Кухня была тесная, но именно в ней, как в полевом штабе, решались судьбы всей семьи. На столе — недоеденный салат «Оливье» с новогоднего застолья (Людмила принципиально доедала всё сама, «потому что деньги на улице не валяются»), а напротив неё сидел Николай, привычно уткнувшись в телефон.
— Коля, ты мне объясни по-человечески, — голос Людмилы дрожал, но не от слабости, а от злости. — С каких это пор твоя мать решила, что моя квартира — это филиал дома престарелых?
— Ну… Люд, ну не начинай, — Николай виновато почесал шею. — У неё давление скачет, сердце шалит. Врач сказал — нельзя одной жить. Ты же понимаешь, она пожилая женщина…
— Пожилая женщина, — перебила его Людмила, — может прекрасно жить у себя в трёхкомнатной на Лесной, где она меня десять лет назад из кухни выгоняла со словами: «Молодым — где угодно, а тут у меня привычки». Что изменилось?
— Она продала квартиру, — Николай выдохнул, как будто признавался в измене. — Хотела внукам помочь, знаешь же…
Людмила замолчала. Она буквально почувствовала, как её сердце рухнуло куда-то в желудок.
— Продала? — голос стал ледяным. — И ты, значит, ничего не сказал?
— Я думал, ты поймёшь… — пробормотал Николай, пряча глаза.
— Понять? — Людмила рассмеялась резко, будто ножом. — Понять, что твоя мать теперь хозяйка в моей квартире? Что мне придётся слушать, как я «неправильно мою полы» и «слишком поздно ложусь»?
— Люда, — Николай потянулся к ней за руку, но она отдёрнула.
— Нет, Коля. Вот это — предательство, — тихо сказала она, и его руки повисли в воздухе.
Валентина Петровна приехала через неделю. Чемоданы, коробки, два ковра — и всё это втиснулось в пространство, где до сих пор было уютно. Теперь квартира выглядела так, будто в ней поселился ремонт с комплексом превосходства.
— Людочка, дорогая, — протянула свекровь, едва переступив порог. — Я постараюсь не мешать, ты же знаешь, я лёгкая на подъём… Только шкафчик на кухне освободи, мои специи туда поставим. Я без них как без рук.
— Конечно, — отозвалась Людмила с таким же сладким голосом, каким обычно сообщают, что соседская собака покусала ребёнка.
— А это что у тебя в холодильнике? — Валентина Петровна уже тянула руку. — Ой-ой-ой, колбаса с пальмовым маслом. Колюшка, ты посмотри, чем тебя жена кормит!
— Мама, ну хватит, — попытался остановить её Николай, но безрезультатно.
— Не хватит! — вспыхнула та. — В моём доме всегда было всё по-другому.
— А я напомню, где мы сейчас? — холодно произнесла Людмила. — Это мой дом.
— Ну что ты, мы же семья! — свекровь всплеснула руками. — Какая разница, кто на кого записал бумажки?
— Для тебя, может, и никакой, — прошипела Людмила. — А для меня огромная.
Ссоры начались уже в первый день. Людмила не выдерживала чужого вторжения. Даже её кот, толстый рыжий барон, демонстративно ушёл спать в ванную, спасаясь от бабушкиных нравоучений.
— Ты неправильно держишь нож, Людочка, — Валентина Петровна нависала над ней, пока та резала хлеб.
— Спасибо, что напомнили, — парировала Людмила, — а то я сорок лет резала неправильно, и никто не догадался меня остановить.
Николай сидел за столом и делал вид, что занят кроссвордом.
— Коля, скажи ей! — потребовала Валентина Петровна.
— Я… э-э… — промямлил он.
— Конечно, молчи, — усмехнулась Людмила. — Ты у нас мастер на все дела: и мебель починить не можешь, и слово сказать не можешь.
Вечером конфликт взорвался окончательно.
— Я не позволю! — крикнула Людмила, когда свекровь попыталась переставить мебель в её спальне.
— Девочка, — презрительно сказала Валентина Петровна. — Тут слишком мало воздуха. Надо всё передвинуть, чтобы дышать легко.
— Мне и так дышится легко, пока вы не начинаете хозяйничать! — Людмила буквально сжала кулаки.
— Ой-ой, какие мы нервные, — насмешливо протянула свекровь. — Небось оттого, что детей нет, вот и срываешься на старших.
— Замолчи, — глухо сказала Людмила.
— Что-что? — Валентина Петровна сделала шаг ближе.
— Я сказала: замолчи! — Людмила толкнула её плечом, не выдержав.
— Ты видишь, Коля? — закричала свекровь. — Она на меня руку подняла!
Николай встал, как школьник на разборке.
— Люда… ну зачем так…
— Зачем? — глаза Людмилы блестели. — Затем, что у меня больше нет ни сил, ни терпения. Ты впустил её в мою жизнь без спроса. Ты разрушил мой дом.
— Это и мой дом тоже, — тихо сказал Николай.
И именно эта фраза стала ударом под дых.
Ночью Людмила лежала без сна. Она смотрела в потолок и чувствовала, что что-то внутри неё сдвигается. Она больше не могла молчать. В голове крутилась одна мысль: «Если я промолчу сейчас — всё, меня больше не будет».
Именно тогда она решила: либо завтра всё изменится, либо она сама изменит всё до конца.
Утро началось с того, что в прихожей загремели пакеты. Людмила проснулась от глухого стука и раздражённого голоса.
— Коля, я тебе сказала, купи нормальные огурцы, а не вот эту резину! — Валентина Петровна, как хозяйка базара, раскладывала продукты по полкам. — А сметана где?
— Я… забыл, — виновато пробормотал Николай.
— Ну вот, Людочка, поздравляю, — громко, специально, чтобы она услышала из спальни. — Муж у тебя безрукий, голодный он у тебя будет, если я не прослежу.
Людмила резко села в кровати. Сколько можно? Вчерашняя сцена будто не врезалась им в память. «Хорошо, — подумала она, — я же предупреждала. Сегодня будут другие правила».
Она вышла в коридор.
— Доброе утро, — голос у неё был ровный, но глаза сверкали.
— О, наконец-то проснулась, — Валентина Петровна смерила её взглядом. — Женщина должна вставать вместе с мужем, а не к обеду.
— Женщина должна вставать тогда, когда ей удобно, — холодно ответила Людмила. — Тем более в своей квартире.
Николай сделал шаг вперёд, будто хотел вмешаться, но замер: две женщины уже сошлись, и любой его звук был бы лишним.
Днём Людмила обнаружила странность. В тумбочке в её спальне лежал конверт с документами на квартиру. Она всегда держала его там, «чтобы под рукой». Но теперь конверта не было.
— Коля, — позвала она с кухни. — Ты забирал бумаги?
— Нет, какие бумаги? — он выглянул из комнаты с растерянным лицом.
Людмила почувствовала, как холод пробежал по спине. Она знала: кроме неё и Николая, в этой квартире теперь хозяйничает ещё один человек.
Она зашла в гостиную. Валентина Петровна сидела на диване и вязала шарф, как будто это был фронт, а она — генерал, не спешащий покидать окоп.
— Вы случайно не брали конверт из моей спальни? — спокойно спросила Людмила.
— Ой, Людочка, — вздохнула свекровь. — У меня своих дел хватает. Какие ещё конверты?
— Там документы на квартиру, — подчеркнула Людмила.
— А-а, так это те бумажки, что валялись без присмотра? — Валентина Петровна пожала плечами. — Я их переложила в шкаф в коридоре. Нельзя же так разбрасывать серьёзные вещи, мало ли что.
Людмила чуть не задохнулась.
— Вы не имели права!
— Ой, девочка, — свекровь усмехнулась. — Какая разница, где лежат бумаги, если всё равно мы теперь одна семья?
— Мы? — Людмила шагнула ближе. — Это моя собственность. И если я ещё раз увижу, что кто-то роется в моих вещах — я вызову полицию.
— Ой-ой, какие слова, — с сарказмом сказала Валентина Петровна. — Муж у тебя есть? Есть. Значит, и я имею право.
— Нет, не имеете.
Они стояли почти вплотную, и напряжение было таким, что Николай, выглянувший в этот момент в гостиную, мгновенно отступил назад, как школьник, оказавшийся не в тот класс.
К вечеру Людмила поняла: дело пахнет чем-то хуже, чем бытовыми ссорами. Когда она заглянула в почтовый ящик, то нашла там письмо из Росреестра. Кто-то подал запрос о выписке из ЕГРН на её квартиру.
Она села за кухонный стол, уставившись в бумагу. Руки дрожали.
— Коля, ты подавал запрос? — голос был тихим, но опасным.
— Я? Нет, конечно, — он поперхнулся чаем. — Зачем мне?
— А кто тогда?
Ответа не последовало.
— Ты понимаешь, что без согласия собственника такие запросы просто так не подают? — голос Людмилы крепчал. — Кто-то хочет узнать всё про мою квартиру.
— Ну мало ли… Может, ошибка, — Николай снова уткнулся в чашку.
В этот момент в комнату вошла Валентина Петровна.
— Чего вы тут шумите? — спросила она, заметив бумагу в руках Людмилы.
— Вы? — Людмила подняла глаза.
— А что я? — невинно пожала плечами та. — Хотела просто узнать, как правильно оформить доли. Вдруг что случится, чтоб всё честно было.
— Честно? — Людмила усмехнулась. — Ваша честность — это когда всё переписывается на Колю.
— А что, неправильно? — глаза свекрови сверкнули. — Это же его родной дом, он здесь вырос.
— Нет, Валентина Петровна. Его родной дом — там, где вы меня из кухни выгоняли. А эта квартира — моя. Моя!
— Посмотрим, — сказала свекровь, и голос её был как лезвие.
Ночью Людмила долго не могла уснуть. В голове крутилась мысль: «Они готовят что-то. Она не просто так запрос сделала. А Коля? Он либо соучастник, либо… либо слишком слаб, чтобы остановить».
Она смотрела на мужа, который мирно храпел рядом, и впервые за двадцать лет брака почувствовала к нему не жалость и не усталость — а почти враждебность.
«Если он предаст — я его выгоню, — решила она. — Выгоню обоих. Пусть идут хоть к чёрту на кулички».
Утро принесло новый удар. Людмила вернулась с работы и застала в прихожей Валентину Петровну с каким-то мужчиной в костюме.
— Вот, Алексей Сергеевич, посмотрите, здесь у нас комната светлая, просторная, — говорила свекровь, демонстративно открывая дверь спальни.
— А это что значит? — Людмила замерла на пороге.
— Людочка, — сладко сказала Валентина Петровна. — Мы просто смотрим варианты. Вдруг решим разделить квартиру на две студии. Это же выгодно!
— Выгоните этого человека немедленно! — голос Людмилы сорвался.
— Да ладно вам, — вмешался мужчина. — Я просто оценщик, ничего такого.
— Вон отсюда! — закричала Людмила. — Из моей квартиры, сейчас же!
Мужчина поспешно ретировался, оставив свекровь и Людмилу лицом к лицу.
— Ты с ума сошла? — прошипела Людмила. — Это мой дом!
— Нет, девочка, — холодно сказала Валентина Петровна. — Это наш дом. И я не позволю, чтобы мой сын остался ни с чем.
В тот вечер Людмила закрылась в спальне и впервые за долгое время заплакала. Но это были не слёзы отчаяния, а слёзы ярости.
Она поняла: завтра будет решающий день. Завтра она либо поставит точку, либо её сотрут с карты собственной жизни.
С самого утра в квартире стояла тревожная тишина, словно дом знал, что сегодня решится его судьба. Людмила ходила по комнатам и ощущала каждый угол, каждый предмет — они были свидетелями её борьбы.
В коридоре раздался звон ключей. Николай и Валентина Петровна вернулись из «короткой прогулки». Но Людмила уже ждала их — с новым комплектом замков на столе.
— Это что? — первым заговорил Николай, увидев железные коробки.
— Замки, — спокойно ответила Людмила. — Сегодня я ставлю их.
— Ты с ума сошла! — свекровь всплеснула руками. — Это же и его квартира!
— Нет, Валентина Петровна, — Людмила сделала шаг вперёд. — Это только моя квартира. У нотариуса можно проверить. Ваш сын тут всего лишь зарегистрирован, но собственником не является.
— Но мы семья! — выкрикнул Николай.
— Семья? — она засмеялась коротко и зло. — Когда ты позволил своей матери водить по моим комнатам каких-то «оценщиков»? Когда ты молчал, пока она рылась в моих документах? Семья — это когда за тебя встают, а не когда предают.
— Людочка, ну ты перегибаешь… — попытался смягчить Николай.
— Замолчи! — её голос стал резким. — Сегодня я даю вам выбор. Вы уходите добровольно — или я вызываю полицию и пишу заявление о незаконном вмешательстве в моё имущество.
— Ты меня выгонишь? — Николай замер, будто не верил.
— Уже выгнала, — холодно сказала Людмила.
Валентина Петровна подалась вперёд:
— Ты думаешь, обойдёшься без нас? Сама будешь тут сидеть, старая девка без детей?
Людмила выдержала её взгляд.
— Лучше быть одной и свободной, чем жить с вами в рабстве.
Она открыла дверь и указала на выход.
— Вон. Оба.
Николай стоял, переминаясь, и искал хоть какой-то шанс.
— Люда… может, мы всё-таки… — начал он.
Но взгляд её был железным.
— Поздно, Коля. Поздно.
И в этот момент Людмила почувствовала, что её руки дрожат, но это была дрожь освобождения.
Через час замки уже сменили. Квартира снова принадлежала только ей — тихая, уставшая, но её.
Она села на диван, закрыла глаза и впервые за долгое время вдохнула полной грудью.
«Я выстояла. Я защитила себя. И пусть дальше будет что угодно — я уже не дам никому отнять мою жизнь».
