Надежда Ивановна аккуратно сложила на стул свежевыглаженные рубашки, запах крахмала еще стоял в воздухе.
— Ну что, собирайся, космонавт межпланетный, — сказала она с ехидцей. — Только тапочки не забудь. А то опять по отелям босиком шлёпать будешь, как сирота при живых родителях.
Алина спокойно застёгивала молнию на сумке.
— Спасибо, Надежда Ивановна, у меня тапочки в рюкзаке. Я еду работать, а не в санаторий. Обойдусь без инструкций.
— Ну-ну, — протянула свекровь, тяжело вздыхая, будто эти восемь лет брака она лично тянула воз. — Вот раньше как было: жёны дома, борщ на плите, рубашки крахмалены. А теперь… с самолёта — в совещание, с совещания — в бар.
Алина бросила взгляд на мужа. Игорь сидел на диване, склонившись над телефоном, и делал вид, что весь этот разговор его не касается.
— Игорь, машину завтра отвезёшь в сервис? Или мне прямо с самолёта на этих тормозах рулить?
— Посмотрю, — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Если время будет.
— У тебя ведь работы нет, — спокойно напомнила она. Но в её голосе прозвучало такое ледяное «напомнила», что температура в комнате ощутимо упала. — Так что время у тебя — хоть отбавляй.
Надежда Ивановна резко выпрямилась.
— Не смей указывать моему сыну! Если б ты не носилась, как белка в колесе, он давно бы нашёл приличное место. А так только и слышим: «уезжаю», «отчитываюсь», «вылетаю».
Алина не стала спорить. Просто подняла чемодан.
— Вернусь в пятницу вечером. Надеюсь, квартира останется в порядке.
— Разумеется, — отозвалась свекровь с приторной мягкостью. — Мы же не дикари.
Алина лишь подумала: «Ах, если бы ты знала, насколько наоборот». И тихо закрыла за собой дверь.
Командировка в Екатеринбург затянулась. Поставщики подвели, заказчик сорвался, и вместо пятницы Алина застряла в гостинице до воскресенья. Вечером сидела одна с ноутбуком и бутылкой вина, и вдруг ощутила, что жизнь её едет под откос — медленно, но верно.
Воскресным утром сообщение от подруги выбило почву из-под ног:
«Алин, а ты кому квартиру сдала? У нас тут на Авито твой коридор висит. И люстра твоя, я её помню!»
Она открыла фото. Да, её пол. Её стеллаж. Даже ваза возле зеркала — та самая.
Сдавленно вдохнула и позвонила Игорю.
— Алло, — сонный голос.
— Почему моя квартира выставлена на аренду?
— Алина, ты чего орёшь с утра? Мы с мамой решили: раз уж всё равно живём у неё, пусть квартира приносит доход. Деньги в общий бюджет.
— Мы? Решили?
— Ну да. Ты же вечно разъезжаешь. А тут парень приличный, айтишник, через агента всё оформлено, цивильно.
Она замолчала. Потом тихо, почти шёпотом:
— Ты, безработный, вместе со своей матерью сдал мою квартиру?
— Ну, Алин… мы же семья. Квартира теперь общая.
Алина молча отключила звонок.
Через восемь часов она стояла у своего подъезда, чемодан рядом, пальто распахнуто. Воздух мартовский, сырой, пахнул мокрой псиной и талым снегом.
У подъезда курил парень лет тридцати в футболке «Ctrl+Z». Увидел её, кивнул.
— Вы Алина?
— А вы тот, кто поселился в моей квартире?
Он виновато улыбнулся.
— Агент сказал, хозяйка не против. Всё официально, договор, предоплата…
Алина прошла мимо. Ключ в замке повернулся — значит, замки не меняли. Она вошла.
Запах чужого одеколона. На столе кружка. Её плед — на полу. Из спальни шумел душ.
— Простите! — выкрикнул парень. — Я только вещи принёс, я ещё не заехал!
Алина закрыла за собой дверь и посмотрела в зеркало.
— Ну всё, Алина. Теперь ты дома. Больше никого не будет.
Телефон зазвонил снова. Надежда Ивановна.
— Ты что творишь?! Парня нашли по знакомым, он порядочный, с рекомендациями! Ты не имела права!
— Надежда Ивановна, — медленно сказала Алина. — Через десять минут в моей квартире не должно остаться ничего чужого. Это моя собственность, купленная до брака. Всё, что вы провернули, незаконно. Если Игорь так хочет общий бюджет — пусть ищет работу. Я вызываю юриста.
— Ты неблагодарная! Ты разрушила семью! Ты выгнала сына!
— Ваш сын сам ушёл. С вами. И с моей квартирой. Теперь пусть живёт своей жизнью. Без меня.
Алина отключила телефон, поставила чайник. Нашла любимую чашку — с надписью «Лучше быть одной, чем ждать, пока кто-то повзрослеет». Улыбнулась.
— Ну что ж. Вторая глава начнётся со слова «развод».
Алина проснулась в своей постели впервые за много месяцев. Комната снова пахла её духами — тонкий, почти забытый запах. Не лапшой из пакетика, не дешёвым одеколоном с кричащим названием, обещающим то, чего никогда не будет. Она лежала, слушала тишину и чувствовала себя актрисой в шпионском фильме: будто тайно вернулась на свою базу и выбросила из штаба предателя.
Утро началось без кофе. Кофемашину Игорь прихватил с собой, хотя пользовался ею реже, чем зубной щёткой. А вот любимую турку свою оставил. Символично, подумала Алина.
Она включила ноутбук, нашла юриста, заказала новый замок. Действовала спокойно, как человек, который наконец-то понял, что все силы у него ещё есть, просто они были потрачены не туда.
Ближе к полудню в дверь позвонили. Сначала один раз. Потом ещё.
Алина не открыла.
На четвёртый звонок зазвонил телефон.
— Открой, — сказал Игорь. — Я поговорить пришёл.
Она выждала три вдоха и три выдоха. Потом повернула ключ. Без приветствий.
Он стоял в старой куртке, с лицом, на котором одновременно читались и вина, и жалость к себе.
— Что тебе нужно?
— Можно войти?
— Только в коридор. Чай не налью. Сервис закончен.
Он вошёл и огляделся, как в музей попал.
— Как будто ничего не изменилось.
— Как будто, — отозвалась Алина. — Только тебя здесь больше не будет.
— Алин, ну подожди. Мы же семья.
— Мы были семьёй, когда ты работал. Когда мы вместе решали. Когда ты хотя бы пытался. Потом началась вторая серия — ты лежал, я тянула всё. А твоя мама диктовала, что мне делать. А в третьем акте ты сдал мою квартиру, пока я была в Екатеринбурге. Это не семья, Игорь. Это рейдерский захват.
— Я не хотел тебя обидеть. Правда. Просто… мама сказала, что так лучше. Ты же всё равно всё время в разъездах.
— Мама сказала. Мама решила. Мама подумала. — Она посмотрела на него так, как смотришь на комара, ещё не понимающего, что его ждёт. — Твоя мама ведь не прописана здесь?
— Нет.
— И ты тоже не прописан.
Он молча кивнул.
— А знаешь почему? Потому что я эту квартиру купила сама. До брака. На свои деньги. И ты это прекрасно знал.
— Да, но… мы же муж и жена. Это же типа общее.
Алина усмехнулась коротко, по-женски, с усталостью.
— Ну давай тогда посчитаем наше «общее». Я — квартира, машина, страховки, счёт в банке. Ты — бритва, пять футболок и кружки с надписями.
— Не надо так, — он напрягся. — Ты всегда меня унижала.
— Я тебя кормила. Я платила за твой спортзал, куда ты сходил два раза. Я терпела твою маму, которая рылась в моём нижнем ящике в ванной.
— Она просто хотела, чтобы ты была нормальной женой.
— То есть какой?
Он начал мяться, как школьник перед строгим учителем.
— Ну… дома. С ужином. Чтоб мужик главный был.
— А ты у нас мужик?
— А что, нет?
Алина подошла ближе, и он даже невольно отступил назад.
— Мужчина — это тот, кто несёт ответственность. А ты… извини, но ты ребёнок, который спрятался за мамину юбку, когда понял, что жизнь тяжелее, чем думал.
Он опустил глаза, потом снова поднял.
— Ну… давай не сразу разводиться. Я тебя люблю. Мама — это просто мама, она всегда вмешивалась, ты же знаешь.
— Да. Я знаю. И ты знаешь. И всё равно позволял. И даже сдавал мою квартиру, как будто это пакеты из магазина.
Он молчал. Потом тихо спросил:
— То есть всё? Конец?
— Да, Игорь. Я подаю на развод в понедельник. К юристу уже записалась. Всё, что твоё, я могу сложить в коробку. Или сам заберёшь?
— Ты не дашь мне даже шанса?
— А ты когда-нибудь давал его мне?
Он посмотрел так растерянно, словно только сейчас понял, что действительно потерял её. Потом кивнул.
— Хорошо. Я уйду. Но ты пожалеешь. Ты поймёшь, что была неправа. Мама сказала…
— Передай маме, — перебила Алина, — что если она ещё раз появится у моей двери, я вызову полицию. А тебе удачи. Найди работу. В другом районе.
Он вышел молча.
Алина закрыла дверь. На ключ. На два оборота. Поставила новый замок, который курьер привёз час назад.
Поздний вечер. Алина сидела за ноутбуком, в руках — чашка чая. Горький, без сахара. Как сама жизнь, если убрать из неё сладкие иллюзии. Вошла на «Госуслуги», заполнила заявление на развод. Всё — онлайн, быстро и буднично, без драмы. Потом открыла заметки и написала:
«С сегодняшнего дня я живу одна. В своей квартире. Своими мыслями. Без вас двоих. И знаете, не так уж это и плохо».
Отправила сообщение самой себе — чтоб не забыть.
Через неделю раздался звонок в дверь.
Алина в это утро мыла окна. По-настоящему, с ведром и губкой, в майке и с мокрыми волосами. На своей территории, где каждая вещь снова имела только её значение. Внутренне она чувствовала себя человеком, пережившим землетрясение и нашедшим уцелевший уголок дома.
Звонок был настойчивый, упрямый, до боли знакомый.
Она не спешила. Сняла резиновые перчатки, тщательно вытерла руки полотенцем — как хирург перед операцией. Потом открыла.
На пороге стояла Надежда Ивановна. В пальто цвета «гордая слива», с лицом, каким обычно смотрят на врага в морге.
— Доброе утро, — сказала Алина с вежливой улыбкой.
— Мы должны поговорить, — отрезала свекровь.
— Мы? Или вы с собой?
— Мне всё равно, как ты вертишь словами. Это был подлый поступок.
Алина вздохнула и отошла в сторону.
— Проходите. Но тапочки не предложу. Здесь теперь мои правила.
Надежда Ивановна прошла, осматриваясь, словно инспектор с блокнотом. Села прямо, сжав губы, и взглядом напоминала гаишника, остановившего нарушителя.
— Ты разбила жизнь моему сыну.
— Неужели? — тихо удивилась Алина. — Между двумя командировками и ипотекой успела и это?
— Он остался без денег, без работы, без женщины. Он потерян.
— Он потерян был уже давно. Просто я прикрывала это своими налогами и зарплатой.
— Ты думаешь, ты сильная? А на самом деле — одинокая. Без семьи, без детей. Женщина так жить не должна.
Алина рассмеялась неожиданно весело, почти звонко.
— Вот оно, наконец, ваше настоящее мнение. Спасибо хоть без кружев и прелюдий.
— Ты считаешь, что победила? — свекровь так сжала ручку сумки, что та скрипнула. — Молодец, сидишь тут в своей квартирке. А мой сын теперь страдает. И да — он подал в суд. За половину. Это же семья!
Алина встала, подошла к столу, достала из ящика папку и положила перед ней.
— Здесь документы. Все справки. Квартира куплена до брака. За мои деньги. Никакой половины нет и быть не может.
— А мораль? А совесть?
— Совесть? — Алина наклонилась к ней, глядя прямо в глаза. — Сдавать за моей спиной мою же квартиру — это совестливо? Манипулировать взрослым сыном, как куклой? Это мораль? Вы обвиняете меня в том, что я отказалась быть ковриком у ваших ног.
Надежда Ивановна вскочила.
— Ты ведь останешься одна! Пойми! Он был твоим шансом. Последним!
— Вы ошибаетесь. Я не одна. Я просто больше не с вами. Это очень разные вещи. И знаете… если бы я осталась с Игорем — вот тогда я была бы действительно одна.
— Ты не женщина, ты карьеристка!
— А вы — диктатор в халате. Всё. Разговор окончен.
Алина подошла к двери и открыла её.
— Выход там же, где и вход. Только назад дороги нет.
— Ты ещё пожалеешь.
— Может быть. Но вряд ли. До свидания.
Свекровь вышла. Дверь захлопнулась.
Вечером Алина сидела на полу, рядом — бокал вина. Телевизор выключен, телефон отложен. Тишина и она сама. Перед ней — старые фотографии. Институт, джинсы, короткая стрижка, огонь в глазах. На одной из них и Игорь — молодой, ещё не отравленный мамиными советами.
Алина взяла снимок, посмотрела и убрала в коробку. Закрыла крышку.
Телефон мигнул. Сообщение от Игоря: «Ты правда всё закончила?»
Она глянула на экран, потом в окно, где город жил своей суетой. И ответила:
«Я не закончила. Я только начала. Свою».
Утром она проснулась от непривычной тишины. Никто не ворочался на диване, не шумел душ, не бродил по квартире с вечным вопросом: где мои носки?
Алина улыбнулась в потолок, сладко потянулась и зевнула.
— Доброе утро, Алина Петровна. Ты наконец живёшь одна. И это прекрасно.
И впервые за долгое время ей не хотелось никуда уезжать.
Квартира снова стала домом.
А она — женщиной, которая его заслужила.
