Месяц прошёл в гуле строительных инструментов и запахе свежей краски. Квартира Юпатовых преображалась, и вместе с ней преображалась и сама жизнь. Руслан, изгнанный из всех уютных уголков, напоминавших ему о былом господстве, окончательно превратился в призрака, бесшумно скользящего по новым ламинатным полам. Он смирился. Или сделал вид, что смирился. Он больше не кричал, не требовал, не стучал кулаком по столу. Он выжидал. Он был уверен, что это лишь затянувшийся спектакль, женский каприз, который вот-вот иссякнет, и всё вернётся на круги своя. Виктория наиграется в сильную и независимую, устанет и снова захочет стать просто слабой женщиной рядом с его надёжным плечом. Он ждал момента, когда можно будет снова вручить ей дежурный букет и сказать: «Ну, всё, хватит, давай жить как раньше».
Этот момент, как ему казалось, настал в день возвращения из санатория Елизаветы Степановны. Она позвонила с утра, голосом, полным трагического благородства. — Сыночек, я на вокзале. Встреть маму. Надеюсь, у вас там уже можно дышать, а то я после процедур, мне доктор сказал — никаких волнений и пыли.
Руслан встретил её. Мать выглядела посвежевшей, отдохнувшей, но во взгляде читалась затаённая буря. Войдя в квартиру, она замерла на пороге. Вместо привычного полумрака и тёмной мебели её встретило светлое, почти воздушное пространство. Стены цвета слоновой кости, светлый пол, лёгкие занавески. Бывший кабинет Руслана, а ныне мастерская Виктории, сиял чистотой и светом. — Это что такое? — прошипела она, обводя всё вокруг уничтожающим взглядом. — Обои мои любимые куда дела? Под гобелен! Я их из Германии привозила! — Мам, это Вика решила всё освежить, — виновато пробормотал Руслан. — Освежить?! — взвизгнула Елизавета Степановна, и её санаторный покой испарился без следа. — Да она всю память из дома вытравила! Всё, что мы с отцом твоим наживали! Где мой комод? Антикварный!
В этот момент из кухни вышла Виктория. Спокойная, элегантная, в простом, но стильном домашнем платье. В руках у неё был поднос с чашками. — Здравствуйте, Елизавета Степановна. «С приездом», —ровным тоном произнесла она. — Комод на даче, в целости и сохранности. Он не вписывался в новый интерьер. — Не вписывался?! — свекровь побагровела. — Да кто ты такая, чтобы решать, что тут вписывается, а что нет?! Это дом моего сына! Мой дом! — Это наш с мужем и детьми дом, — мягко, но твёрдо поправила Виктория. — Проходите, я заварила ваш любимый чай с чабрецом.
Это было настолько обезоруживающе, что Елизавета Степановна на секунду растерялась. Она готовилась к битве, к крикам, а ей предлагают чай. Но передышка была короткой. Она вошла в гостиную и увидела стол сына, сиротливо приткнувшийся в углу. — Русланчик! Бедный мой мальчик! — заголосила она. — Она тебя совсем изжила! В угол загнала, как школьника! Да что же это делается!
Руслан молчал, опустив голову. Он ждал, что Вика взорвётся. Но она лишь поставила поднос на журнальный столик. — Елизавета Степановна, если вы приехали скандалить, то можем отложить чаепитие. А если хотите спокойно отдохнуть с дороги — милости прошу к столу.
Свекровь поняла, что её методы больше не работают. Прямая атака наталкивалась на непробиваемую стену вежливого равнодушия. Она тяжело опустилась в кресло, всем своим видом изображая смертельную обиду. План нужно было менять. И для нового плана ей нужен был союзник.
Через пару дней в квартире Юпатовых раздался звонок. На пороге стояла Елизавета Степановна, а рядом с ней — её младшая сестра, Клара Степановна. Если Елизавета была ураганом, то Клара — тихим омутом. Маленькая, сухонькая женщина с цепкими, колючими глазками и вечной язвительной усмешкой на тонких губах. Она была известна в семье своим острым языком и умением влезть в душу без мыла.
— Викочка, здравствуй, дорогая! — пропела Клара, проскальзывая в прихожую. — А мы вот в гости! Лиза так соскучилась по внукам, по сыну. Да и я сто лет вас не видела. Ой, а что это у вас тут? Как светло стало! Как в больнице!
Виктория внутренне напряглась. Визит «тетушки Клары» никогда не предвещал ничего хорошего. — Здравствуйте, Клара Степановна. Проходите.
Сестры расположились в гостиной, как две вражеские разведчицы на рекогносцировке. Они громко восхищались ремонтом, но в каждом их слове сквозила ядовитая ирония. — И надо же, как ты всё придумала, Вика! — щебетала Клара, поглаживая новую обивку дивана. — Сразу видно — дизайнерская рука! На киностудии своей насмотрелась, как люди живут? А Русланчику-то удобно в уголочке? Не дует от окна? Он ведь у нас к сквознякам чувствительный.
Руслан, сидевший за своим столом, лишь мрачно засопел. Он понимал, что сейчас начнётся атака с двух флангов, и ему отведена роль жертвы, которую нужно спасать.
— Русланчик, а ты чего такой бледный? — не унималась Клара. — Недоедаешь, небось? Вика-то у нас теперь женщина творческая, занятая. Ей не до борщей. А мужику что надо? Горячий суп и ласковое слово. А тут… — она многозначительно развела руками, — сплошной дизайн.
Виктория молча принесла чай. Она знала, что любое её слово будет использовано против неё. Она решила просто наблюдать. — Лиза, а помнишь, как наш отец говорил? — вдруг сменила тему Клара. — «Порядок в доме — порядок в голове. А если баба обои переклеивать начала — жди беды. Значит, мужика менять собралась». Мудрый был человек.
Это был прямой удар. Руслан дёрнулся и посмотрел на Викторию. Но она лишь невозмутимо отхлебнула чай. — У нас на киностудии говорят по-другому, Клара Степановна, — вдруг сказала она. — Если женщина начала ремонт — значит, она выметает из дома старый мусор и освобождает место для новой, чистой энергии.
Глазки Клары сверкнули. Нашла коса на камень. — Энергия — это хорошо, — протянула она. — Лишь бы этой энергией собственного мужа из дома не вышибло. А то знаешь, как бывает. Сегодня — стол в угол, завтра — чемодан за порог.
Елизавета Степановна тут же подхватила: — Я же говорю — с ума она сошла! Совсем от рук отбилась! Руслан, ты мужик или нет? Поставь её на место!
Руслан вскочил. Он был загнан в угол. С одной стороны — мать и тётка, требующие решительных действий. С другой — ледяное спокойствие жены, которое пугало его до дрожи. — Хватит! — крикнул он, сам не зная, к кому обращается. — Разберусь! Сам разберусь!
Сестры переглянулись с довольным видом. Первая часть плана сработала. Семя сомнения и мужского гнева было посеяно.
Но они недооценили Викторию. Она тоже поняла, что ей нужен союзник. И у неё был такой человек. Её родная тётя, мамина сестра, Зинаида Павловна. Женщина совершенно другого склада. Бывшая сельская учительница, она рано овдовела, одна вырастила двоих детей и теперь жила в небольшом домике в пригороде, занимаясь садом и огородом. Тётя Зина обладала редкой житейской мудростью, несокрушимым оптимизмом и убийственным чувством юмора.
Виктория поехала к ней на следующий же день. — Тёть Зин, я за советом, — начала она, сидя на старенькой, но уютной кухне, пахнущей травами и выпечкой. И она всё рассказала. Про измену, про свой бунт, про ремонт, про свекровь с её сестрой.
Тётя Зина слушала молча, помешивая в чашке ложечкой. На её морщинистом лице не дрогнул ни один мускул. Когда Виктория закончила, она отхлебнула чай и сказала: — Ну, что я тебе скажу, племянница. Молодец ты. Давно пора было этим… аристократкам столичным хвосты прищемить. А то привыкли, что ты у них на побегушках.
— Да я не знаю, что дальше делать, — вздохнула Виктория. — Они теперь вдвоём его обрабатывают, накручивают против меня. Боюсь, не выдержит, сорвётся. — А ты не бойся, — твёрдо сказала тётя Зина. — Гнилое дерево от ветра падает, а крепкое — только закаляется. Вот и проверишь, из какого теста твой Руслан сделан. А чтобы тебе легче было, я, пожалуй, к вам в гости напрошусь. На недельку. Посмотрю на этих гадюк вблизи.
Виктория с благодарностью посмотрела на неё. С тётей Зиной было не страшно. — А что мне делать, когда они опять начнут свои провокации? — А ты делай, как я тебя в детстве учила, когда тебя мальчишки дразнили. Улыбайся и говори: «Как интересно вы придумали!». Это их обезоруживает. Злоба, она ведь чем питается? Ответной злобой, слезами, обидой. А если ей в ответ — спокойствие и вежливая улыбка, она сама себя изнутри и сожрёт. Как змея, кусающая собственный хвост.
И тётя Зина рассказала ей старую притчу про мудреца, к которому пришел злой человек и стал его оскорблять. Мудрец слушал молча, а когда тот выдохся, спросил: «Скажи, если ты принёс кому-то подарок, а тот его не принял, у кого останется подарок?». Человек ответил: «У меня». «Так вот, — сказал мудрец, — то же самое и с твоими оскорблениями. Я их не принимаю».
— Поняла? — закончила тётя Зина. — Не принимай их яд. Пусть он у них и остаётся.
Появление в квартире Зинаиды Павловны произвело эффект разорвавшейся бомбы. Она приехала с двумя огромными плетёными корзинами, из которых пахло укропом, яблоками и деревенским пирогом. Высокая, статная, с прямой спиной и пронзительным, очень живым взглядом ясных голубых глаз. От неё веяло такой силой и спокойной уверенностью, что Елизавета и Клара сразу как-то сникли.
— Здравствуйте, свашеньки! — зычно и весело поприветствовала она сестёр, которые как раз сидели в гостиной. — А я вот, Зинаида, Викушина тётка. Приехала племянницу проведать, да столичной жизни поучиться.
Она смерила их быстрым оценивающим взглядом, и в её глазах промелькнула насмешливая искорка. Сёстры почувствовали себя неуютно, словно их выставили на свет и рассмотрели все их недостатки.
— Очень приятно, — процедила сквозь зубы Клара. Тётя Зина тут же взяла быка за рога. Она разложила на столе свои угощения, заварила чай, усадила всех вокруг. Она говорила без умолку, рассказывая смешные истории из своей деревенской жизни, делясь секретами засолки огурцов и выращивания роз. Её простая, живая речь, наполненная народной мудростью и юмором, полностью захватила пространство. Сёстры со своими язвительными намёками и столичным снобизмом выглядели на её фоне блекло и глупо.
Когда пришёл Руслан, тётя Зина встретила его как родного. — Здравствуй, зятёк! А я вот приехала посмотреть, как вы тут живёте. Вижу, ремонт затеяли! Молодцы! Дом, он как человек, его время от времени обновлять надо, чтобы не застаивался. А то, знаешь, как бывает, паутиной всё зарастёт, и нечисть всякая заведётся.
Она подмигнула ему так, что он не понял — шутит она или говорит серьёзно. Вечером, когда сёстры удалились на совещание в свою комнату, тётя Зина устроила разбор полётов. — Так, племянница. Противник изучен. Две штуки, порода — гадюка обыкновенная. Одна шипит, другая жалит исподтишка. Тактика у них простая — капать на мозги твоему мужику, пока он не взорвётся. Значит, наша задача — лишить их этой возможности.
— Как? — спросила Виктория. — Очень просто. Займём их чем-нибудь полезным. Завтра едем все вместе на дачу! Картошку пора копать!
На следующий день, несмотря на протесты и ссылки на больные спины, всё семейство было погружено в машины и отправлено на дачу. Там тётя Зина развернулась во всю свою мощь. Она вручила Елизавете и Кларе по ведру и отправила собирать смородину. Сама, надев старый рабочий халат, взялась за лопату. — Ну-ка, зятёк, покажи, на что способен! — скомандовала она Руслану. — А то засиделся в своём офисе, небось, и забыл, с какой стороны за лопату браться!
Руслану ничего не оставалось, как подчиниться. Он копал картошку, вытирая пот со лба, и чувствовал себя странно. С одной стороны, это было унизительно — его, начальника отдела, заставили в земле ковыряться. А с другой… он давно не чувствовал такой простой, здоровой усталости. Воздух был чистым, земля пахла осенью, и в этой работе было что-то настоящее, в отличие от его бумажной офисной жизни.
Мальчишки, Миша и Саша, с восторгом приняли новую «командиршу». Они таскали вёдра, помогали разжигать костёр. Тётя Зина нашла подход и к ним. — Миша, ты парень умный, в университет собрался. А скажи-ка мне, почему картошку называют вторым хлебом? — и она рассказала им целую историю о том, как Пётр I завозил картофель в Россию, и как народ сначала бунтовал, не зная, что с ним делать.
Елизавета и Клара, собрав по полведра смородины и исцарапав все руки, сидели на веранде, метая молнии в сторону неугомонной родственницы. — Деревенщина! — шипела Клара. — Решила тут свои порядки устанавливать! — Ничего, мы ей ещё покажем, — вторила Елизавета. — Вот вернёмся в город…
Вечером, когда все сидели у костра, уставшие, но довольные, тётя Зина запекла в углях картошку. Этот простой ужин — чёрная от золы картофелина с солью и куском хлеба — показался Руслану вкуснее любого ресторанного деликатеса. Он смотрел на свою жену, которая сидела рядом с тётей, и на её лице была такая спокойная, светлая улыбка, какой он не видел уже много лет. Он смотрел на своих сыновей, которые со смехом о чём-то спорили. И он вдруг понял, что вот это — и есть семья. Настоящая. А он чуть всё это не разрушил.
Но сёстры не собирались сдаваться. Вернувшись в город, они разработали новый, куда более коварный план. Они решили нанести удар по самому больному — по репутации Виктории. Клара, используя свои связи, разузнала имя той самой Светланы Кольцовой из гостиницы. И однажды вечером, когда семья сидела за ужином (даже тётя Зина не смогла заставить их уехать), Елизавета Степановна начала издалека.
— Русланчик, а я вот тут подумала… Тяжело тебе, наверное, одному. Вика вся в работе, в ремонтах. А мужику ведь внимание нужно. Вот у знакомой моей сын развёлся, так быстро себе новую жену нашел. Молодую, заботливую. И сразу жизнь наладилась.
Виктория подняла бровь, но промолчала. Тётя Зина перестала жевать и посмотрела на свекровь внимательным взглядом. — Я к чему это говорю, — продолжала Елизавета, набирая смелость. — Может, и тебе, сынок, не стоит мучиться? Есть ведь на свете порядочные, скромные девушки. Вот, например, коллега твоя… Светочка. Мне Клара про неё рассказывала. Такая хорошая девочка, из простой семьи. Не то что некоторые… которые мужей из кабинетов выгоняют.
Это был выстрел в упор. В комнате повисла звенящая тишина. Миша и Саша побледнели и посмотрели на мать. Руслан вскочил, опрокинув стул. — Мама! Замолчи! Что ты несёшь?! — А что я такого сказала?! — закричала Елизавета, входя в раж. — Правду! Ты из-за этой мегеры чуть в больницу не загремел! А та девочка тебя спасла, скорую вызвала! А эта… — она ткнула пальцем в Викторию, — даже спасибо не сказала!
Виктория медленно встала. Её лицо было белым как полотно, но глаза горели тёмным огнём. — Спасибо? — переспросила она тихим, страшным голосом. — Я должна сказать спасибо девушке, с которой мой муж развлекался в гостиничном номере, пока я ждала его дома с ужином? Вы в своём уме, Елизавета Степановна?
— Ничего он не развлекался! — визжала свекровь. — Ему плохо стало! А ты, вместо того чтобы мужа пожалеть, устроила тут террор!
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Встала тётя Зина. Она была совершенно спокойна. — Сваха, — сказала она громко и отчётливо. — А ты знаешь, как в старину с ядовитыми змеями в доме поступали? Их не били палкой. Их брали аккуратненько за хвост, выносили за порог и говорили: «Ползи, гадина, своей дорогой, и зла в этот дом не приноси».
Елизавета и Клара опешили. — Это вы на что намекаете? — прошипела Клара. — А я не намекаю, я прямо говорю, — невозмутимо продолжала тётя Зина, глядя прямо на них. — Вы пришли в этот дом не с миром. Вы пришли его рушить. Вы стравливаете сына с матерью, мужа с женой. Вы льёте яд в уши. Так вот. Пора вам, голубушки, отправляться своей дорогой. Вон из этого дома.
— Да как вы смеете! — задохнулась Елизавета. — Руслан, скажи ей! Но Руслан молчал. Он смотрел на мать, и в его взгляде было что-то новое — не страх, а холодное прозрение. Он вдруг увидел её не как любящую мать, а как злого, эгоистичного манипулятора, готового разрушить его семью ради собственной прихоти.
— Мама, — сказал он глухо. — Тётя Зина права. Вам с тётей Кларой пора домой. Это был конец. Сёстры не ожидали такого удара. Быть изгнанными не невесткой, а собственным сыном и племянником — это было неслыханное унижение. Они поднялись, на их лицах была смесь ярости и растерянности. Не говоря ни слова, они направились к выходу. — И ключи от квартиры не забудьте на тумбочке оставить, — добавила тётя Зина им в спину. — Оба комплекта.
Дверь хлопнула. В квартире наступила оглушительная тишина. Руслан подошел к Виктории. Он посмотрел ей в глаза, и впервые за много недель она увидела в его взгляде не страх, не злость, а глубокое, искреннее раскаяние. — Вика… прости меня, — сказал он тихо. — За всё. За Свету. За маму. За то, что я был таким слепым и глухим идиотом.
Он не стал просить, чтобы всё было как раньше. Он понял, что это невозможно. — Я… я не знаю, как всё исправить, — прошептал он. — Но я готов сделать всё, что ты скажешь. Хочешь, я уйду? Съеду на дачу, куда угодно…
Виктория молчала, долго глядя на него. Она видела, что он не играет. Он был сломлен. Но в этом сломе рождалось что-то новое. — Никуда ты не уйдёшь, — наконец сказала она. — Ты нужен своим сыновьям. Но жить по-старому мы не будем. Ты будешь учиться меня уважать. И себя тоже.
Тётя Зина, наблюдавшая за этой сценой из угла, одобрительно крякнула и пошла на кухню ставить чайник. Её миссия была выполнена.
Жизнь не превратилась в сказку на следующий же день. Руслану пришлось долго и упорно доказывать, что он изменился. Он перестал считать себя центром вселенной. Он начал интересоваться работой Виктории, хвалить её ужины, помогать сыновьям с уроками. Он заново учился быть мужем и отцом. Он сам отвёз на дачу остатки своих «статусных» вещей, освободив место в гостиной.
Елизавета Степановна и Клара затаили обиду. Они перестали звонить и приходить, ожидая, что сын первый приползёт на поклон. Но Руслан не полз. Он изредка звонил матери, спрашивал о здоровье, но на все её попытки пожаловаться на «змею-невестку» отвечал коротко: «Мама, это моя жена и моя семья. Не лезь». Через полгода Елизавета не выдержала и приехала сама. Но это была уже другая Елизавета Степановна — тихая, присмиревшая. Она больше не кричала и не командовала. Она просто пила чай и разговаривала с внуками. Она поняла, что рискует потерять сына навсегда, и этот страх оказался сильнее её гордыни.
Тётя Зина уехала через неделю после изгнания сестёр, оставив после себя в доме запас пирогов и ауру несокрушимого спокойствия. Она продолжала звонить Виктории, давая мудрые советы по телефону.
Однажды, спустя почти год после той роковой пятницы, Виктория сидела в своей светлой мастерской и работала над эскизами к новому фильму. В комнату тихо вошел Руслан. Он поставил на стол чашку ароматного чая и просто сел рядом, молча наблюдая, как она рисует. В этом молчании не было напряжения. В нём было то, что они оба так долго искали — понимание и покой.
— Знаешь, — вдруг сказала Виктория, не отрываясь от рисунка, — мне предложили стать главным художником проекта. В большом историческом фильме. — Это же здорово! — искренне обрадовался он. — Вика, я так тобой горжусь! Она подняла на него глаза и улыбнулась. Той самой тёплой, настоящей улыбкой, которую он так боялся больше никогда не увидеть. — Спасибо. Мне важна твоя поддержка.
Он взял её руку и осторожно пожал. Он не просил прощения. Он знал, что оно уже давно дано ему. Не словами, а делами. Той новой жизнью, которую они строили вместе. На руинах старой. Урок был усвоен. Очень дорогой, очень болезненный, но, возможно, самый важный урок в его жизни.
