Звонок в дверь прозвучал резко, требовательно, разрезав тишину субботнего вечера, который Марина так ценила. Она только что закончила генеральную уборку в своей маленькой, но идеально чистой однокомнатной квартире, заварила себе чашку ароматного травяного чая и собиралась погрузиться в новый детектив. Этот ритуал был для неё сродни медитации, способом смыть с себя напряжение рабочей недели. Но настойчивый трезвон, повторившийся снова, уже громче и дольше, не оставлял сомнений: покой отменяется.
Марина вздохнула, отложила книгу и пошла открывать. На пороге стояли они — её личный, персональный ураган в составе двух человек: мать, Валентина Петровна, и младшая сестра Светлана. Мать, с поджатыми губами и знакомым выражением вселенской скорби на лице, с порога вперила в Марину осуждающий взгляд. Светка, как обычно, пряталась за её спиной, изображая из себя трепетную лань, затравленную злыми охотниками.
— Мы войдём или так и будем на лестничной клетке соседей веселить? — вместо приветствия бросила Валентина Петровна, проходя в квартиру и брезгливо оглядывая свежевымытый коридор, словно искала, к чему бы придраться.
— Здравствуйте, — ровно проговорила Марина, закрывая дверь. — Что-то случилось? Пожар? Наводнение?
— Случилось! У твоей сестры горе, а ты язвишь! — тут же вспыхнула мать. — Совсем сердца у тебя нет, Марина! Вся в отца, такой же сухарь бессердечный!
Светка, воспользовавшись моментом, шмыгнула носом и выдавила из себя жалобный всхлип. Она прошла в комнату и плюхнулась в кресло, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень изнеможения и отчаяния. На ней были модные, явно дорогие джинсы и кашемировый свитер, который Марина видела в витрине бутика с заоблачным ценником. Горе определённо не мешало Светлане следить за модой.
— Так что всё-таки произошло? — Марина проигнорировала выпад в адрес отца, давно привыкнув к таким манипуляциям. Она осталась стоять, скрестив руки на груди, создавая физический барьер между собой и незваными гостями.
— Светланочку с работы уволили! — трагическим шёпотом сообщила Валентина Петровна, будто речь шла о государственной катастрофе. — Представляешь? Эту золотую девочку, этого ангела! Вышвырнули на улицу! Начальник — изверг, самодур! Придирался к ней, заваливал работой, а она такая нежная, такая ранимая…
Марина молча смотрела на «нежную и ранимую» сестру, которая уже в четвёртый раз за два года оставалась без работы. Сценарий был всегда один: сначала восторги по поводу нового места, потом жалобы на коллег-змей и начальника-тирана, а в финале — громкое увольнение, обставленное как величайшая несправедливость века.
— И что теперь? — спросила Марина, уже догадываясь, к чему идёт этот спектакль.
Мать подошла к ней почти вплотную. От неё пахло валерьянкой и дорогими духами — странное, но очень характерное для неё сочетание.
— Что теперь? — передразнила она, повышая голос. — А то, что ты, как старшая сестра, обязана ей помочь! У неё стресс, депрессия! Ей нужно восстановиться, прийти в себя. Она не может сейчас искать новую работу, ты понимаешь? Ей нужно время!
— Понимаю, — кивнула Марина. — Пусть отдыхает. Я могу помочь ей составить резюме, поискать вакансии, когда она будет готова.
Валентина Петровна посмотрела на неё так, словно Марина предложила отравить сестру мышьяком.
— Резюме? Вакансии? Ты в своём уме?! Ей жить на что-то надо! Ей нужны деньги! На квартиру, на еду, на… на женские мелочи, в конце концов! Она привыкла к определённому уровню жизни, я не могу позволить, чтобы моя дочь в чём-то нуждалась!
И вот она, кульминация. Момент, ради которого всё и затевалось. Марина почувствовала, как внутри всё сжалось в холодный комок. Она ожидала этого, но каждый раз это било по ней с новой силой.
— У меня нет лишних денег, мама. Я сама живу от зарплаты до зарплаты. Я плачу ипотеку за эту квартиру, если ты забыла.
— Ипотеку! — фыркнула мать. — Нашла чем хвастаться! Купила себе конуру на окраине и гордится! А о сестре подумала? Она твоя младшая сестра, твоя кровь! И ты должна её содержать!
Это было сказано не просто громко. Это был приговор. Жёсткий, безапелляционный, вбиваемый в голову Марины с самого детства. Ты старшая. Ты должна. Ты обязана. Уступи. Поделись. Отдай.
Светка в кресле снова всхлипнула, на этот раз громче и жалостливее, подливая масла в огонь.
— Мама права, Мариш… — пролепетала она, глядя на сестру влажными, умоляющими глазами. — Мне так плохо… Я не знаю, как жить дальше. Мне хотя бы тысяч тридцать в месяц, на самое необходимое…
Тридцать тысяч. Половина её зарплаты после вычета ипотеки. Просто так. На «самое необходимое» для двадцатичетырёхлетней здоровой девицы, которая не хотела работать.
Марина глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Она знала, что обычные отговорки не сработают. Они приготовились к долгой осаде, к слезам, упрёкам, шантажу здоровьем матери. Но сегодня что-то изменилось. Что-то внутри неё, какая-то тонкая ниточка терпения, натянутая до предела, с сухим треском лопнула. Она устала. Бесконечно устала быть должной.
Она молча прошла к комоду, выдвинула ящик и достала оттуда толстую папку с документами. Мать и сестра с недоумением следили за её действиями. Валентина Петровна, видимо, решила, что дочь пошла за деньгами, и на её лице промелькнуло торжество.
Марина вернулась и положила папку на журнальный столик.
— Ты говоришь, я должна содержать Свету, — начала она тихо, но в этой тишине звенел металл. — Ты говоришь, что я обязана, потому что она моя сестра. А теперь давайте посчитаем мои долги.
Она открыла папку. Сверху лежали квитанции.
— Помнишь, три года назад у тебя, мама, внезапно образовался долг по кредиту? Сто пятьдесят тысяч. Ты плакала, говорила, что коллекторы угрожают, что тебя посадят в тюрьму. Деньги ты брала якобы на ремонт дачи. Я взяла кредит на своё имя, чтобы закрыть твой. Вот договор, вот график погашения. Я плачу его до сих пор. По тринадцать тысяч в месяц.
Лицо Валентины Петровны начало медленно меняться. Торжество сменилось растерянностью.
— Это… это другое! Это была помощь матери!
— Хорошо, — невозмутимо кивнула Марина, доставая следующий документ. — Помнишь, Света, как ты в прошлом году разбила машину своего ухажёра? И он потребовал с тебя двести тысяч на ремонт, угрожая судом. У кого ты взяла эти деньги, чтобы откупиться? У меня. Ты клялась, что вернёшь, как только устроишься на работу. Ты сменила три работы. Где деньги? Их нет. Я копила их на первый взнос по ипотеке, но отдала тебе. Пришлось брать ипотеку на более жёстких условиях.
Светка вжалась в кресло, её лицо из жалостливого превратилось в злое и насупленное.
— Я же сказала, что отдам! Что ты меня попрекаешь!
— Я не попрекаю. Я считаю, — отрезала Марина, её голос становился всё твёрже. Она достала целую стопку распечаток банковских переводов. — А это, — она разложила их веером на столе, — переводы. Тебе, мама, на «лекарства», которые почему-то всегда совпадали с выходом новой модели телефона. Тебе, Света, на «курсы повышения квалификации», после которых ты почему-то приносила домой не сертификат, а новую шубу. Тебе, мама, на «помощь тёте Вале из Саратова», которая, как я потом выяснила, ни о какой помощи не просила и знать не знала о своих «финансовых трудностях».
Она выкладывала на стол доказательства их лжи, одно за другим. Каждая бумажка была свидетельством её жертвы, её глупости, её слепой веры в то, что она помогает семье.
— За последние пять лет, с тех пор как я начала нормально зарабатывать, я отдала вам в общей сложности… — Марина заглянула в свой блокнот, где всё было аккуратно подсчитано. — Один миллион двести сорок тысяч рублей. Не считая мелочей вроде оплаты ваших счетов за телефон, покупок продуктов и «подкинь на такси».
В комнате повисла оглушительная тишина. Мать и сестра смотрели на разложенные на столе бумаги с ужасом, словно это были ядовитые змеи. Они никогда не думали, что кто-то ведёт учёт. Они брали, потому что им давали. Марина всегда была безотказной. Старшая. Сильная. Ответственная.
— Так вот, мама, — Марина подняла глаза, и в них больше не было ни капли тепла или дочерней любви. Только холодная, спокойная ярость. — Мой ответ — нет. Я не дам Свете ни копейки. Более того, с этого дня я не дам денег и тебе. Ни на лекарства, ни на помощь мифическим родственникам, ни на что. Моя благотворительная программа для семьи официально закрыта.
Валентина Петровна открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Она просто хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Такого она не ожидала. Она была готова к слезам, к спорам, к мольбам, но не к этому холодному, бухгалтерскому отчёту о её многолетнем паразитизме.
— Ты… ты… — наконец выдавила она, задыхаясь от возмущения. — Ты нам это всё припомнила? Каждый рубль посчитала? Да как у тебя совести хватило! Мы же семья!
— А где была ваша совесть, когда вы врали мне в глаза? — парировала Марина. — Где была твоя совесть, Света, когда ты покупала себе брендовые шмотки на деньги, которые я откладывала на собственное жильё? Где была твоя совесть, мама, когда ты прикрывала свои аферы с кредитами здоровьем и слезами? Семья — это когда помогают друг другу, а не когда одни ездят на других!
— Да я на тебя лучшие годы жизни положила! — взвизгнула мать, переходя на ультразвук. — Ночей не спала, кусок последний отдавала! А ты, неблагодарная!
— Кусок последний? — усмехнулась Марина. — Не смеши меня. Я с пятнадцати лет подрабатывала, чтобы купить себе джинсы, потому что Светочке нужна была новая кукла. Я поступила в институт на бюджет, потому что знала, что за моё обучение никто платить не будет, ведь деньги уходили на репетиторов для Светы, которая в итоге всё равно провалила экзамены. Я носила твои обноски, пока Свете покупали всё новое и лучшее. Так что не надо мне рассказывать про «последний кусок». Вы всегда жили для себя и для Светы. А я была для вас просто удобным ресурсом. Кошельком на ножках.
Она говорила, и с каждым словом с её плеч будто спадала невидимая тяжесть. Годы обид, проглоченных слёз, несправедливости — всё это вырывалось наружу, но не истеричным криком, а ледяным, спокойным потоком слов, от которых у её родственниц, казалось, стыла кровь в жилах.
Светлана, поняв, что денег ей не видать, перешла в контратаку.
— Да ты просто завидуешь мне! — злобно выпалила она. — Завидуешь, что меня мама любит больше! Что я красивая, а ты — серая мышь! Сидишь в своей конуре одна, как сыч! Ни мужика, ни друзей! Только работа и кошки! Кому ты нужна такая, злая и мелочная!
Этот удар был болезненным. Марина действительно была одна. Её последние отношения закончились как раз из-за того, что парень не выдержал постоянных финансовых вливаний в её «бедную» семью. Но сейчас даже эта боль не могла пробить броню, которая выросла вокруг её сердца.
— Может, и завидую, — неожиданно спокойно согласилась она. — Завидую твоей способности жить за чужой счёт и не испытывать при этом ни малейших угрызений совести. Это, наверное, талант. Но раз я такая злая и мелочная, то вам лучше больше не иметь со мной дела. Дверь там.
Она указала рукой на выход.
Валентина Петровна, осознав, что битва проиграна, а её главный источник дохода иссяк, прибегла к последнему средству. Она схватилась за сердце и начала медленно оседать на пол.
— Ох… сердце… плохо мне… воды…
Это был коронный номер, проверенный годами. Обычно при виде этого Марина тут же бросалась за таблетками, вызывала скорую, суетилась и умоляла маму успокоиться. Но не сегодня.
Она достала из кармана телефон, набрала 103 и спокойно сказала в трубку: — Скорая? Здравствуйте. Адрес… Женщине шестьдесят два года, жалуется на боли в сердце. Да, ждём.
Затем она посмотрела на мать, которая, приоткрыв один глаз, с удивлением наблюдала за её хладнокровием.
— Скорая едет, мама. Не волнуйся. Врачи тебе помогут. Если это действительно сердце, тебя госпитализируют и обследуют. А если симуляция — выпишут штраф за ложный вызов. Ты уж определись до их приезда.
Мать моментально села на полу. Её лицо выражало крайнюю степень изумления. Спектакль провалился с оглушительным треском. Она медленно поднялась на ноги, отряхивая юбку. В её глазах плескалась неприкрытая ненависть.
— Ты… ты мне ещё поплачешь, — прошипела она. — Ты ещё приползёшь ко мне на коленях, будешь прощения просить! Но я тебя не прощу! Ты мне больше не дочь!
— Как скажешь, — пожала плечами Марина. — Света, не забудьте отменить вызов, когда выйдете.
Она открыла входную дверь и встала рядом, недвусмысленно давая понять, что аудиенция окончена.
Валентина Петровна, бросив на неё последний испепеляющий взгляд, вылетела на лестничную клетку. Светлана, проходя мимо, злобно прошипела: «Стерва!», но Марина даже не удостоила её ответом.
Дверь захлопнулась. Замок щёлкнул.
Марина прислонилась спиной к холодной двери и медленно сползла по ней на пол. Её трясло. Не от страха или сожаления. От освобождения. Она сделала это. Она наконец-то сказала «нет». Она разорвала этот порочный круг, в котором жила всю свою сознательную жизнь.
Слёзы покатились по её щекам. Но это были не слёзы обиды или жалости к себе. Это были слёзы облегчения. Она плакала, и вместе со слезами из неё выходило всё то, что отравляло её душу годами: чувство вины, долга, несправедливости.
Она знала, что это не конец. Это только начало. Мать и сестра так просто не отступят. Они начнут войну. Будут звонить родственникам, жаловаться, поливать её грязью, настраивать всех против неё. Будет тяжело. Но впервые в жизни Марина чувствовала, что готова к этой войне. Потому что теперь она будет сражаться за себя.
Сидя на полу в пустой тихой квартире, она вдруг поняла, что одиночество, которым её так яростно попрекала сестра, — это не проклятие, а её главная сила. Ей не на кого было оглядываться. Не от кого было зависеть. Она была свободна. И эта свобода была дороже любых денег и важнее любых родственных уз, которые на деле оказались лишь ядовитыми путами.
Вдалеке послышался вой сирены скорой помощи. Марина усмехнулась сквозь слёзы. Кажется, её родственницы забыли отменить вызов. Что ж, это уже их проблемы. Её проблемы с этого дня касались только её самой.
Прошла неделя. Неделя оглушительной, непривычной тишины. Телефон молчал. Никто не писал ей в мессенджерах гневных сообщений, не требовал денег, не жаловался на жизнь. Сначала Марина наслаждалась этим затишьем, но потом её начала одолевать тревога. Она слишком хорошо знала свою мать, чтобы поверить, что та так легко сдалась. Это было затишье перед бурей, и интуиция подсказывала, что следующий удар будет нанесён с фланга, оттуда, откуда она меньше всего его ждёт.
Предчувствие её не обмануло. В пятницу вечером, когда Марина возвращалась с работы, у подъезда её поджидала тётя Зоя, мамина двоюродная сестра и главный рупор семейных новостей. Тётя Зоя была женщиной внушительных габаритов, с громким голосом и непоколебимой уверенностью в собственной правоте по любому вопросу.
— Мариночка! А я тебя жду! — пророкотала она, перехватывая племянницу у самой двери. — Поговорить надо. Серьёзно.
Марина внутренне застонала. Разговор с тётей Зоей был равносилен допросу у следователя по особо важным делам.
— Здравствуйте, тётя Зоя. Я очень устала, может, в другой раз?
— Нет, сейчас! — отрезала тётка, бесцеремонно заходя вместе с ней в подъезд. — Дело не терпит отлагательств. Решается, можно сказать, судьба семьи.
Деваться было некуда. Через пять минут тётя Зоя уже сидела на её кухне, занимая собой почти всё пространство, и пила чай с тремя ложками сахара.
— Я вот чего пришла, Мариночка, — начала она издалека, внимательно изучая лицо племянницы. — Звонила мне Валя, твоя мать. Плакала. Говорит, ты её из дома выгнала, дочь родную прокляла, от семьи отреклась. Сердце у неё прихватило, скорую вызывали… Что ж ты делаешь, ирод в юбке? Мать до инфаркта довести хочешь?
Марина молча слушала эту заранее заготовленную тираду. Она даже не злилась. Она просто устала.
— Тётя Зоя, мама вам рассказала, из-за чего всё началось? Она упомянула, что пришла требовать с меня по тридцать тысяч в месяц на содержание Светы?
Тётка на мгновение смутилась, но тут же нашлась.
— Ну и что? А кто ей ещё поможет? Ты — старшая сестра! Это твой крест, твоя святая обязанность! Светочка — девочка слабенькая, неприспособленная к жизни. А ты у нас вон какая, пробивная, самостоятельная. На ноги встала, квартиру купила. Неужели тебе для родной кровиночки жалко какой-то тридцатки? Да это же копейки для тебя!
— Это половина моей свободной зарплаты, — спокойно поправила Марина. — И дело не в жадности. Дело в справедливости. Почему я должна содержать взрослую, здоровую женщину, которая просто не хочет работать?
— Не хочет? — всплеснула руками тётя Зоя. — Да ты что такое говоришь! Её же уволили! Несправедливо! Девочка в такой депрессии, а ты её попрекаешь! Да у тебя сердца нет! Все родственники в шоке! Звонила тётя Люба из Воронежа, дядя Коля из Твери… Все говорят, что Марина зазналась, родства не помнит! Стыд-то какой!
Марина смотрела на свою тётку и видела в ней точную копию матери. Те же манипуляции, то же давление на чувство вины, то же искажение фактов. «Все родственники» — это был их главный козырь. Создать общественное мнение, заставить почувствовать себя изгоем, отщепенцем.
— Тётя Зоя, а мама вам рассказала про миллион двести сорок тысяч, которые я им со Светой отдала за последние пять лет? — так же спокойно спросила Марина.
Тётка захлопала глазами. Эта цифра явно не входила в сценарий.
— Что? Какой миллион? Что ты выдумываешь? Валя говорила, ты иногда помогала по мелочи, продукты покупала…
— Я могу показать вам выписки с банковского счёта, — предложила Марина. — И кредитный договор, который я до сих пор выплачиваю за мамин «ремонт дачи».
Тётя Зоя на несколько секунд замолчала, переваривая информацию. Её уверенность заметно пошатнулась. Но отступать было не в её правилах.
— Ну… даже если и так! — нашлась она. — Это же семья! В семье не считают, кто кому сколько дал! Родители тебе жизнь подарили, а ты им копейки считаешь! Неблагодарная!
— Жизнь мне подарили, а не продали в рабство, — отрезала Марина. — Я благодарна за всё хорошее, что было. Но я не подписывалась на пожизненное спонсорство. Я хочу жить своей жизнью. Иметь свою семью, детей. Как я смогу это сделать, если буду работать на содержание мамы и сестры?
— Эгоистка! О себе только и думаешь! — вынесла вердикт тётка. — А если с матерью что случится? На чьей совести это будет? На твоей!
Она встала, давая понять, что миссия по «вправлению мозгов» окончена.
— Я тебя предупредила, Марина. Одумайся, пока не поздно. Позвони матери, извинись. Приди, в ногах поваляйся. Может, и простит тебя, великодушная душа. А нет — так и будешь одна куковать, всеми проклятая. И помни: стакан воды в старости тебе подать будет некому!
С этими словами она удалилась, оставив после себя тяжёлый запах нафталина и чувство омерзения.
Марина вымыла чашку, из которой пила тётка, так тщательно, словно пыталась смыть не только остатки чая, но и всю ту грязь, которую на неё вылили. Пророчество про «стакан воды» её не напугало. Она давно поняла, что такой стакан воды, поданный рукой её родственников, будет стоить ей слишком дорого. Уж лучше умереть от жажды.
Она была уверена, что визит тёти Зои — это только первая ласточка. Артиллерийская подготовка перед главным наступлением. И она не ошиблась.
На следующей неделе война перешла на новый уровень. Светлана явилась к ней на работу.
Марина работала ведущим экономистом в крупной строительной компании. У неё был свой небольшой кабинет, уважение коллег и репутация ответственного и компетентного специалиста.
Светлана влетела в её кабинет без стука, вся в слезах, с размазанной по лицу тушью. За ней испуганно заглядывала секретарша Леночка.
— Марина, я прошу прощения, она сказала, что это срочно, по семейным обстоятельствам…
— Всё в порядке, Леночка, спасибо, — остановила её Марина, вставая из-за стола. — Света, что ты здесь делаешь?
— Я не могу так больше! — зарыдала Светлана, бросаясь к ней и пытаясь обнять. Марина инстинктивно отстранилась. — Маме совсем плохо! Она не ест, не спит, всё время плачет! У неё давление скачет, кардиолог сказал — предынфарктное состояние! И всё из-за тебя!
Она говорила достаточно громко, чтобы её услышали в коридоре. Несколько любопытных голов уже заглядывали в приоткрытую дверь. Марина это прекрасно понимала. Это был спектакль, рассчитанный на публику. Цель — опозорить её, выставить бессердечной дочерью, доводящей родную мать до могилы.
— Света, прекрати истерику, — ледяным тоном сказала Марина. — Мы не дома. Это моё место работы.
— А мне всё равно! — не унималась сестра. — Пусть все знают, какая ты на самом деле! С виду такая правильная, успешная, а на самом деле — чудовище! Ты убьёшь нашу маму! Если с ней что-то случится, я тебя прокляну!
Марина подошла к двери и плотно её закрыла. Затем повернулась к сестре.
— Чего ты хочешь? Денег? Их не будет. Я своё решение не изменю.
— Мне не нужны твои проклятые деньги! — выкрикнула Светлана, хотя глаза её говорили об обратном. — Я хочу, чтобы ты одумалась! Чтобы ты пришла к маме и извинилась! Она тебя простит, она же мать!
— Мне не за что извиняться, — твёрдо сказала Марина. — А теперь уходи. И чтобы я тебя здесь больше никогда не видела. Если ты ещё раз появишься на моей работе, я вызову охрану.
— Ты… ты мне угрожаешь? Родной сестре?
— Я тебя предупреждаю. Твои театральные представления здесь неуместны. Уходи.
Видя, что и этот план провалился, Светлана сменила тактику. Слёзы мгновенно высохли, лицо исказила злоба.
— Ну, смотри, Марина. Ты об этом ещё очень сильно пожалеешь. Очень.
Она развернулась и, дёрнув ручку двери, вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
Марина села за стол. Руки дрожали. Это было подло, грязно и очень в духе её семьи. Она чувствовала на себе любопытные взгляды коллег, слышала их перешёптывания за стеной. Репутации, которую она выстраивала годами, был нанесён серьёзный удар.
Вечером ей позвонил начальник отдела, Андрей Викторович. Пожилой, интеллигентный мужчина, который всегда относился к ней с отеческой теплотой.
— Марина, здравствуй. Не буду ходить вокруг да около. До меня дошли слухи о сегодняшнем инциденте. Твоя сестра… устроила тут целое представление. Я не лезу в твои семейные дела, но пойми, наша компания — серьёзная организация. Нам не нужны скандалы. Постарайся, пожалуйста, чтобы подобное больше не повторялось.
— Я понимаю, Андрей Викторович. Этого больше не повторится. Я вам обещаю.
— Вот и хорошо, — смягчился он. — Я в тебе не сомневаюсь. Ты ценный сотрудник. Просто… держись.
Марина поблагодарила его и повесила трубку. Она сидела в темноте своей квартиры и чувствовала себя загнанной в угол. Они не оставляли ей выбора. Они планомерно разрушали её жизнь, пытаясь силой затащить обратно в болото, из которого она с таким трудом выбралась.
Она поняла, что обороняться больше нельзя. Нужно нападать. Но как? Что она могла сделать?
И тут в её голове родился план. Дерзкий, рискованный, но, возможно, единственно верный. План, который либо окончательно освободит её, либо разрушит всё до основания.
Она взяла телефон и набрала номер.
— Алло, Андрей? Привет. Это Марина… Да, я. У меня к тебе есть очень серьёзный разговор. И большая просьба.
На другом конце провода был её бывший парень. Тот самый, который ушёл, не выдержав её «семьи». Но они расстались по-хорошему, и он всегда говорил: «Если понадобится помощь — звони». Кажется, это время настало.
Андрей был удивлён её звонку, но выслушал внимательно. Он работал системным администратором в IT-компании, но его настоящей страстью была психология. Он много читал, посещал тренинги и отлично разбирался в людских манипуляциях. Когда-то он пытался открыть Марине глаза на её семью, но тогда она была не готова его услышать. Теперь же она сама просила о помощи.
— Они используют классическую тактику «токсичных» родственников, — сказал он после её долгого рассказа. — Виктимблейминг, газлайтинг, шантаж. Их цель — сломать твою волю и вернуть контроль. Сцена на работе — это уже агония. Они понимают, что теряют власть, и идут ва-банк.
— Что мне делать? — спросила Марина. — Я не могу позволить им разрушить мою карьеру.
— Тебе нужно перехватить инициативу. Устроить им показательное выступление, после которого они поймут, что игра окончена. У меня есть одна идея, но она потребует от тебя актёрского мастерства и стальных нервов.
План Андрея был прост и гениален. Он предложил сыграть роль, которую её семья никак не ожидала от «серой мыши» Марины.
Через два дня, в воскресенье, Марина позвонила матери. Она плакала в трубку, говорила, что была неправа, что всё осознала, что не может жить без семьи. Она умоляла о прощении и просила разрешения приехать, чтобы поговорить.
Валентина Петровна на том конце провода сначала держалась холодно, но потом оттаяла. В её голосе слышалось торжество победителя. Она милостиво разрешила «непутёвой» дочери явиться с повинной.
— И Светланочку с собой возьми, — добавила она. — Пусть тоже приедет. Надо же вам помириться.
Марина, продолжая всхлипывать, согласилась и поехала за сестрой. Светлана встретила её с надменным видом, но, услышав, что Марина едет «сдаваться», сменила гнев на милость и согласилась поехать с ней, чтобы насладиться триумфом.
Когда они вошли в квартиру матери, там их уже ждала тётя Зоя. Видимо, её пригласили в качестве зрителя на показательную порку.
Марина, с опухшими от «слёз» глазами, выглядела жалкой и раздавленной. Она вошла, опустив голову, и тихо сказала:
— Мама, прости меня. Я была неправа.
Валентина Петровна подбоченилась. — То-то же! Давно бы так! Думала, одна проживёшь? Сильная нашлась? А вот как прижало, как на работе проблемы начались, сразу к маме прибежала!
— Да, мама, ты была права, — покорно кивнула Марина. — Я всё поняла. Семья — это главное. Я готова помогать Свете. Сколько нужно.
Светлана и тётя Зоя переглянулись с довольными ухмылками. Победа была полной и безоговорочной.
— И… я хочу загладить свою вину, — продолжала Марина, доставая из сумки большую красивую коробку. — Это вам. Подарок. В знак примирения.
Она поставила коробку на стол. На ней был логотип известного бренда очень дорогой бытовой техники.
— Что это? — ахнула Светлана.
— Это новый кухонный комбайн. Последняя модель. Я видела, вы такой хотели, — сказала Марина, глядя на мать.
Валентина Петровна обожала кухонные гаджеты, и этот был её давней мечтой. Её лицо расплылось в довольной улыбке.
— Ну, вот… видишь, можешь же быть человеком, когда захочешь, — проворковала она, распаковывая подарок. — Спасибо, дочка. Я знала, что в тебе есть что-то хорошее.
— И это ещё не всё, — сказала Марина, и в её голосе появились новые, незнакомые нотки. — Я тут подумала… раз уж я теперь буду полностью содержать Свету, то, наверное, будет справедливо, если она переедет ко мне.
Все трое уставились на неё с недоумением.
— В смысле? — первой нашлась Светлана. — Зачем это?
— Ну как… — Марина обвела их удивлённо-наивным взглядом. — Чтобы я могла лучше о тебе заботиться. Контролировать твои расходы. Мы вместе будем составлять бюджет. Я буду выдавать тебе деньги на карманные расходы. Буду проверять, как ты ищешь работу. Помогать с резюме, заставлять ходить на собеседования. Я же теперь за тебя в ответе, верно? Я должна быть уверена, что мои деньги не тратятся на всякую ерунду.
Лицо Светланы вытянулось. Перспектива жить под тотальным контролем сестры, отчитываясь за каждую потраченную копейку, её явно не радовала.
— Я… я не хочу к тебе переезжать, — пробормотала она. — Мне и с мамой хорошо.
— Но как же я буду тебя содержать на расстоянии? — с деланным беспокойством спросила Марина. — Нет-нет, так не пойдёт. Переедешь ко мне. И, кстати, раз уж я беру на себя все расходы, то твою комнату здесь, мама, можно будет сдавать. Дополнительный доход в семью. Тысяч двадцать пять, думаю, можно будет брать.
Валентина Петровна, которая до этого момента с восторгом разглядывала комбайн, замерла. Сдавать комнату Светы? В её идеально устроенной трёхкомнатной квартире? Пустить чужого человека?
— Ты с ума сошла? — прошипела она. — Никто ничего сдавать не будет!
— Но почему? — невинно захлопала ресницами Марина. — Деньги же лишними не бывают. Мы могли бы на них сделать ремонт на даче. Тот самый, на который ты когда-то брала кредит. Кстати, о кредитах…
Она снова полезла в сумку и достала ту самую папку с документами.
— Я тут подумала… раз мы теперь одна дружная семья, то и долги у нас должны быть общие. Вот мой кредит, который я брала для тебя, мама. Вот расписка Светы. Общая сумма — триста пятьдесят тысяч. Плюс проценты. Предлагаю разделить на троих. Будем гасить вместе. Справедливо ведь?
Тётя Зоя, до этого молча наблюдавшая за сценой, поперхнулась чаем. Светлана смотрела на сестру с откровенным ужасом. Мать побагровела.
— Ты… ты что задумала? — прорычала она.
— Ничего, — улыбнулась Марина самой милой из своих улыбок. — Я просто хочу, чтобы всё было по-честному. По-семейному. Мы же семья. Мы должны всё делить поровну. И радости, и трудности. И доходы, и долги. Разве не так вы меня учили?
Она смотрела на их ошеломлённые, растерянные, злые лица и чувствовала невероятный прилив сил. Она больше не была жертвой. Она была режиссёром этого спектакля.
— Так что, Светочка, собирай вещи. Завтра утром за тобой заеду. Будем жить вместе. Дружно. Помогать друг другу. Я научу тебя экономить, готовить, убирать. Ты же у нас такая «неприспособленная к жизни». Буду тебя адаптировать. Бесплатно. Из сестринской любви.
Тишина в комнате стала такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Мать, сестра и тётка смотрели на Марину, как на пришельца с другой планеты. Они не узнавали её. Куда делась та забитая, безотказная девочка, из которой можно было вить верёвки? Перед ними стояла спокойная, уверенная в себе женщина с хищной улыбкой, которая только что одним махом разрушила их уютный мирок и перевернула все правила игры.
И в этот момент Марина поняла, что она победила. Не криком, не скандалом, а их же собственным оружием. Она до абсурда довела их требования, показав всю их уродливую суть.
— Знаешь что… — первой опомнилась Светлана, её голос дрожал от ярости. — Не нужно мне твоей помощи! И денег твоих не нужно! Я сама справлюсь!
— Да? — с искренним удивлением подняла брови Марина. — А как же депрессия? Предынфарктное состояние мамы?
— Обойдёмся! — рявкнула Валентина Петровна, отодвигая от себя коробку с комбайном, как будто та была прокажённой. — Забирай свои подачки! Мы не нищие! Проживём как-нибудь без тебя!
— Ну, раз так, — Марина с лёгким поклоном убрала папку и коробку. — То я, пожалуй, пойду. У меня ещё дела. Рада была всех видеть. Если что, звоните.
Она развернулась и спокойно пошла к выходу, чувствуя на своей спине три пары испепеляющих взглядов. Она не оглянулась. Она знала, что если оглянется, то увидит на их лицах нечто большее, чем просто злость. Она увидит страх. Страх перед силой, которую они сами в ней разбудили.
Когда за ней закрылась дверь, Марина не сползла по ней на пол и не заплакала. Она спустилась по лестнице, вышла на улицу, глубоко вдохнула свежий весенний воздух и рассмеялась. Громко, свободно, счастливо.
Она знала, что это ещё не финал. Впереди её ждало много интересного. Но теперь она была к этому готова. Игра перешла на её поле. И она собиралась установить на нём свои правила. Главное из которых гласило: «Больше никто и никогда не будет ездить на мне верхом». И где-то в глубине души она была даже благодарна своей сумасшедшей семейке. Ведь именно они, сами того не желая, сделали её такой — сильной, независимой и, наконец, по-настоящему свободной.
Но, садясь в машину, она заметила в почтовом ящике матери странное, официального вида письмо. Любопытство взяло верх, и, пользуясь тем, что ящик был не заперт, она его достала. Это было уведомление из банка о просроченной задолженности по ипотечному кредиту на их квартиру. Сумма долга была астрономической. И дата оформления кредита совпадала с тем временем, когда отец Марины, незадолго до своей смерти, внезапно уехал на «долгие заработки на Север», откуда так и не вернулся. В голове Марины, как осколки калейдоскопа, начали складываться разрозненные факты, намеки, обрывки фраз. И новая, страшная догадка начала обретать форму, грозя перевернуть всё, что она знала о своей семье, с ног на голову.
