Екатерина Сергеевна Воробьёва сидела у окна в уютной гостиной, сжимая в руках кружку травяного чая. Её взгляд был прикован к мужу, будто она пыталась разглядеть в нём что-то новое, неизведанное. Павел, стоя в центре комнаты, нервно теребил край своей рубашки — манера, которая когда-то казалась ей трогательной, а теперь вызывала лишь раздражение.
— Паша, ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты хочешь, чтобы я отдала половину своей квартиры твоей матери. С какой стати?
Павел тяжело вздохнул, потирая виски. Высокий мужчина сорока трёх лет, с лёгкой проседью в волосах и привычкой поправлять ремень, когда нервничал, он выглядел не как уверенный в себе архитектор, а как подросток, которого застали за шалостью.
— Катя, ну попробуй понять… Мама продала дачу в Серпухове. Все деньги ушли на лечение отца. Ей теперь негде жить.
— И что с того? — Екатерина поставила кружку на подоконник с такой силой, что та едва не треснула. — У твоей мамы двое детей, ты и твоя сестра. Почему именно я должна делиться своим жильём?
— Потому что у нас самая просторная квартира.
— У нас? — Екатерина резко поднялась. Высокая, с тёмными волосами, собранными в аккуратный пучок, она излучала уверенность, которой позавидовали бы многие. — Это моя квартира, Паша. Я купила её до свадьбы. На свои деньги, которые копила годами, работая без выходных.
Павел поправил ремень и отвёл взгляд. За окном лил осенний дождь, и капли стекали по стеклу, оставляя за собой размытые следы.
— Мы же одна семья, — тихо сказал он.
— Семья? — Екатерина горько усмехнулась. — Знаешь, что твоя мама сказала мне вчера за ужином? Что в доме должна быть одна хозяйка. И, похоже, она считает, что это место её.
— Она не это имела в виду…
— Правда? А ещё она заявила, что мой борщ — это не еда, а «какая-то выдумка». И что настоящая женщина должна печь пироги, а не заказывать еду из ресторанов.
Павел замолчал. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и тиканьем старых часов на стене.
— Мама просто привыкла к другому, — наконец выдавил он.
— А я должна привыкнуть к тому, что кто-то командует в моём доме?
В этот момент в дверях появилась Тамара Фёдоровна, мать Павла. Женщина шестидесяти пяти лет, невысокая, с аккуратно уложенными седыми волосами и строгим взглядом. Она всегда носила тёмные юбки и светлые блузки, подчёркивая этим свою сдержанность.
— Что за спор? — спросила она, входя без стука.
— Мама, мы просто говорим…
— Говорим о том, будет ли Тамара Фёдоровна жить в моей квартире, — отрезала Екатерина.
Тамара Фёдоровна выпрямилась и посмотрела на невестку так, словно могла взглядом пробить стену.
— В вашей квартире? Сын, а ты что, не хозяин в своём доме?
— Мама, не начинай…
— Нет, мне любопытно, — продолжала Тамара Фёдоровна, не отводя глаз от Екатерины. — Я думала, в семье всё общее. А тут, оказывается, твоя квартира, твои деньги, твои правила.
Екатерина глубоко вдохнула. Как финансовый директор крупной фирмы, она привыкла к сложным переговорам, но семейные конфликты были совсем другой ареной.
— Тамара Фёдоровна, я купила эту квартиру до брака. Это не делает меня плохой женой, это делает меня независимой.
— Независимой? — Тамара Фёдоровна усмехнулась. — А кто чинил вам плиту? Кто красил стены в прихожей? Кто возил ваши сумки из супермаркета?
— За это я благодарна Паше. Но…
— Никаких «но». Семья — это не расчёт, где всё поделено. Это единое целое.
Павел стоял между женой и матерью, словно на тонкой проволоке без страховки. С одной стороны — женщина, с которой он прожил восемь лет и которую искренне любил. С другой — мать, воспитавшая его в одиночку после смерти отца, работая сутками напролёт.
— Давайте сядем и спокойно всё обсудим, — предложил он.
— Что обсуждать? — Тамара Фёдоровна села в кресло, поправив юбку. — Я не прошу подачек. Я готова оформить дарственную на часть квартиры. Взамен я буду здесь жить.
Екатерина почувствовала холодок по спине.
— То есть вы хотите, чтобы я подарила вам половину своей квартиры?
— А что такого? Квартира большая, четырёхкомнатная. Вам с Пашей хватит трёх комнат, а я займу одну.
— А кто будет платить за коммуналку?
— Ну, раз у вас такая высокая должность…
Екатерина встала и прошлась по комнате, сдерживая нарастающий гнев.
— Знаете, Тамара Фёдоровна, я расскажу вам одну историю. Мне было двадцать три, когда родители сказали, что пора жить самостоятельно. Знаете, что они мне дали? Старый рюкзак и пятьсот рублей. Сказали: «Ты взрослая, вот и справляйся».
— И правильно сделали, — кивнула Тамара Фёдоровна. — Молодёжь должна знать, что такое трудности.
— Вот именно. Я снимала угол в общежитии. Работала днями и ночами. Копила каждую копейку. Ела лапшу и консервы. Покупала одежду на распродажах. И знаете что? Я была счастлива. Потому что это была моя жизнь. Мои решения. Мои деньги.
— И что вы хотите этим сказать?
— То, что я не отдам результаты своего труда только потому, что кому-то так удобнее.
Тамара Фёдоровна поднялась. Несмотря на небольшой рост, она выглядела внушительно.
— Значит, вы выгоняете старую женщину на улицу?
— Я не выгоняю. Я говорю, что не готова делить свою собственность.
— Пашенька, — Тамара Фёдоровна повернулась к сыну, — ты слышишь, как со мной разговаривают?
Павел снял ремень и начал нервно его крутить. Это был его способ тянуть время, когда он не знал, что ответить.
— Мама, Катя не хотела тебя обидеть…
— Не хотела? — Тамара Фёдоровна всплеснула руками. — Она прямо говорит, что мне не место в её доме!
— Я говорю, что не готова оформлять дарственную на человека, который считает меня неподходящей женой для своего сына, — спокойно ответила Екатерина.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Тамара Фёдоровна медленно опустилась в кресло.
— Я такого не говорила.
— Нет? А помните, как полгода назад на кухне вы сказали, что Паша мог бы найти жену поспокойнее и попроще?
— Я имела в виду…
— Что именно? — перебила Екатерина.
Павел надел ремень и посмотрел на мать.
— Мама, ты правда это говорила?
Тамара Фёдоровна гордо вскинула голову.
— Я сказала, что есть женщины, которые заботятся о доме, а есть те, которые думают только о карьере.
— И к какой категории вы относите меня? — спросила Екатерина.
— Ну… ты же сама видишь. Работаешь до ночи. Приходишь вымотанная. На выходных сидишь с бумагами. Когда ты собираешься рожать детей?
Екатерина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Она медленно повернулась к мужу.
— Паша, ты рассказал маме о наших проблемах?
Павел побледнел.
— Я… мама просто спрашивала…
— Ты рассказал своей матери, что у нас не выходит с детьми? Что мы ходим по клиникам? О моих обследованиях?
— Катя, я не думал…
— Не думал? — Голос Екатерины стал почти шёпотом. — Ты рассказал постороннему человеку самое личное из нашей жизни?
— Постороннему? — возмутилась Тамара Фёдоровна. — Я его мать!
— Для меня вы посторонняя, — отрезала Екатерина, не глядя на свекровь. — И теперь я понимаю, почему вы так уверены, что можете претендовать на мою квартиру. Вы думаете, что имеете право на мою жизнь.
Она схватила сумку и направилась к двери.
— Катя, ты куда? — Павел бросился за ней.
— Подумать.
— О чём?
Екатерина остановилась у двери и посмотрела на мужа. В его глазах было смятение, страх и, возможно, осознание того, что произошло что-то серьёзное.
— О том, нужна ли мне семья, где моё мнение ничего не значит.
Дверь закрылась за ней.
Екатерина шагала по вечерним улицам, не замечая дождя. Мысли путались, накатывали одна на другую. Восемь лет брака. Восемь лет она строила семью. А оказалось, что просто заботилась о ещё одном ребёнке.
Телефон завибрировал. Сообщение от Павла: «Катя, давай поговорим. Мама уехала к Лене».
Екатерина не ответила. Она зашла в кофейню на Новом Арбате, заказала латте и села у окна. За стеклом плыли огни города, каждый из которых казался чьей-то историей.
Рядом сидела пара — молодые, лет двадцати семи. Девушка что-то оживлённо рассказывала, а парень смотрел на неё с улыбкой. Они казались счастливыми. Или хотя бы умели притворяться.
«Когда я последний раз была счастлива?» — подумала Екатерина. И не нашла ответа.
Телефон снова завибрировал. Звонок от Павла.
— Алло?
— Катя, где ты? Я волнуюсь.
— В кофейне.
— В какой? Я приеду.
— Не надо, Паша. Мне нужно время.
— Нам надо поговорить.
— О чём? О том, как ты обсуждаешь с мамой наши личные дела? Или о том, как она хочет забрать половину моей квартиры?
— Катя, я понимаю, ты злишься…
— Злюсь? — Екатерина рассмеялась, и смех был полон горечи. — Паша, я в шоке. Восемь лет вместе, а я только сегодня поняла, что ты всё ещё мамин сын.
— Это не так.
— Так. Кто решил, что твоя мама будет жить у нас, не спросив меня?
— Она моя мать, Катя. Она одна меня растила.
— И поэтому я должна отдать ей свою квартиру?
Павел замолчал.
— Может, найдём компромисс?
— Какой компромисс? Она хочет половину квартиры. Не временное жильё, а долю в собственности.
— Ну, может, треть?
Екатерина почувствовала, как по спине пробежал холод.
— Ты серьёзно?
— Катя, мама не молодая. Ей нужна стабильность.
— А мне она не нужна? Паша, это моя квартира. Я выплачивала за неё кредит. Почему я должна делиться с женщиной, которая считает меня плохой женой?
— Мама так не думает…
— Думает. И ты это знаешь.
Екатерина посмотрела в окно. Дождь усилился, прохожие раскрывали зонты.
— Паша, помнишь, о чём мы мечтали, когда поженились?
— О чём?
— О детях. О большой семье. О том, как будем растить их в нашей квартире.
— Помню.
— А что у нас теперь? Вместо детей — твоя мама. Вместо нашей семьи — её правила и её мнение о том, как должна жить женщина.
— Катя, не говори так…
— А как мне говорить? Она хочет мою квартиру. Не просит пожить, не снять угол. Она хочет стать совладелицей.
— Может, это не так уж плохо…
Екатерина почувствовала, как в груди всё сжалось.
— Паша, ты правда не понимаешь?
— Понимаю. Мама просит помощи, а ты не хочешь помогать.
— Я не хочу отдавать свою квартиру.
— Не отдавать. Поделиться.
— Это одно и то же. Если она получит долю, я не смогу решать, что делать с жильём. Продать — нужно её согласие. Сдать — тоже.
Павел помолчал.
— А если мы составим договор?
— Паша, твоя мама уже показала, как держит слово. Помнишь, мы договаривались на месяц? Сколько она уже живёт у нас?
— Четыре.
— Точно. И каждый раз, когда я напоминаю, что срок вышел, у неё новая причина остаться. То здоровье, то ещё что-то.
— Ну, обстоятельства…
— Паша, ты не видишь, что происходит?
Екатерина допила кофе и встала.
— Я иду домой.
— Я за тобой заеду.
— Не надо. Мне нужно подумать.
— О чём?
Екатерина вышла на улицу под дождь.
— О нас, Паша. О том, есть ли у нас будущее.
Дома было тихо. Тамара Фёдоровна уехала к дочери, оставив после себя идеальную чистоту и лёгкий запах своих духов — терпких, с нотами лаванды.
Екатерина прошла в спальню, переоделась в пижаму и села на кровать. В руках она держала их с Павлом свадебную фотографию. Они были такими молодыми, полными надежд.
«А что нас вообще связывало, кроме чувств?» — подумала она. И ответа не нашла.
Павел любил хоккей, она — театр. Он мечтал о тихой жизни на даче, она — о поездках по миру. Он хотел спокойствия, она — развития. Восемь лет они жили рядом, но не вместе.
А теперь ещё и мама. Тамара Фёдоровна с её твёрдой уверенностью в том, что знает, как правильно. С её взглядами, полными осуждения, на Катину работу, привычки, ценности.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Алло?
— Катюша, это Тамара Фёдоровна.
Екатерина сильнее сжала телефон.
— Слушаю.
— Нам надо поговорить. По-женски.
— О чём?
— О Паше. О семье. О жизни.
— Мне кажется, мы всё обсудили.
— Не всё. Я хочу кое-что объяснить. Можно приехать?
— Сейчас?
— Да. Это важно.
Екатерина взглянула на часы. Десять вечера.
— Хорошо. Приезжайте.
Через сорок минут Тамара Фёдоровна стояла в прихожей, отряхивая плащ. Она выглядела уставшей, и впервые Екатерина подумала, что свекровь уже не так молода.
— Спасибо, что пустила, — сказала Тамара Фёдоровна, проходя в кухню.
— Чай?
— Не откажусь.
Они сидели за столом, напротив друг друга, с дымящимися чашками. За окном всё ещё лил дождь.
— Знаешь, — начала Тамара Фёдоровна, — ты похожа на меня в молодости.
Екатерина удивлённо вскинула брови.
— Похожа?
— Да. Сильная, независимая, привыкшая полагаться на себя.
— И к чему это?
Тамара Фёдоровна отпила чай.
— К тому, что я тебя понимаю. И понимаю, почему ты не хочешь делиться квартирой.
Екатерина молчала, ожидая продолжения.
— Мне было двадцать пять, когда умер муж. Паше было три года. Я осталась одна, без работы, без денег. Знаешь, что мне советовали родственники?
— Что?
— Выйти замуж. Найти того, кто позаботится. А я не хотела. Хотела сама.
Тамара Фёдоровна отставила чашку и посмотрела на Екатерину.
— Работала на двух работах. Днём — в библиотеке, ночью — в ночном магазине. Паша был у бабушки. Я возвращалась домой за полночь, вымотанная. А в шесть утра снова вставала.
— Это было непросто, — сказала Екатерина.
— Да. Но я была свободна. Никто не указывал, как жить, на что тратить деньги. Я сама всё решала. И была счастлива.
Екатерина слушала внимательно. Трудно было представить Тамару Фёдоровну слабой и растерянной.
— Потом Паша пошёл в школу, я выучилась, нашла работу получше. Жили скромно, но я ни у кого ничего не просила. У нас была своя жизнь.
— И что изменилось?
Тамара Фёдоровна грустно улыбнулась.
— Старость. Болезни. Одиночество. Когда тебе за шестьдесят, независимость становится бременем.
— Но это не даёт права претендовать на мою квартиру.
— Не даёт, — согласилась Тамара Фёдоровна. — И я это понимаю.
Екатерина удивлённо посмотрела на неё.
— Понимаете?
— Конечно. Катя, мне не нужна твоя квартира. Мне нужно чувствовать себя нужной.
— Не понимаю.
Тамара Фёдоровна встала и прошлась по кухне.
— Я всю жизнь была главной. Решала, заботилась, воспитывала. А теперь Паша взрослый, у него ты, и я… лишняя.
— Вы не лишняя…
— Лишняя. Паша меня любит, но я ему не нужна. А я не знаю, как жить, когда ты никому не нужна.
Екатерина молчала, начиная понимать.
— Знаешь, что страшнее всего в старости? — продолжала Тамара Фёдоровна. — Не болезни, не бедность. Страшно понять, что твоя жизнь кончилась. Что все важные дела сделаны, и осталось только ждать.
— Но вы могли бы найти занятие…
— Какое? В моём возрасте? Катя, я была матерью и хозяйкой. Других талантов у меня нет.
Тамара Фёдоровна села обратно.
— Когда я говорила о дарственной, я думала не о деньгах. Думала, что буду полезной. Буду готовить, убирать, помогать. Что у меня снова будет роль.
Екатерина поняла, что разговор повернулся неожиданно.
— Но вы понимаете, что это неправильно? Требовать долю в квартире за помощь по дому?
— Понимаю. Теперь. Тогда казалось справедливым. Я даю — мне дают.
— Семья — не сделка.
— Да. И я это поняла, когда увидела твой взгляд. Как на чужую.
Тамара Фёдоровна сложила руки.
— Катя, я не хочу быть твоим врагом. И не хочу ломать твой брак.
— Но вы хотели жить у нас.
— Хотела. А теперь думаю, что это ошибка.
Екатерина посмотрела на свекровь.
— Что вы имеете в виду?
— То, что у каждого должна быть своя жизнь. Свои границы. Я пыталась влезть в вашу, навязать свои правила.
— И что дальше?
Тамара Фёдоровна встала.
— Буду искать съёмную комнату. Недорогую, на пенсию.
— Но вы говорили, что денег нет…
— Найду. На первое время хватит.
Екатерина почувствовала странное чувство. Ещё недавно она хотела избавиться от свекрови любой ценой. А теперь жалела её — женщину, которая искала своё место в мире.
— Тамара Фёдоровна, а если найдём другое решение?
— Какое?
— Не знаю. Но что-то, что устроит всех.
Тамара Фёдоровна улыбнулась.
— Спасибо, милая. Но лучше мне жить отдельно. И вам, и мне.
Она пошла к выходу, но остановилась.
— Катя, можно совет?
— Да.
— Не давай Паше сидеть на двух стульях. Мужчина должен уметь выбирать и отвечать за выбор.
— А если не умеет?
— Тогда подумай, нужен ли тебе такой мужчина.
После ухода свекрови Екатерина долго сидела на кухне, обдумывая разговор. Тамара Фёдоровна оказалась глубже, чем казалась. Не просто строгая свекровь, а женщина, которая искала смысл в новой реальности.
В одиннадцать вернулся Павел. Мокрый, уставший, с потухшим взглядом.
— Как дела? — спросил он, снимая пальто.
— Нормально. Твоя мама была.
Павел замер.
— Что сказала?
— Будет искать съёмное жильё.
— Как это?
Екатерина прошла в гостиную. Павел пошёл за ней.
— Она поняла, что ошибалась. Решила жить отдельно.
— Но как? У неё же нет денег…
— Справится. Она сильная.
Павел сел в кресло, снял ремень и выглядел потерянным.
— Катя, я не знал, что мама говорила про детей. Честно.
— Знал.
— Нет! Она просто спрашивала про внуков…
— Паша, ты рассказал ей о наших проблемах. О клиниках. О моих обследованиях.
Павел помолчал.
— Может, что-то сказал. Но не специально…
— Ты рассказал чужому человеку самое личное.
— Чужому? Это моя мать!
— Для меня — чужая. И теперь она знает то, что не должен знать никто, кроме нас.
Павел надел ремень и посмотрел на жену.
— Катя, ну зачем ты зацикливаешься? Мама — это семья. У семьи не должно быть тайн.
— У твоей семьи. А у меня есть право на личное.
— Мы же муж и жена…
— Да. Мы вдвоём. Не ты, я и твоя мама.
Павел встал и прошёлся по комнате.
— Катя, я не понимаю, что происходит. Ещё вчера всё было нормально…
— Нормально? — Екатерина рассмеялась. — Паша, когда мы последний раз говорили о чём-то, кроме работы и быта?
— Ну… недавно…
— Когда?
Павел задумался.
— Не помню. И что?
— То, что мы стали чужими людьми в одной квартире.
— Это не так…
— Так. Паша, скажи: ты знаешь, о чём я мечтаю?
— О детях…
— Кроме детей.
Павел молчал.
— А я знаю, о чём мечтаешь ты, — продолжала Екатерина. — О том, чтобы мама была рядом. Чтобы всё было, как в детстве. С заботливой женщиной, которая готовит и не спорит.
— И что в этом плохого?
— То, что я не хочу быть твоей второй мамой.
Павел остановился и посмотрел на жену.
— Что ты хочешь сказать?
— Что наш брак не работает. Мы разные. С разными взглядами на семью.
— Катя, все пары разные. Это нормально.
— Нормально, когда люди дополняют друг друга. А мы просто живём рядом.
Екатерина подошла к окну. Дождь почти стих, в лужах отражались фонари.
— Паша, ты сегодня был готов отдать мою квартиру своей маме. И не видишь в этом ничего страшного.
— Я хотел помочь…
— За мой счёт. Без моего согласия.
— Я думал, ты поймёшь…
— Я поняла. Что для тебя мнение твоей мамы важнее моего.
Павел подошёл и положил руки ей на плечи.
— Катя, давай не будем ссориться. Мама будет жить отдельно.
Екатерина высвободилась.
— Дело не в маме. Дело в нас.
— У нас всё хорошо…
— Нет. Восемь лет мы притворялись семьёй. Сегодня это закончилось.
Павел побледнел.
— Ты хочешь развода?
Екатерина долго молчала, глядя в окно.
— Я хочу жить с мужчиной, который видит во мне партнёра, а не приложение к своей жизни.
— Я вижу в тебе партнёра…
— Партнёры не решают за друг друга. Они обсуждают.
— Мы обсуждали…
— Ты поставил меня перед фактом. Сказал, что мама будет жить с нами.
— Я думал, ты не против…
— Почему ты так думал?
Павел пожал плечами.
— Мне казалось, это естественно — помочь маме.
— А мне казалось, что мой муж спросит моё мнение.
Екатерина прошла в спальню и достала чемодан.
— Что ты делаешь? — испугался Павел.
— Собираю вещи.
— Куда?
— К подруге. На пару дней. Подумать.
— О чём?
— О том, чего я хочу от жизни. Рядом с тобой я этого не пойму.
— Почему?
— Потому что ты будешь уговаривать остаться. Обещать, что всё изменится.
— Разве это плохо?
Екатерина посмотрела на мужа.
— Плохо, что ты не видишь проблемы. Для тебя проблема в том, что я злюсь. А проблема в том, что мы по-разному понимаем семью.
— И что мне делать?
— Ничего. Жить и ждать моего решения.
Екатерина закрыла чемодан и взяла пальто.
— Катя, не уходи. Мы всё решим.
— Паша, мне тридцать два. У меня работа, квартира, деньги. Мне не нужен мужчина, который решает за меня.
— Я не решаю…
— Решаешь. Всегда решал. Просто раньше это меня устраивало.
Екатерина подошла к двери.
— А если не устраивает?
— Тогда мне нужен другой мужчина.
Дверь закрылась за ней.
Прошло три недели. Екатерина жила у подруги, работала, думала. Павел звонил каждый день, просил вернуться, обещал всё исправить. Тамара Фёдоровна сняла комнату на окраине и переехала туда с достоинством женщины, которая не привыкла просить.
Екатерина поняла, что не скучает по семейной жизни. Напротив, впервые за годы она почувствовала свободу. Никто не спрашивал, почему она задержалась. Никто не осуждал за заказ еды вместо готовки. Никто не решал за неё.
В субботу Павел приехал к подруге.
— Катя, нам надо поговорить.
Они сидели в кафе на Тверской. Павел выглядел плохо — осунулся, под глазами тёмные круги.
— Я всё понял, — сказал он. — Ты права. Я думал о маме, но не о тебе.
— Паша…
— Дай сказать. Я был эгоистом. Думал о своём комфорте, а не о твоём.
Екатерина молчала.
— Я хочу, чтобы ты вернулась. Обещаю, больше не буду решать за тебя.
— А если мама снова попросит помощи?
Павел помолчал.
— Мы решим вместе. Обсудим все варианты.
Екатерина посмотрела на мужа. В его глазах была искренность и страх её потерять.
— Паша, что изменилось? Кроме того, что ты признал ошибки?
— Как это — что?
— Ты всё ещё не умеешь говорить маме «нет». Считаешь, что семья — это когда всё, как ты хочешь.
— Это неправда…
— Правда. И знаешь что? Я не хочу тебя менять. Мне тридцать два, и я устала быть сильной за двоих.
Павел побледнел.
— Ты хочешь развода?
— Да.
— Но почему? Мы же любим друг друга…
— Любим. Но этого мало. Мне нужен партнёр, а не ребёнок, за которого я отвечаю.
— Я изменюсь…
— В сорок три? Паша, ты такой, какой есть. И это не плохо. Просто мне нужен другой.
Екатерина встала.
— Я подам на развод на следующей неделе. Квартира останется мне — она моя до брака. Остальное поделим поровну.
— Катя, подожди…
— Нет, Паша. Решение принято.
Она вышла из кафе и не оглянулась.
Через полгода развод был оформлен. Павел переехал к матери, потом они сняли квартиру в спальном районе. Екатерина слышала, что он нашёл новую работу и начал встречаться с девушкой — спокойной, домашней, которая ладила с его матерью.
Екатерина не жалела. Она работала, путешествовала, встречалась с друзьями. Через год познакомилась с мужчиной — разведённым архитектором с дочкой, который уважал её независимость.
Жизнь шла дальше. Без драм, без слёз. Каждый нашёл своё.
