— Я же говорила тебе не трогать мои вещи! — голос свекрови разнёсся по всей квартире, когда Татьяна случайно задела старую вазу в коридоре.
Ваза покачнулась, но устояла. Татьяна замерла, понимая, что сейчас начнётся очередной скандал. Три месяца назад они с Павлом переехали жить к его матери, Лидии Петровне, после того как их съёмная квартира стала слишком дорогой. «Временно», — обещал муж. «Пока не накопим на первоначальный взнос».
Лидия Петровна вылетела из кухни, вытирая руки о фартук. Её глаза метали молнии.
— Это ваза моей матери! Антиквариат! А ты со своими руками-крюками…
— Я просто проходила мимо, — тихо оправдывалась Татьяна. — Даже не дотронулась.
— Конечно, не дотронулась! — свекровь подошла к вазе, осматривая её со всех сторон. — Сама двигается, да? Я же вижу, как ты на мои вещи смотришь. Думаешь, когда я умру, всё твоё будет?
Татьяна почувствовала, как кровь прилила к лицу. Три месяца унижений, три месяца постоянных обвинений.
— Лидия Петровна, я никогда…
— Мам, хватит! — Павел вышел из комнаты, недовольно глядя на обеих женщин. — Опять вы ссоритесь из-за ерунды.
— Из-за ерунды? — свекровь театрально всплеснула руками. — Твоя жена чуть не разбила вазу твоей бабушки! Это тебе ерунда?
— Она же сказала, что не трогала, — вяло возразил Павел.
— Ах, она сказала! — Лидия Петровна усмехнулась. — Конечно, ты своей женушке веришь больше, чем родной матери.
Павел устало потёр виски. Эти ссоры изматывали его. Каждый день одно и то же — мать придиралась к Татьяне по любому поводу, а та молча терпела.
— Давайте просто успокоимся, — предложил он. — Мам, иди чай пить. Таня, пойдём в комнату.
— Вот так всегда! — свекровь демонстративно развернулась. — Уводишь её, защищаешь. А то, что она в моём доме хозяйничает, тебя не волнует!
Татьяна прикусила губу, чтобы не ответить. Хозяйничает? Она даже чашку чая себе не могла налить без разрешения Лидии Петровны.
В их комнате — единственном месте в квартире, где можно было спрятаться от свекрови — Павел сел на кровать.
— Потерпи ещё немного, — сказал он, не глядя на жену. — Я зарплату получу, премию обещали. Ещё пара месяцев, и съедем.
— Пара месяцев? — Татьяна села рядом. — Паша, ты три месяца назад говорил «пара недель». Потом «месяц». Теперь «пара месяцев». Что дальше — год?
— Не драматизируй, — он раздражённо дёрнул плечом. — Мама не такая уж плохая. Просто привыкла жить одна.
— Не такая плохая? — Татьяна не верила своим ушам. — Она каждый день находит повод унизить меня! Вчера при твоей тёте назвала меня неумехой, потому что я не так, как она, складываю полотенца!
— Ну, у мамы свои привычки…
— Привычки? — Татьяна встала. — А когда она сказала, что я специально не беременею, чтобы не привязывать тебя к себе — это тоже привычка?
Павел молчал. Он помнил тот разговор, но тогда промолчал, не захотел ссориться с матерью.
— Я больше не могу так жить, — Татьяна подошла к окну. — Либо мы съезжаем, либо… либо я уеду одна.
— Куда ты уедешь? — фыркнул Павел. — К родителям в деревню?
Татьяна резко обернулась. В её глазах стояли слёзы:
— Да, к родителям. Там меня хотя бы человеком считают.
— Перестань, — Павел подошёл к ней, попытался обнять, но она отстранилась. — Ты же знаешь, я люблю тебя. Просто мама… она всю жизнь для меня жила. Отца не было, она одна меня растила.
— И теперь считает, что ты ей всем обязан, — закончила Татьяна. — А я тут третья лишняя.
За дверью послышались шаги. Лидия Петровна явно подслушивала.
— Мам! — крикнул Павел. — Мы разговариваем!
— А я что, не в своей квартире? — донёсся обиженный голос. — Не имею права по коридору пройти?
Татьяна покачала головой:
— Вот так каждый день. Даже поговорить нормально не можем.
На следующее утро Татьяна проснулась от громкого разговора на кухне. Лидия Петровна говорила по телефону:
— Да, Верочка, представляешь? Живут тут у меня, едят моё, а благодарности никакой. Невестка нос воротит, будто я ей прислуга.
Татьяна тихо встала, стараясь не разбудить Павла. На часах было семь утра — рано для выходного дня, но свекровь специально говорила громко, чтобы её услышали.
— А вчера вазу чуть не разбила! Мамину вазу! — продолжала Лидия Петровна. — Я ей говорю: руки свои убери от моих вещей. А она губы надула, обиделась. Тонкая натура, видите ли.
Татьяна прошла в ванную, стараясь не слушать. Но голос свекрови проникал сквозь двери:
— Паша мой совсем с ума сошёл. Её защищает постоянно. Мать родную забыл. Я его растила, ночей не спала, а теперь я никто, а эта — всё.
После душа Татьяна вернулась в комнату. Павел уже проснулся, сидел на кровати с телефоном.
— Слышал? — спросила она.
— Что? — он поднял взгляд.
— Твоя мама с Верой Ивановной обсуждает, какая я плохая невестка.
— Не обращай внимания, — Павел снова уткнулся в телефон. — Мало ли что люди болтают.
— Люди? — Татьяна не верила своим ушам. — Это твоя мать!
— Ну и что? Поговорит и успокоится.
Татьяна молча начала одеваться. В груди росла обида, смешанная с гневом. Муж даже не пытался её защитить.
На кухне Лидия Петровна уже закончила разговор и накрывала на стол. Увидев невестку, демонстративно отвернулась.
— Доброе утро, — сказала Татьяна.
Молчание.
— Я кофе сварю? — попыталась ещё раз Татьяна.
— Кофе мой пить будешь? — не оборачиваясь, спросила свекровь. — Свой купи.
— Но мы же вчера продукты покупали вместе…
— Вместе! — Лидия Петровна резко развернулась. — Ты сто рублей в общий котёл положила, а ешь на пятьсот! Это называется «вместе»?
— Мы с Пашей отдали вам десять тысяч в этом месяце, — напомнила Татьяна.
— Десять тысяч? — свекровь рассмеялась. — За квартиру в Москве? Да вы бы тридцать платили за съёмную! А тут живёте в трёхкомнатной, все удобства, и ещё недовольны!
Вошёл Павел, потягиваясь:
— Что за крики с утра?
— Твоя жена мне счета предъявляет, — Лидия Петровна всплеснула руками. — Десять тысяч они дали! Благодетели!
— Мам, прекрати, — устало сказал Павел. — Таня, свари кофе всем.
Татьяна стиснула зубы. Даже не «пожалуйста». Просто приказ — свари кофе. Как прислуге.
Она молча достала турку, насыпала кофе. Лидия Петровна села за стол, демонстративно отодвинув стул подальше от того места, где обычно садилась невестка.
— Паша, помнишь Наденьку Соколову? — вдруг оживилась свекровь. — Дочка тёти Зины?
— Помню, — Павел сел за стол. — А что?
— Развелась она. От мужа ушла. Говорят, изменял он. Теперь одна с ребёнком. Вчера её встретила — похорошела, похудела. Спрашивала о тебе.
Татьяна чуть не выронила турку. Свекровь при ней обсуждала других женщин?
— И что? — равнодушно спросил Павел.
— Ничего, — Лидия Петровна посмотрела на невестку. — Просто говорю. Хорошая девочка была. Хозяйственная. Не то что некоторые.
— Мам! — предупреждающе сказал Павел.
— Что «мам»? Я просто рассказываю. Или мне и говорить теперь нельзя в собственном доме?
Татьяна поставила кофе на стол и вышла из кухни. Слёзы душили её. Она забежала в комнату, достала телефон и набрала номер матери.
— Мам? — голос дрогнул. — Можно я к вам приеду?
— Конечно, доченька! — встревожился голос в трубке. — Что случилось? Опять эта ведьма?
— Я больше не могу, мам. Она теперь про других женщин при мне рассказывает. Какие они хорошие, не то что я.
— Собирай вещи и приезжай. Прямо сейчас.
Татьяна начала складывать одежду в сумку. Вошёл Павел:
— Ты чего?
— Уезжаю. К родителям.
— Из-за того, что мама про Надю рассказала? — он сел на кровать. — Не глупи.
— Глупи? — Татьяна обернулась. — Твоя мать каждый день унижает меня, а ты делаешь вид, что ничего не происходит!
— Она не унижает, просто…
— Просто что? — Татьяна бросила в сумку джинсы. — Просто привыкла? Просто характер такой? Сколько можно оправдывать её хамство?
— Это не хамство, а…
— А что? — Татьяна остановилась, глядя мужу в глаза. — Скажи мне, Паша. Если это не хамство, то что?
Павел молчал. Он не знал, что ответить. В глубине души понимал, что жена права, но признать это означало пойти против матери.
— Я думал, ты меня любишь, — наконец сказал он.
— Люблю, — Татьяна села рядом. — Но твоя мать убивает эту любовь. Каждый день, по капле. И ты ей помогаешь своим молчанием.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Защитил меня. Сказал ей, что я твоя жена и она должна меня уважать. Или найди нам жильё. Любое. Комнату, койко-место — что угодно, только не здесь.
— У нас нет денег на жильё, — Павел развёл руками.
— Есть, — Татьяна достала телефон. — Я нашла комнату за пятнадцать тысяч. В час езды от твоей работы. Не фонтан, но своё.
— Пятнадцать тысяч? Плюс коммуналка, проезд… Мы не потянем.
— Потянем, если ты попросишь повышение. Или найдёшь подработку. Или… или мы оба будем работать больше. Всё лучше, чем это.
В дверь постучали.
— Паша, — голос Лидии Петровны был слащаво-ласковым. — Выйди на минутку. Поговорить надо.
Павел вышел. Татьяна слышала, как они о чём-то шептались в коридоре. Через пять минут муж вернулся с странным выражением лица.
— Мама хочет с тобой поговорить, — сказал он.
— О чём? — насторожилась Татьяна.
— Не знаю. Говорит, важное что-то.
Татьяна неохотно вышла в коридор. Лидия Петровна стояла у той самой злополучной вазы.
— Присядь, — кивнула она на стул.
Татьяна осторожно села. Свекровь некоторое время молчала, потом достала из кармана фартука сложенный лист бумаги.
— Знаешь, что это? — спросила она.
— Нет.
— Завещание. Моё завещание.
Татьяна напряглась. К чему это свекровь?
— Я вчера к нотариусу ходила, — продолжала Лидия Петровна. — Всё оформила. Квартира после моей смерти перейдёт Паше. Вся. Целиком.
— Это ваше право, — осторожно сказала Татьяна.
— Но есть нюанс, — свекровь улыбнулась. — Если вы разведётесь, ты не получишь ничего. Даже если будете в браке на момент моей смерти — квартира только Пашина. Добрачное имущество, полученное по наследству. Понимаешь?
Татьяна почувствовала, как кровь отлила от лица:
— Вы думаете, я за квартирой замуж выходила?
— А разве нет? — Лидия Петровна наклонилась ближе. — Молодая, красивая, могла бы богатого найти. А выбрала моего Пашу. Инженера с средней зарплатой. Почему?
— Потому что люблю его!
— Любишь? — свекровь рассмеялась. — Тогда почему сумку собираешь? Любящая жена терпит ради мужа.
— Я терплю вас, а не его!
— Одно и то же, — Лидия Петровна выпрямилась. — Я его мать. Обидишь меня — обидишь его. Бросишь меня — бросишь его. Выбирай.
Татьяна встала:
— Я выбираю. Выбираю уехать отсюда.
— Вот и славно, — кивнула свекровь. — Паша найдёт себе жену получше. Которая будет уважать его мать.
Татьяна вернулась в комнату. Павел сидел на кровати, уставившись в пол.
— Ты слышал? — спросила она.
— Слышал.
— И что скажешь?
— Мама права, — тихо сказал он. — Если ты меня любишь, то потерпишь.
Татьяна не верила своим ушам:
— Потерплю? Потерплю, как твоя мать показывает мне завещание и обвиняет в корысти?
— Она просто хочет защитить меня…
— От кого? От меня? — Татьяна схватила сумку. — Знаешь что, Паша? Оставайся со своей мамочкой. Вдвоём. Навсегда.
— Таня, подожди!
Но она уже выбежала из комнаты. В коридоре стояла Лидия Петровна с торжествующей улыбкой:
— Что, невестка, не вышло квартирку отхватить?
Татьяна остановилась:
— Знаете что? Мне не нужна ваша квартира. И ваш сын мне больше не нужен. Потому что мужчина, который не может защитить жену от хамства матери — не мужчина вовсе. Маменькин сынок.
— Как ты смеешь! — взвизгнула свекровь.
— Смею. И ещё кое-что скажу. Вы останетесь одна. Совсем одна. Потому что ни одна нормальная женщина не выдержит рядом с вами. И Паша останется холостяком при живой маме-наседке.
Лидия Петровна побагровела:
— Пошла вон из моего дома!
— С удовольствием.
Татьяна вышла, громко хлопнув дверью. На лестнице её догнал Павел:
— Таня, вернись! Давай поговорим!
— О чём? — она обернулась. — О том, как твоя мать будет и дальше меня унижать, а ты будешь молчать?
— Я поговорю с ней…
— Поздно, Паша. Три месяца я ждала, что ты поговоришь. Хватит.
— Но я люблю тебя!
— А я тебя любила. Любила. Прошедшее время, понимаешь?
Татьяна спустилась вниз, не оглядываясь. Павел остался стоять на лестнице.
Через неделю Татьяна жила у родителей. Мама суетилась вокруг неё, папа молча обнимал. Они не задавали лишних вопросов, просто были рядом.
На восьмой день позвонил Павел:
— Таня, можно приехать?
— Зачем?
— Поговорить. Пожалуйста.
Татьяна согласилась встретиться в кафе в соседнем городке. Павел приехал бледный, с синяками под глазами.
— Плохо выглядишь, — заметила она.
— Плохо сплю, — он сел напротив. — Таня, вернись.
— К твоей маме? Никогда.
— Нет, не к маме. Я снял квартиру. Однокомнатную, далеко от центра, но наша.
Татьяна удивлённо подняла брови:
— Откуда деньги?
— Взял кредит. И устроился на вторую работу. Вечерами буду чертежи делать на дому.
— А мама?
— Мама… — Павел помолчал. — Мы с ней поссорились. Сильно. Она сказала, что я предатель, что выбрал жену, а не мать.
— И что ты ответил?
— Что да, выбрал жену. Потому что мать у меня всегда будет матерью, что бы ни случилось. А жену я могу потерять. Уже почти потерял.
Татьяна смотрела на него, не зная, что сказать. Неделю назад она была уверена, что всё кончено. А теперь…
— Паша, дело не только в квартире…
— Знаю, — он взял её за руку. — Дело в том, что я трус. Не защитил тебя. Позволил матери унижать тебя. Прости меня.
— А если твоя мать заболеет? Если ей понадобится помощь?
— Поможем. Но жить с ней больше не будем. Никогда.
Татьяна молчала, переваривая услышанное. Павел достал из кармана ключи:
— Вот. От нашей квартиры. Если хочешь, поехали прямо сейчас. Посмотришь.
— А твоя мама? Она же не оставит нас в покое.
— Я поговорил с ней. Точнее, попытался. Она кричала, плакала, угрожала лишить наследства. Я сказал, что мне не нужно её наследство. Мне нужна моя жена.
— И она согласилась? — недоверчиво спросила Татьяна.
— Нет. Сказала, что я ей больше не сын. Что она меня не знает.
— Паша…
— Она опомнится, — он сжал её руку. — А если нет… Что ж, это её выбор. Я свой сделал.
Татьяна смотрела на мужа. Он изменился. Неделя без неё, видимо, заставила его о многом подумать.
— Покажи квартиру, — наконец сказала она.
Квартира оказалась маленькой, но уютной. Окна выходили во двор, где росли старые липы. Мебели почти не было — только то, что Павел успел купить на распродаже.
— Я понимаю, не дворец, — смущённо сказал он. — Но своё. И свекрови тут нет.
Татьяна прошлась по комнатам. На кухне стоял новый электрочайник, в углу — коробки с посудой.
— Откуда посуда?
— Купил. Выбирал, как ты любишь. Белую, с голубыми цветочками.
Татьяна открыла коробку. Действительно, белые тарелки с голубым узором. Такие, о каких она мечтала.
— А постельное бельё?
— Тоже купил. Голубое, как ты хотела. И покрывало. И шторы заказал, через неделю привезут.
Она обернулась к мужу:
— Ты всё это сам?
— Сам. Хотел, чтобы тебе понравилось. Чтобы ты почувствовала — это твой дом. Наш дом. Где никто не скажет тебе, что ты тут лишняя.
Татьяна почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы:
— А как же твоя мама?
— Я ездил к ней вчера. Попытался объяснить. Сказал, что люблю её, но не могу жертвовать своей семьёй. Она выгнала меня. Сказала, чтобы я не появлялся, пока не разведусь с тобой.
— Паша, она же твоя мать…
— И останется ею. Но я больше не позволю ей управлять моей жизнью. И унижать мою жену.
Татьяна подошла к окну. Во дворе играли дети. Нормальный двор, нормальный дом. Без скандалов, без унижений.
— Дай мне время подумать, — сказала она.
— Конечно. Сколько нужно.
Думала она недолго. Вечером того же дня позвонила Павлу:
— Я возвращаюсь. Но с условиями.
— Любыми.
— Первое: мы живём отдельно от твоей матери. Всегда.
— Согласен.
— Второе: если она начнёт меня оскорблять, ты встанешь на мою защиту. Не промолчишь, не уйдёшь от конфликта, а защитишь.
— Обещаю.
— Третье: решения о нашей семье мы принимаем вдвоём. Не ты, не я, не твоя мать — мы вдвоём.
— Конечно.
— И последнее. Мы сходим к психологу. К семейному. Чтобы научиться правильно выстраивать границы с твоей матерью.
— Согласен.
Через два дня Татьяна переехала в новую квартиру. Павел встретил её с букетом полевых цветов — таких, какие она любила.
Первые недели были трудными. Лидия Петровна названивала по несколько раз в день. То плакала, то угрожала, то умоляла. Павел терпеливо объяснял, что любит её, но жить будет с женой.
На третью неделю свекровь приехала к ним. Татьяна открыла дверь.
— А, это ты, — процедила Лидия Петровна. — Довольна? Отобрала сына у матери?
— Проходите, — спокойно сказала Татьяна. — Чай будете?
— От тебя? Ни за что!
Из комнаты вышел Павел:
— Мама, зачем ты приехала?
— Посмотреть, как вы тут живёте в своей конуре, — свекровь окинула взглядом прихожую. — Квартирка-то маленькая. Не то что моя.
— Зато наша, — сказал Павел. — Мам, если ты приехала ругаться, лучше уезжай.
— Я приехала вразумить тебя! Ты же погибнешь с ней! Она тебя использует!
— Мама, хватит, — Павел взял мать за плечи. — Таня — моя жена. Я её люблю. И если ты не можешь это принять, мне очень жаль.
— Жаль ему! — Лидия Петровна всплеснула руками. — Мать родную бросил, а ему жаль!
— Я тебя не бросал. Я всегда буду твоим сыном. Но я уже взрослый человек, у меня своя семья.
— Семья! — фыркнула свекровь. — Посмотрим, сколько ваша семья продержится.
Она развернулась и ушла. Татьяна и Павел остались стоять в прихожей.
— Тяжело? — спросила она.
— Да, — честно ответил он. — Но правильно.
Прошёл месяц. Лидия Петровна больше не приезжала, но продолжала звонить. Павел терпеливо выслушивал её жалобы, но на все предложения вернуться отвечал отказом.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Татьяна открыла — на пороге стояла свекровь. Но не та грозная и властная женщина, а какая-то постаревшая, уставшая.
— Можно войти? — тихо спросила она.
— Конечно, — Татьяна отступила в сторону.
Лидия Петровна прошла в кухню, села на стул. Татьяна молча налила чай, поставила на стол печенье.
— Спасибо, — неожиданно сказала свекровь.
Татьяна удивлённо подняла брови.
— Я думала, — продолжила Лидия Петровна. — Много думала. Вера Ивановна, соседка моя, сказала, что я дура. Что сына потеряю из-за своей гордости.
Татьяна молчала, давая свекрови выговориться.
— Я всю жизнь для Паши жила. Когда муж ушёл, я думала — вот вырастет сын, будет мне опорой. А он вырос и… ушёл. К тебе.
— Он не уходил, — мягко сказала Татьяна. — Он просто стал взрослым.
— Может быть, — Лидия Петровна подняла глаза. — Я плохая свекровь, да?
Татьяна некоторое время молчала, потом ответила:
— Вы просто мать, которая боится потерять сына. Но своим страхом вы его и теряете.
— Что мне делать? — в голосе свекрови появились слёзы. — Я не хочу его потерять. Он всё, что у меня есть.
— Это неправда, — возразила Татьяна. — У вас есть работа, подруги, увлечения. А теперь может быть и невестка. Если вы захотите.
— Ты… ты не злишься на меня?
— Злилась. Но злость прошла. Остались границы, которые я прошу уважать.
— Какие границы?
— Это наш дом. Здесь мы принимаем решения. Вы можете советовать, но не приказывать. Можете приходить в гости, но не хозяйничать. Можете быть бабушкой нашим будущим детям, но не заменять им мать.
Лидия Петровна кивнула:
— Я понимаю. Я… я попробую.
Вошёл Павел. Увидев мать, замер:
— Мам? Что ты здесь делаешь?
— Пью чай с невесткой, — ответила Лидия Петровна. — Если она не против.
— Не против, — сказала Татьяна. — Садись, Паш. Мама принесла пирог.
— Пирог? — удивился Павел.
— С яблоками, — свекровь достала из сумки свёрток. — Как ты любишь.
Они сидели втроём за столом, пили чай с пирогом. Говорили о погоде, о работе, о планах на отпуск. Осторожно, будто заново учась общаться.
Когда Лидия Петровна собралась уходить, Татьяна проводила её до двери.
— Спасибо, — сказала свекровь. — За чай. И за… за разговор.
— Приходите ещё, — искренне предложила Татьяна. — Только позвоните сначала.
— Обязательно позвоню.
Свекровь ушла. Павел обнял жену:
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что дала ей шанс. Не обязана была.
— Она твоя мама. А значит, часть нашей семьи. Просто ей нужно было понять, где её место в этой семье.
— Думаешь, получится? Наладить отношения?
— Не сразу. Но если мы все будем стараться — получится.
И получилось. Не сразу, не просто, но получилось. Лидия Петровна научилась звонить перед визитом, не давать непрошеных советов, уважать границы молодой семьи. Татьяна научилась видеть в свекрови не врага, а одинокую женщину, которая боялась старости.
А через год, когда Татьяна сообщила о беременности, Лидия Петровна расплакалась от счастья. И первый подарок для внука купила именно она — маленькие пинетки с голубыми слониками.
— Можно я буду хорошей бабушкой? — спросила она, глядя на невестку. — Не такой свекровью, какой была, а хорошей бабушкой?
— Конечно, можно, — улыбнулась Татьяна. — Мы все учимся быть семьёй.
И они учились. День за днём, шаг за шагом. Учились уважать друг друга, слышать, понимать. И однажды Татьяна поняла, что больше не чувствует себя чужой. Она была дома — в своей семье, где у каждого есть место и каждый важен.
