Звонок застал Ольгу между клиентками. Она только что закончила сложную стрижку и, смахнув со лба влажную прядь, потянулась к вибрирующему на столике телефону. На экране высветилось «Егор».
— Да, милый, — ответила она, прижимая трубку плечом к уху и одновременно убирая инструменты. — Я скоро освобожусь, ты что-то хотел?
— Оля, тут такое дело… — голос мужа в трубке был напряженным, с нотками паники, которые она научилась безошибочно распознавать за пять лет их совместной жизни. — Мама… она ногу сломала.
Сердце Ольги неприятно екнуло. Жанна Степановна, ее свекровь, была женщиной властной и не терпящей возражений. Отношения у них были прохладными, держались на вежливом нейтралитете, который Ольга старательно поддерживала, чтобы не расстраивать Егора.
— Как сломала? Где она сейчас? В больнице?
— Да, в травмпункт отвезли, рентген сделали. Перелом лодыжки со смещением. Гипс наложили, сказали, месяца полтора минимум… — Егор замялся, и Ольга почувствовала, как по спине пробежал холодок дурного предчувствия. — Оль, понимаешь, ей же уход нужен. Она одна не справится. Маринки вечно нет, у нее то работа, то своя семья…
Маринка, младшая сестра Егора, была отдельной песней. Избалованная, капризная, привыкшая, что все проблемы за нее решает мама или старший брат.
— Я сейчас ее к нам привезу, — выпалил наконец Егор, не давая Ольге вставить ни слова. — Это же временно, Оленька! Ну куда ей одной в гипсе? А у нас ты, я… мы поможем. Ты же понимаешь.
Ольга молчала, глядя в большое зеркало на свое уставшее лицо. Она понимала. Понимала, что ее уютная, выстраданная двухкомнатная квартира, которую она унаследовала от бабушки и в которую вложила всю душу, сейчас превратится в поле битвы. Она понимала, что ее спокойная жизнь, расписанная по минутам — работа, дом, редкие вечера с мужем, — летит в тартарары.
— Егор, может, лучше сиделку? — осторожно предложила она, уже зная ответ.
— Оля! Какая сиделка? Ты что, чужого человека к матери пустишь? Да и денег это сколько стоит! А тут мы, родные люди. Все, я уже еду за ней. Будем к вечеру. Люблю тебя.
Короткие гудки. Егор бросил трубку, не оставив ей даже шанса возразить. Ольга медленно опустила руку с телефоном. В дверях уже показалась следующая клиентка, улыбчивая женщина лет шестидесяти.
— Оленька, я готова! Сотворите мне красоту!
Ольга натянула профессиональную улыбку и взялась за ножницы, но руки слегка дрожали. Красота. А кто сотворит красоту в ее собственной жизни, которую только что без спроса перекроили по чужим лекалам?
Вечером квартира наполнилась новыми звуками и запахами. Скрип костылей, недовольное кряхтение Жанны Степановны и стойкий аромат аптечных мазей, который, казалось, въелся в обои и мягкую мебель. Егор, сияя от чувства исполненного сыновнего долга, суетился вокруг матери, усаживая ее на диван в гостиной, которую Ольга так любила за ее свет и простор. Теперь диван, заваленный подушками, превратился в подобие больничной койки.
— Вот, мамочка, располагайся. Оля сейчас нам ужин приготовит, да, солнышко? — он подмигнул жене, которая стояла в дверях, скрестив руки на груди.
Жанна Степановна окинула комнату тяжелым, оценивающим взглядом.
— Ну, что ж… Тесновато, конечно. Но лучше, чем ничего. Оля, а где я спать буду? На этом диване? Он же жесткий, у меня спина больная.
— Мам, это хороший диван, ортопедический, — поспешил заверить Егор.
— Для здоровых, может, и ортопедический, а для больного человека — пытка, — отрезала свекровь. — Ладно, потерплю. Раз уж привезли. Оленька, ты бы чаю сделала, с лимоном. Да покрепче. А то от этих ваших больниц голова раскалывается.
Ольга молча развернулась и пошла на кухню. Ее кухню. Где каждая баночка, каждая кастрюлька стояла на своем, любовно выбранном месте. Она поставила чайник, и его оглушительный свист показался ей собственным криком, вырвавшимся наружу.
За ужином Жанна Степановна подвергла критике все: суп был «пустой», котлеты — «жестковаты», а салат — «трава травой, даже майонезом не заправила».
— Я же для здоровья, Жанна Степановна, со сметаной, — тихо пояснила Ольга.
— Здоровье, здоровье… Всю жизнь майонез ела, и ничего, здоровая была, пока вот не навернулась на ровном месте. Это все от вашей диетической еды кости хрупкими становятся, — безапелляционно заявила она.
Егор пытался сгладить углы.
— Мам, ну что ты, Оля старалась, с работы уставшая пришла.
— А я, по-твоему, на курорте была? Целый день по больницам таскали! — тут же нашла повод для жалости свекровь. Ее глаза увлажнились. — Никому-то я не нужна, старая калека…
Ольга почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. Это был классический прием Жанны Степановны: любая попытка возразить ей тут же переводилась в плоскость «вы меня не любите, не жалеете, бедную-несчастную».
После ужина, когда Ольга убирала со стола, в гостиной зазвонил телефон свекрови. Это была Маринка. Жанна Степановна включила громкую связь, то ли по привычке, то ли намеренно, чтобы слышала и Ольга.
— Мамочка, ну как ты, моя хорошая? Как устроилась? Егорка тебя не обижает?
— Ой, доченька, — запричитала Жанна Степановна. — Устроилась… В клетку золотую посадили. Диван жесткий, еда безвкусная. Но ничего, я потерплю. Главное, что не одна.
— Ну, мамуль, ты же знаешь, я бы с радостью тебя к себе взяла, но у нас же ремонт, да и дети… Сама понимаешь. А у Егора с Олькой просторно, и она все равно дома сидит почти…
Ольга замерла с тарелкой в руках. Дома сидит? Она, которая работает по десять часов в день, чтобы оплачивать эту квартиру, делать в ней ремонт и покупать мебель, на которой сейчас развалилась ее свекровь?
— Да, да, конечно, доченька, я все понимаю. Ты о себе думай, о детках. Я уж как-нибудь тут, перекантуюсь, — с тяжелым вздохом произнесла Жанна Степановна и отключилась.
Ольга вошла в комнату.
— Жанна Степановна, я не «сижу дома». Я работаю парикмахером. И завтра мне к девяти на работу. Поэтому, если вам что-то нужно, скажите сейчас. Ночью я хочу спать.
Свекровь поджала губы, но промолчала. Зато Егор, проводив Ольгу в спальню, тут же на нее накинулся.
— Оля, ты чего такая резкая? — зашипел он. — Она же больная, только из больницы. Что тебе, трудно было промолчать?
— А почему я должна молчать, когда твоя сестра говорит, что я бездельница, а твоя мать это подтверждает? Егор, это моя квартира! И я в ней работаю побольше твоего, чтобы мы жили нормально!
— Ну, сказала и сказала, что такого? Они же по-простому, по-семейному. Оля, я тебя прошу, ну потерпи немного. Она же мама. Уважай ее возраст, ее состояние.
— Уважать — не значит позволять вытирать об себя ноги, — твердо ответила Ольга и отвернулась к стене. — Это твоя мать, Егор. Вот ты и проявляй к ней сыновнюю любовь. А я ей ничего не должна.
Она слышала, как муж тяжело вздохнул за спиной. Он не понимал. Или не хотел понимать. Для него это было просто: «потерпи». Но Ольга чувствовала, что это «немного» может растянуться на вечность, и терпение ее уже было на исходе.
Прошла неделя. Она превратилась для Ольги в бесконечный марафон. Утром, перед работой, нужно было приготовить завтрак на троих, причем для Жанны Степановны — отдельно, «что-нибудь диетическое, но вкусненькое». Днем Егор звонил и передавал новые «пожелания» от мамы: то ей скучно — привези журналов, то голова болит — купи таблеток, то захотелось пирожков с капустой, «как Оля в тот раз пекла». Ольге приходилось в свой обеденный перерыв носиться по магазинам и аптекам.
Вечером ее ждал подробный отчет о том, как прошел день. Жанна Степановна, удобно устроившись на диване перед телевизором, вещала о своих страданиях, о равнодушии врачей, о невнимательности сына и о том, как ей одиноко. Любая попытка Ольги отдохнуть или заняться своими делами пресекалась на корню.
— Оленька, ты куда? Сядь со мной, посмотрим сериал. Одной-то тоскливо.
— Жанна Степановна, мне нужно подготовиться к завтрашнему дню, инструменты почистить.
— Ой, да что там чистить, железки одни. А тут человеческое общение. Старому человеку внимание нужно.
Егор, как всегда, был на стороне матери.
— Оль, ну посиди с ней полчасика. Тебе жалко, что ли?
Ольге было не жалко. Ей было жалко себя, свою жизнь, которая утекала сквозь пальцы, расходуясь на обслуживание чужих капризов. Квартира перестала быть ее крепостью. Теперь это была территория Жанны Степановны. Пульт от телевизора лежал рядом с ней на диване, как скипетр. Температура в комнате регулировалась в зависимости от того, «дует» ей или «душно». Даже кошка Муся, любимица Ольги, теперь предпочитала отсиживаться под кроватью, так как свекровь то и дело пыталась ткнуть ее костылем, бормоча: «Брысь, блохастая, еще заразишь чем-нибудь».
На работе Ольга валилась с ног. Коллеги замечали ее состояние.
— Оль, ты чего такая бледная? — спросила как-то Света, мастер маникюра. — Мешки под глазами, как у панды.
Ольга не выдержала и рассказала. Света сочувственно покачала головой.
— Ох, знакомая история. У меня так тетка мужа приехала «на недельку». Третий год живет. Ты, главное, слабину не давай. Сядут на шею и ножки свесят.
Совет был хороший, но как его применить на практике? Любая попытка Ольги установить границы наталкивалась на стену из манипуляций и обвинений.
Однажды вечером, вернувшись домой особенно уставшей, Ольга застала в квартире подругу свекрови, тетю Валю — громкую, бесцеремонную женщину, которая знала все обо всех. Они пили чай на кухне, и тетя Валя, не стесняясь Ольги, вещала:
— Жанночка, я тебе так скажу: правильно ты сделала, что к сыну переехала. Что тебе в своей конуре одной куковать? А Маринка — молодая, ей жить надо. Квартиру твою сдадут, вот и будет ей подспорье. А ты тут, под присмотром. Оля — девка работящая, все сделает, и накормит, и обиходит.
Ольга застыла в коридоре. Сдадут? Какую квартиру? У Жанны Степановны была своя «двушка» в соседнем районе. Мысль о том, что она там одна не справится, казалась логичной. Но сдать?
— Что значит «сдадут»? — тихо спросила Ольга, входя на кухню.
Тетя Валя ойкнула и прикрыла рот рукой. Жанна Степановна бросила на нее испепеляющий взгляд.
— Оленька, ты не так поняла, — засуетилась она. — Это Валя так, языком мелет.
— Я все так поняла, — голос Ольги звенел от напряжения. — Какую квартиру собрались сдавать? Вашу, Жанна Степановна?
Егор, привлеченный шумом, появился в дверях. Увидев бледное лицо жены и растерянное — матери, он все понял.
— Оля, потом поговорим, — бросил он. — Тетя Валя, вам, наверное, уже пора.
Он буквально выпроводил гостью, а потом повернулся к Ольге.
— Ну чего ты начинаешь? При людях…
— А когда мне начинать? Когда вы за моей спиной уже все решили? — Ольга чувствовала, как дрожат ее руки. — Так вот оно что! Это не временная помощь. Вы просто решили перевезти маму ко мне, а ее квартиру отдать Маринке!
— Не отдать, а… — начал было Егор.
— А что? — взорвалась Ольга. — Что, Егор? Ты привез свою мать в МОЮ квартиру, наврал мне, что это временно, а на самом деле вы с сестрицей просто избавились от проблемы? Решили свои жилищные вопросы за мой счет?
— Оля, тише, мама же слышит! — зашипел он.
— А пусть слышит! — крикнула Ольга, поворачиваясь к свекрови, которая изображала на лице вселенскую скорбь. — Это правда, Жанна Степановна? Вы отдали свою квартиру Маринке?
Свекровь поджала губы.
— Я не отдала. Я собственница. Просто дочка там поживет. Ей нужнее. У нее семья, дети. А я что, я одна. Сына вырастила, он должен мне помогать.
— Помогать — да! Но не за счет жизни и здоровья его жены! — Ольга перевела дыхание, пытаясь унять дрожь. — Значит так. Я даю вам ровно неделю. Чтобы ваша нога зажила достаточно для того, чтобы вы могли вернуться в СВОЮ квартиру.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Жанна Степановна. — Меня, больную, из дома выгонять? Егор, ты слышишь, что она говорит?
Егор метнулся к матери, потом к жене. Лицо у него было жалкое, растерянное.
— Оля, ну перестань. Ты же не такая. Ты же добрая. Маме плохо…
— Мне тоже плохо, Егор! — отрезала Ольга. — Мне плохо в собственном доме, который превратился в филиал дома престарелых с одной единственной бесплатной сиделкой в моем лице! Я сказала: неделя. Это мое последнее слово.
Она развернулась и ушла в спальню, громко хлопнув дверью. Она села на кровать и только сейчас поняла, что плачет. Но это были не слезы жалости к себе. Это были слезы гнева и освобождения. Маска «хорошей невестки» была сорвана, и под ней оказалась женщина, которая больше не позволит никому разрушать свою жизнь.
Следующие несколько дней превратились в холодную войну. Жанна Степановна демонстративно страдала. Она отказывалась от еды, которую готовила Ольга, жалуясь Егору по вечерам, что «кусок в горло не лезет от обиды». Она вздыхала так громко, что было слышно в соседней комнате, и постоянно разговаривала по телефону с Маринкой, в красках описывая, как «Олька» ее выживает из дома.
Егор ходил мрачнее тучи. Он пытался поговорить с Ольгой, но натыкался на ледяную стену.
— Оля, ты ведешь себя как ребенок. Ну, погорячилась, с кем не бывает. Пойди, извинись перед мамой.
— Я? Извиниться? За то, что меня обманули и использовали? Егор, ты в своем уме?
— Она старый человек! У нее больное сердце! Ты хочешь довести ее до приступа?
— А ты не хочешь довести до нервного срыва свою жену? — парировала Ольга. — Я свое решение не изменю. В воскресенье ее здесь быть не должно.
В субботу вечером, за день до назначенного срока, разыгрался главный спектакль. Ольга вернулась с работы и обнаружила дома не только Егора и его мать, но и Маринку. Та сидела рядом с Жанной Степановной, обнимая ее за плечи, и испепеляла Ольгу взглядом.
— А вот и она! Наша мучительница! — прошипела Маринка.
— Что ты здесь делаешь? — спокойно спросила Ольга, снимая куртку.
— Я приехала защитить свою мать от тебя! — патетически воскликнула сестра мужа. — Ты, бессердечная, выгоняешь на улицу больную женщину!
— Я никого не выгоняю на улицу. Я возвращаю ее в ее собственную квартиру, которую ты, видимо, уже считаешь своей.
— Да как ты смеешь! Мама сама решила, что я там поживу! Ей для дочки ничего не жалко! А ты… Ты просто завидуешь!
Ольга рассмеялась. Холодно и горько.
— Чему завидовать, Маринка? Тому, что ты в свои тридцать лет сидишь на шее у матери и брата? Тому, что ты готова родную мать выселить из ее дома, лишь бы тебе было комфортно? Нет, этому я не завидую.
— Егор, ты будешь стоять и молчать, когда ее оскорбляют? — взвизгнула Маринка, обращаясь к брату.
Егор, который до этого мялся в углу, шагнул вперед. Его лицо было красным от злости и растерянности.
— Оля, прекрати! Это уже слишком! Это моя семья!
— Да, это твоя семья, — кивнула Ольга, глядя ему прямо в глаза. — И ты сделал свой выбор. Ты выбрал их, а не меня. Не нашу семью.
— Что ты несешь? Я просто прошу тебя быть человеком!
— Быть человеком — это не позволять себя обманывать и использовать! — голос Ольги набрал силу. — Ты притащил свою мать в мой дом, наврал мне. Ты позволил ей и своей сестре хозяйничать в моей жизни. Ты ни разу не встал на мою сторону! Ни разу!
— Она же мама, уважай! — выкрикнул он заученную фразу.
— Это твоя мать, а не моя! Я ей ничего не должна! — Ольга повторила те самые слова, которые сказала ему в первую ночь, но теперь они звучали как приговор. — Я уважаю ее как мать своего мужа. Но я не позволю ей разрушать мою жизнь. И тебе не позволю.
Жанна Степановна, видя, что дело принимает серьезный оборот, схватилась за сердце.
— Ой, плохо мне… Сердце… Воды…
Маринка засуетилась, бросая на Ольгу обвиняющие взгляды. Но Ольга даже не шелохнулась. Она слишком хорошо изучила эти театральные приемы.
— Егор, — сказала она тихо и твердо. — Завтра утром я вызову такси. Мы отвезем твою маму домой. В ее квартиру. Если ты поедешь со мной — значит, у нас еще есть шанс. Если нет… значит, нет.
Она развернулась и ушла в спальню. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота и холодная решимость. Она сделала все, что могла. Теперь ход был за ним.
Ночь была бессонной. Ольга слышала, как в гостиной до поздней ночи шептались Егор, его мать и сестра. Она не пыталась подслушать. Ей было все равно. Она лежала и смотрела в потолок, вспоминая, как они с Егором мечтали о будущем, как выбирали обои для этой спальни, как смеялись, собирая мебель. Куда все это делось? Неужели хваленая «сыновняя любовь» могла так легко разрушить любовь супружескую?
Утром она встала, как обычно. Умылась, оделась, выпила кофе. В гостиной царила напряженная тишина. Жанна Степановна сидела на диване, поджав губы, с видом оскорбленной королевы. Маринка стояла рядом, скрестив руки на груди. Егор сидел в кресле, глядя в пол. Он не спал всю ночь, это было видно по его осунувшемуся лицу.
— Я вызвала такси. Будет через пятнадцать минут, — сказала Ольга в пустоту.
Никто не ответил. Она прошла в прихожую и начала собирать вещи свекрови, которые та успела разложить по всей квартире. Старый халат, тапочки, стопка журналов, пакет с лекарствами. Она складывала все в большую сумку молча, методично, не глядя на застывшую в гостиной троицу.
Когда она закончила, подъехала машина. Ольга взяла сумку.
— Егор, ты идешь?
Он медленно поднял голову. В его глазах была мука. Он посмотрел на мать, потом на сестру, потом снова на Ольгу.
— Оля… может, не надо? — прошептал он.
— Надо, Егор. Надо, — твердо ответила она. — Я жду в машине.
Она вышла из квартиры, не оглядываясь. Села на заднее сиденье такси и стала ждать. Пять минут. Десять. Водитель начал нервно поглядывать на часы. Ольга смотрела в одну точку, на детскую площадку во дворе. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она проиграла. Он не придет. Он выбрал их.
И в тот момент, когда она уже готова была сказать водителю, чтобы он ехал, дверь подъезда открылась. Сначала показалась Маринка, которая вела под руку упирающуюся Жанну Степановну на костылях. А за ними, сгибаясь под тяжестью нескольких сумок, шел Егор.
Он молча открыл дверь машины, помог матери усесться, забросил вещи в багажник и сел рядом с водителем. Всю дорогу до дома свекрови они не проронили ни слова. Жанна Степановна и Маринка сверлили Ольгу ненавидящими взглядами через зеркало заднего вида, но она не обращала на них внимания. Она смотрела на профиль мужа. Он был напряжен, зол, обижен. Но он был здесь.
Когда они поднялись в квартиру Жанны Степановны, Ольга была поражена. Никакого ремонта там, конечно, не было. Просто вещи Маринки и ее семьи были разбросаны повсюду, создавая ощущение хаоса и временного пристанища. Было очевидно, что они просто переехали сюда, вытеснив хозяйку.
Маринка тут же начала причитать, что им теперь негде жить, что Ольга разрушила их семью.
— Собирай вещи, — тихо, но властно сказал Егор сестре. — Собирай вещи и возвращайся к мужу. Мама будет жить здесь.
Маринка опешила. Она посмотрела на брата, ожидая поддержки от матери, но Жанна Степановна молчала, опустив голову. Кажется, даже до нее начало доходить, что ее игры зашли слишком далеко.
Ольга, не говоря ни слова, развернулась и пошла к выходу.
— Ты куда? — крикнул ей в спину Егор.
— Домой, — ответила она, не оборачиваясь. — В свой дом.
Она не знала, придет ли он за ней. Не знала, смогут ли они после всего этого быть вместе. Но она знала одно: она вернула себе свою жизнь. И это было только начало.
Вернувшись в свою опустевшую квартиру, Ольга испытала смешанное чувство облегчения и опустошенности. Воздух снова стал чистым, без примеси запаха лекарств и чужого недовольства. Тишина больше не нарушалась скрипом костылей и командами из гостиной. Это снова была ее территория, ее крепость. Она медленно обошла комнаты, прикасаясь к вещам, словно знакомясь с ними заново. Вот ее любимое кресло, вот стопка книг на журнальном столике, вот кошка Муся, которая наконец-то вышла из своего укрытия и терлась о ее ноги, громко мурлыча.
Ольга села на диван, тот самый, что еще утром был троном для ее свекрови, и закрыла глаза. Она победила в этой битве. Но какой ценой? Что будет дальше с их отношениями с Егором? Сможет ли он простить ей этот ультиматум? И, что еще важнее, сможет ли она простить ему его предательство?
Вечером он вернулся. Тихий, мрачный, с потухшим взглядом. Он молча прошел на кухню, налил себе стакан воды и сел за стол напротив нее.
— Мама осталась дома, — сказал он глухо. — Маринка с мужем забрали свои вещи. Устроили скандал на всю лестничную клетку.
Ольга молчала, ожидая продолжения. Она знала, что сейчас прозвучит самое главное.
— Они считают тебя монстром, — продолжил Егор, не глядя на нее. — Мама плакала. Говорила, что не ожидала от меня такого, что я променял родную кровь на…
Он запнулся.
— На жену? — подсказала Ольга. Ее голос был спокоен, но внутри все сжалось.
Егор поднял на нее глаза. В них была боль, обида и… страх.
— Оля, я не понимаю, как мы до этого дошли. Я люблю тебя. Но это моя мать. Я не могу просто вычеркнуть ее из жизни.
— А я тебя об этом и не просила, — ответила она. — Я просила только об одном: чтобы ты не позволял ей и своей сестре разрушать нашу жизнь. Чтобы ты был моим мужем, а не только их сыном и братом. Чтобы наш дом был нашим, а не их перевалочным пунктом.
— Но ей нужна была помощь!
— Помощь и тотальный контроль над чужой жизнью — это разные вещи, Егор. Ты мог навещать ее каждый день. Мог нанять сиделку на несколько часов в день. Мы могли бы платить за это вместе. Были десятки других вариантов! Но ты выбрал самый простой для себя и самый унизительный для меня. Ты просто привез ее сюда и сказал: «Терпи».
Он молчал. Потому что это была правда.
— Я устала, Егор, — сказала Ольга, и в ее голосе прозвучала такая глубокая, вселенская усталость, что он вздрогнул. — Я устала быть сильной за двоих. Устала бороться с твоей семьей. Устала доказывать, что я тоже человек, а не бесплатное приложение к твоей маме.
Она встала.
— Я думаю, нам нужно время. Тебе нужно подумать, кто ты и с кем ты. А мне… мне нужно просто прийти в себя.
Егор смотрел на нее, и до него, кажется, впервые по-настоящему начало доходить, что он стоит на краю пропасти. Что еще один неверный шаг — и он потеряет эту женщину. Потеряет этот дом. Потеряет все то, что он считал само собой разумеющимся.
— Что ты предлагаешь? — спросил он осипшим голосом.
— Я ничего не предлагаю, — Ольга пожала плечами. — Я просто констатирую факт. Наш брак трещит по швам. И склеить его можно, только если мы оба этого захотим. А пока я вижу, что ты разрываешься между мной и своей мамой. И этот выбор ты должен сделать сам. Без меня.
Она ушла в спальню, оставив его одного на кухне. Впервые за эти недели она чувствовала не гнев и не обиду, а странное, холодное спокойствие. Она знала, что впереди еще много трудных разговоров и, возможно, горьких решений. Но она также знала, что больше никогда не позволит никому, даже самому любимому человеку, превратить ее жизнь в служение чужим интересам. Битва за квартиру была выиграна. Но теперь начиналась битва за себя. И Ольга была готова к ней, как никогда раньше.
