила, твой любимый борщ.
— Ах, борщ! — оживилась свекровь. — Интересно попробовать, как у молодёжи получается. Я ведь Андрюше ещё с детства готовила по особому рецепту. Моя мама меня научила, а её — её мама. Семейный секрет, можно сказать.
Елена молча поставила на стол тарелку с борщом. Валентина Петровна попробовала, задумчиво прожевала, покивала.
— Неплохо, — вынесла она вердикт. — Только свёклы маловато. И сахара. Борщ должен быть сладковатым, это главное. А так… ничего, съедобно.
«Съедобно.» Елена ощутила, как что-то сжалось в груди. Она три часа стояла у плиты, варила бульон из трёх видов мяса, тёрла овощи, добивалась идеального цвета и вкуса. И получила оценку «съедобно».
— А можете научить меня своему рецепту? — тихо спросила она.
Валентина Петровна посмотрела на неё с удивлением, словно услышала что-то неожиданное.
— Ну… можно, наверное. Только там есть свои тонкости. Не каждый поймёт. Это надо с детства приучаться, чувствовать продукты. А так… попробуем как-нибудь.
«Попробуем как-нибудь» означало «никогда». Елена это поняла сразу.
Вечером, когда Андрей ушёл в душ, свекровь устроилась на кухне с чаем и вздохнула.
— Устала я, Леночка. Совсем из сил выбилась с этим ремонтом. Рабочие такие грубые, не понимают, что с пожилым человеком надо деликатнее. А Андрюша мой всё переживает, звонит каждый день. Такой заботливый мальчик растёт. Правда, с тех пор как женился, реже звонить стал. Наверное, жена не разрешает.
Елена поняла, что началось. Осторожно, исподволь, но началось.
— Я никогда Андрею не запрещаю вам звонить, — сказала она спокойно.
— Да я и не говорю, что запрещаешь, — быстро отозвалась Валентина Петровна. — Просто… ну, это естественно. Молодая жена хочет внимания мужа к себе. Это понятно. Только вот мамы от этого страдают.
Укол номер два. Елена — эгоистичная жена, которая отнимает сына у бедной, одинокой матери.
Прошло три дня. Валентина Петровна нашла пыль на книжной полке и тяжело вздыхала, протирая её. Елена предложила помощь и услышала: «Ты работаешь, тебе некогда, а я уж как-нибудь…». Свекровь выстирала и погладила рубашки Андрея, хотя Елена собиралась заняться этим сама. «Что же ты запускаешь так? — укоризненно заметила старшая женщина. — Мужчина должен быть всегда опрятным.»
К концу недели Елена поняла: она больше не хозяйка в собственном доме. Она — неумелая, непрактичная девочка, которая не дорасла до звания жены.
— Мам, а что это ты всё сама делаешь? — спросил как-то вечером Андрей. — Елена же может.
— Может-то может, — согласилась мама. — Только у меня время есть, а у неё работа. Да и привыкла я уже за тобой ухаживать. Тридцать два года, представляешь? Это не так просто — передать заботу о сыне другому человеку.
Елена слушала этот разговор из коридора и чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой ком. «Передать заботу другому человеку.» Не невестке, не жене — другому человеку.
На второй неделе случился инцидент с солью.
Елена готовила ужин, когда Валентина Петровна вошла на кухню и увидела, как невестка солит картошку.
— Ой, да что ты делаешь! — всплеснула руками свекровь. — Так нельзя! Соль же сразу впитается, картошка будет резиновая! Сначала нужно довести до готовности, а потом уже…
— Валентина Петровна, — тихо сказала Елена, — я готовлю уже десять лет. И картошку тоже умею варить.
Повисла неловкая пауза. Свекровь обиделась.
— Ну конечно, ты же всё умеешь лучше нас, старых дур. Извини, что вмешиваюсь. Просто хотела помочь. А получается, только мешаю.
Елена поняла, что попала в ловушку. Что бы она ни сказала сейчас, выйдет неправильно. Если извинится — признает, что была груба со старшей. Если не извинится — подтвердит, что она чёрствая и неблагодарная.
— Я не хотела вас обидеть, — сказала она в итоге. — Просто каждый привык готовить по-своему.
— Да-да, конечно, — кивнула Валентина Петровна примирительно. — Я понимаю. Только вот Андрюша у нас привередливый, с детства привык к определённому вкусу. А ты не обижайся на старую женщину. Я же от любви к сыну.
«От любви к сыну.» Эта фраза стала универсальным объяснением любых придирок.
Вечером Андрей спросил жену:
— Что это мама расстроенная такая? Говорит, ты на неё накричала из-за картошки.
— Я не кричала, — устало ответила Елена. — Я просто сказала, что умею готовить.
— Но зачем так резко? Она же хотела помочь. У неё опыта больше, она может научить…
— Меня не нужно учить варить картошку! — не выдержала Елена. — Я не ребёнок и не идиотка!
— Ты кричишь, — заметил Андрей.
— Да, кричу! Потому что через две недели превратилась в собственном доме в неумеху, которая не может сварить суп, постирать рубашку или даже почистить картошку!
— Мама такого не говорила…
— Не говорила? А кто сказал, что борщ у меня «съедобный»? Кто вздыхал над пыльной полкой? Кто перегладил всё твоё бельё, намекнув, что я его запустила?
Андрей молчал. Он не знал, что ответить, потому что факты были налицо.
— Она тебя не любит, Андрей, — сказала Елена тихо. — И никогда не полюбит. Потому что я отняла у неё главное — тебя. И пока она будет жить здесь, я буду чувствовать себя чужой.
— Но что же делать? — растерянно спросил муж. — Я не могу выгнать собственную мать!
— Не нужно её выгонять. Нужно просто объяснить ей, что у тебя есть жена. И что жена — не временная неприятность, а постоянная часть твоей жизни. Что мы семья.
Андрей обещал поговорить с мамой. Но разговор всё откладывался.
На третьей неделе произошло то, что должно было произойти рано или поздно.
Елена пришла с работы уставшая и голодная. Дома её ждал сюрприз: Валентина Петровна полностью переставила кухню.
— Я решила навести здесь порядок, — объяснила она. — А то как-то неудобно всё стоит. Тарелки далеко от мойки, кастрюли в неудобном месте. Теперь готовить будет проще.
Елена смотрела на свою кухню, которая стала чужой, и чувствовала, как внутри поднимается волна бешенства.
— Вы спросили моего разрешения? — спросила она ровным голосом.
— Зачем разрешение? — удивилась свекровь. — Я же лучше сделала. Да и живу здесь уже три недели, имею право навести порядок.
— Это моя кухня, — сказала Елена.
— А я думала, это общая кухня, — невинно ответила Валентина Петровна. — Семейная. А ты говоришь «моя»… Странно как-то.
В этот момент пришёл Андрей. Он увидел напряжённые лица жены и матери и понял, что случилось что-то серьёзное.
— Что происходит? — спросил он.
— Ничего особенного, — отозвалась мама. — Я кухню немного переставила, а Лена почему-то расстроилась. Говорит, это её кухня, и я не имела права.
Андрей посмотрел на жену. В её глазах он увидел что-то новое — холодную ярость человека, которого довели до предела.
— Андрей, — сказала Елена медленно и чётко, — завтра утром твоя мать должна съехать. Или съезжаю я. Навсегда.
Повисла тишина. Валентина Петровна всплеснула руками.
— Господи, что же это такое! Из-за чего весь сыр-бор? Из-за перестановки? Да я же лучше хотела!
— Не из-за перестановки, — ответила Елена, не сводя глаз с мужа. — Из-за того, что в собственном доме я чувствую себя неудачливой квартирантка. Из-за того, что три недели меня учили жить. Из-за того, что мой муж не считает нужным защищать свою жену.
— Лена, ты преувеличиваешь…
— Я не преувеличиваю. Я просто поняла, что значу в этой семье. Ничего я не значу. Я временная неприятность, которую надо перетерпеть.
Валентина Петровна заплакала.
— Андрюша, я же не хотела никого обидеть! Я думала, мы как одна семья живём! А получается, я здесь лишняя!
Елена посмотрела на эти слёзы, на растерянное лицо мужа и поняла: ничего не изменится. Свекровь снова превратилась в жертву, а она — в жестокую невестку, которая обижает бедную старушку.
— Хорошо, — сказала она спокойно. — Тогда я еду к родителям. Завтра с утра. Вызову такси и поеду.
— Лена, ты не можешь…
— Могу. И поеду. А вы с мамой живите здесь сколько хотите. Готовьте правильный борщ, гладьте рубашки и переставляйте мебель.
Она развернулась и пошла в спальню собирать вещи.
Андрей остался на кухне с плачущей матерью. Он смотрел на неё и вдруг понял: жена была права. Мама действительно не принимала её. И не примет никогда.
— Мам, — сказал он тихо, — а может, тебе правда лучше пожить где-то ещё? Пока ремонт не закончится?
Валентина Петровна перестала плакать и посмотрела на сына непонимающими глазами.
— Ты меня выгоняешь? Из-за неё?
— Я не выгоняю. Я прошу подумать о моей семье.
— А я что, не семья? — в голосе матери звучала обида. — Я тебя растила одна, жертвовала всем ради тебя, а теперь какая-то девчонка важнее родной матери?
— Эта девчонка — моя жена, — сказал Андрей, и сам удивился твёрдости в собственном голосе. — И если я потеряю её, то останусь один. Совсем один.
Мать замолчала. В её глазах он увидел понимание и что-то ещё — страх. Страх потерять сына окончательно.
На следующее утро Валентина Петровна собрала чемоданы.
— Поеду к Зинаиде Федоровне, — сказала она сухо. — Она зватт. Там я точно никому не помешаю.
Елена стояла в прихожей с собственной сумкой в руках. Она собиралась уехать к родителям, как и обещала.
— Лена, не надо, — попросил Андрей. — Останься.
Елена посмотрела на свекровь, которая демонстративно не смотрела в её сторону, потом на мужа.
— А что изменилось? — спросила она. — Через месяц твоя мама найдёт новый повод переехать к нам. И всё повторится.
— Не повторится, — пообещал Андрей. — Я понял. Теперь я понял.
Валентина Петровна взяла чемоданы и направилась к двери. На пороге она обернулась.
— Береги его, — сказала она Елене неожиданно тепло. — Он хороший мальчик. Просто… избалованный немного.
Елена кивнула.
— Поберегу.
Дверь закрылась. Муж и жена остались одни.
— Ты правда остансъ? — спросил Андрей.
— Останусь, — ответила Елена. — Но с условиями. Больше никаких длительных визитов без обсуждения. Никаких перестановок в моём доме. И никаких намёков на то, что я плохая жена.
— Согласен.
— И ещё, — добавила Елена. — Я хочу, чтобы ты понимал: я не забрала у твоей мамы сына. Я просто вышла замуж за мужчину. И этот мужчина должен защищать свою семью.
Андрей кивнул. В его глазах она увидела что-то новое — понимание и готовность взять ответственность.
— Понял, — сказал он. — Теперь понял.
Елена поставила сумку на пол и пошла на кухню — ставить чайник и возвращать вещи на свои места. Дом снова был её домом. А свекровь… Возможно, когда-нибудь они научатся быть если не подругами, то хотя бы союзницами в деле заботы об Андрее.
Но это уже была другая история. История о том, как строятся границы и как защищается семья.
