Ольга поставила пакеты на пол в прихожей и с наслаждением выпрямилась. Спина, верная подруга всех библиотекарей, недовольно хрустнула. Из кухни пахло вчерашними котлетами и почему-то пылью, хотя она только в выходные протирала все поверхности. Игорь сидел за кухонным столом, спиной к ней, и что-то сосредоточенно крутил в руках. На столе, рядом с его локтем, лежала аккуратная белая коробочка с надкусанным яблоком. Сердце Ольги пропустило удар, а потом забилось быстрее, тревожно, как птица в закрытой банке.
– Это что? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Игорь медленно повернулся. На его лице, обычно чуть одутловатом и недовольном, играла самодовольная улыбка, от которой морщины у глаз казались не старческими, а почти мальчишескими. Он поднял руку, демонстрируя гладкий, блестящий прямоугольник последней модели.
– А? Как тебе? Камера – огонь! – он помахал телефоном в воздухе. – Наконец-то не стыдно людям показать.
Ольга молча смотрела на него. Она не спрашивала, откуда деньги. Она знала ответ. Вернее, она знала, что ответа не будет, или он будет лживым и расплывчатым, как туман над утренней рекой. Тридцать лет брака научили её не задавать вопросов, на которые не хочешь слышать ответы. Она просто смотрела на полированное стекло, в котором мутно отражалась её уставшая фигура в стареньком плаще, и чувствовала, как что-то холодное и тяжёлое опускается на дно души. Это был не просто телефон. Это был символ. Символ всего, что происходило в их жизни последние лет десять.
– Поздравляю, – сухо сказала она, начиная разбирать пакеты. Кефир, творог, батон. Обыденность, от которой сводило скулы.
– Вот, – Игорь отложил драгоценную игрушку и принял серьёзный вид. Тот самый вид, который он принимал, когда собирался сообщить что-то неприятное, облекая это в форму заботы. – Я тут звонил маме… Антонине Петровне, в общем. Плохо ей. Совсем расклеилась. Давление скачет, суставы ломит, говорит, ночами не спит. Врач сказал, надо обследование полное делать, в платной клинике. И санаторий потом, хороший, с процедурами.
Ольга замерла с пачкой масла в руке. Холодная фольга неприятно холодила пальцы. Она знала этот заход. Знала каждое слово, каждую интонацию, которая последует дальше. Это был хорошо отрепетированный спектакль одного актёра.
– И что? – спросила она так тихо, что сама едва расслышала.
– Что-что… Деньги нужны, Оль. Большие деньги. Я тут прикинул… В общем, придётся тебе отпуск отменять.
Он сказал это буднично, как будто речь шла о покупке нового чайника. Отменяй отпуск. Четыре слова, которые прозвучали как выстрел. Ольга медленно опустила масло на стол. Её отпуск. Её Мурманск. Её северное сияние, о котором она мечтала со студенчества, когда впервые увидела фотографии в журнале «Вокруг света». Два года она откладывала с каждой зарплаты, с каждой подработки – брала на дом перепечатывать старые архивы, помогала студентке-заочнице с курсовой. Она отказывала себе в новом платье, в походе в кафе с подругами, в хорошем креме для рук. Каждая сэкономленная тысяча рублей была ступенькой к мечте. У неё на полке, за томиками Чехова, лежал яркий буклет турфирмы. «Охота за Авророй Бореалис». Она знала его наизусть. Знала расписание, название гостиницы, имена гидов. Этот отпуск был не просто поездкой. Это был её личный островок свободы в океане серого быта, её обещание самой себе, что в жизни ещё есть место для чуда.
– Отменяй отпуск, – повторил Игорь, видя её молчание. Он уже начинал раздражаться. – Деньги нужны маме. Ты же понимаешь, это святое.
И он снова взял в руки свой новый, пахнущий пластиком и успехом телефон. И в этот момент Ольга почувствовала, как тяжёлый холод на дне её души сменился обжигающим, яростным жаром. Он поднялся по венам, ударил в виски. Она посмотрела на мужа – на его ухоженные руки, на новый джемпер, который она ему не покупала, на блестящий экран, отражавший его довольное лицо. И впервые за много лет она увидела не просто своего мужа Игоря, а совершенно чужого, постороннего мужчину, который только что беззастенчиво украл её мечту.
Она ничего не сказала. Молча взяла пакеты и ушла в свою комнату. Она не плакала. Слёзы кончились много лет назад, оставив после себя только сухую, выжженную пустыню внутри. Ольга села на кровать и невидящим взглядом уставилась в окно, за которым начинался очередной тульский вечер. Ветки старого клёна царапали серое небо. А она думала только об одном: северное сияние переливается зелёным, фиолетовым и розовым. И она должна его увидеть. Во что бы то ни стало.
Ночью она почти не спала. Игорь умиротворенно похрапывал рядом, положив новый телефон на тумбочку экраном вверх, словно икону. Ольга смотрела в потолок и прокручивала в голове их разговор. Каждое слово, каждая интонация. «Деньги нужны маме». Эта фраза была его щитом и мечом на протяжении всей их совместной жизни. Маме нужно было поменять окна, потом – купить новую стиральную машину, потому что старая «слишком шумит», потом – оплатить курс массажа у «очень дорогого специалиста». И каждый раз это совпадало с какими-то планами Ольги. Планировали съездить на выходные в Ясную Поляну? У мамы прихватило сердце. Хотела пойти на курсы итальянского? Маме срочно понадобилась новая микроволновка.
Она встала, на цыпочках вышла из спальни. На кухне, в тишине, её раздражение обрело форму холодного, трезвого расчёта. Она достала из шкафа свою старую записную книжку, где каллиграфическим почерком – профессиональная привычка – были расписаны все траты на поездку. Авиабилеты, гостиница, экскурсии, непредвиденные расходы. Сумма была значительной, но подъёмной. Рядом, на другой странице, она прикинула стоимость обследования в лучшей частной клинике Тулы и примерную цену путевки в подмосковный санаторий. Цифры были сопоставимы. Но был один нюанс. Её деньги, лежавшие на личном сберегательном счёте, который она пополняла два года. И его телефон, стоимость которого составляла добрую треть «маминого лечения».
Она вернулась в комнату и подошла к книжному шкафу. Пальцы сами нашли нужную полку. За томиком «Дамы с собачкой» лежал буклет. Глянцевая бумага была уже немного затерта по краям. Она открыла его. С фотографии на неё смотрели счастливые люди в ярких комбинезонах на фоне фантастического зелёного всполоха в чернильном небе. Она провела пальцем по картинке, словно могла почувствовать морозный воздух. И в этот момент она приняла решение. Не эмоциональное, не на зло мужу. А тихое, твёрдое, как замерзшая земля. Решение жить.
Утром она позвонила сыну. Артёму было двадцать восемь, он жил отдельно со своей девушкой, работал программистом и давно уже существовал в своей собственной вселенной.
– Привет, мам. Что-то случилось? – его голос в трубке был бодрым, но немного отстраненным.
– Тёма, здравствуй. Да нет, всё в порядке. Я просто хотела спросить… Папа тебе не говорил про бабушку?
В трубке повисла короткая пауза.
– А, да, говорил вчера. Что там всё серьёзно, обследование нужно… Мам, ты если что, не переживай, мы с Катей тоже поможем, чем сможем. Тысяч десять-пятнадцать найдём.
Ольга закрыла глаза. «Мы поможем». Он даже не спросил, что думает она. Сценарий уже был написан и утвержден отцом.
– А про мой отпуск он тебе говорил?
– Ну… да. Говорил, что придётся, наверное, отложить. Мам, ну ты же сама понимаешь, бабушка… это же не шутки. Отпуск никуда не денется, съездишь в следующем году.
«В следующем году». Как легко он это сказал. Для него, молодого и здорового, год – это просто миг. А для неё, пятидесятичетырехлетней женщины, «следующий год» звучал как «никогда».
– Понятно, – ровно сказала Ольга. – Спасибо, сынок. Я просто хотела узнать.
– Да не за что, мам. Ты держись там. Папе привет.
Она положила трубку. Ощущение одиночества стало почти физическим. Как будто её заперли в комнате без окон и дверей. Вся её семья – муж, сын – они были по ту сторону стены, в своём мире, где её мечты не имели никакой ценности.
Днём, во время обеденного перерыва, она сделала то, чего не делала уже много лет. Она солгала. Сказала своей сменщице Светлане, что ей нужно срочно отлучиться по делам в пенсионный фонд, и вышла из библиотеки. Вместо фонда она села на маршрутку и поехала на другой конец города, к свекрови.
Антонина Петровна жила в стандартной хрущевке, но квартира её всегда отличалась почти стерильной чистотой. Дверь открыла она сама. Бодрая, в цветастом домашнем халате, от неё пахло валокордином и свежеиспеченными булочками.
– Оленька! Какими судьбами? Проходи, я как раз плюшки испекла.
Ольга вошла в небольшую, залитую солнцем кухню. На столе, рядом с вазочкой с плюшками, стояла новая орхидея в дорогом керамическом горшке и лежала невскрытая коробка дорогих конфет.
– Как вы себя чувствуете, Антонина Петровна? Игорь вчера звонил, так переживал за вас. Говорит, совсем плохо вам.
Свекровь махнула рукой, но в глазах её промелькнуло удовольствие.
– Ой, да разве ж это плохо? Так, возрастное. Давление пошаливает, когда погода меняется. Ноги к вечеру гудят. А Игорёк – он у меня паникёр. Чуть я кашляну, он уже скорую готов вызывать. На прошлой неделе примчался, принёс вот, – она кивнула на конфеты и орхидею, – говорит, «мама, тебе надо себя баловать». Золотой сын, нечего сказать.
Ольга пила чай, ела удивительно вкусную, воздушную плюшку и слушала рассказы свекрови о соседях, о ценах на рынке, о новом сериале по телевизору. Ни слова о необходимости срочного обследования. Ни намека на санаторий. Она просто пожилая женщина, которой нравится внимание сына и которая не прочь немного пожаловаться на болячки, как и все в её возрасте. А дорогая орхидея и швейцарские конфеты на столе кричали громче всяких слов. Это были деньги. Часть тех денег, которых якобы не было.
Она ушла от свекрови с лёгким сердцем и тяжёлой головой. Лёгким – потому что её худшие опасения не подтвердились. Тяжёлой – от осознания масштаба лжи, в которой она жила. Это была не просто манипуляция. Это была система. Хорошо отлаженный механизм, где она была лишь ресурсом.
Вечером, возвращаясь с работы, она зашла в небольшой туристический магазинчик, который всегда обходила стороной. Внутри пахло кожей и пропиткой для ткани. Она долго ходила между рядами, трогая руками термобельё, флисовые кофты, непромокаемые штаны. А потом увидела его. Ярко-синий шарф из мягкой шерсти, почти такого же цвета, как всполохи на картинке в буклете. Она без колебаний подошла к кассе и расплатилась. Это была её первая покупка для себя за долгое время. Не из необходимости, а из чистого желания. Когда она вышла на улицу, сжимая в руке бумажный пакет, ей показалось, что дышать стало легче.
Дома её ждал второй акт спектакля. Игорь встретил её в прихожей с озабоченным лицом.
– Ну что, ты звонила в турфирму? Узнала, как вернуть деньги? Там же штрафы, наверное. Надо торопиться.
Ольга молча разулась, повесила плащ. Потом посмотрела ему прямо в глаза.
– Я сегодня была у твоей мамы, Игорь.
Он на мгновение замер. На его лице промелькнула тень паники, но он быстро взял себя в руки.
– И что? Увидела, как ей плохо? Я же говорил.
– Я видела, что она испекла прекрасные плюшки, – спокойно ответила Ольга. – И что у неё на столе стоит новая орхидея. И что она ничего не знает ни про какое срочное обследование и санаторий. Она просто немного жалуется на давление, как и любая женщина в её возрасте.
Игорь побагровел.
– Ты… ты что себе позволяешь? Ты поехала шпионить за моей матерью? Да как у тебя совести хватило? Она старый, больной человек, а ты устраиваешь ей допросы!
– Я не устраивала допросов. Я просто пила чай и разговаривала с ней. В отличие от тебя, Игорь. Ты ведь даже не заезжал к ней, да? Просто позвонил, чтобы создать себе повод.
Это был удар в самое больное место. Он отшатнулся.
– Я… я забочусь о ней! Я единственный, кто о ней думает! А ты… Ты всегда была эгоисткой! Тебе твои поездки важнее здоровья матери!
– Мои поездки? – Ольга усмехнулась, и в этой усмешке было больше горечи, чем веселья. – Игорь, у меня не было «поездок» уже лет пятнадцать. У меня был огород, заготовки на зиму, ремонт в твоей квартире и твоя мама. А эта поездка – не просто «поездка». Это моя мечта. Единственная. И я её не отдам. Ни тебе, ни твоим выдуманным поводам.
– Ах, мечта! – взвизгнул он. – А мой долг перед матерью – это не мечта? Это реальность! Ты прожила со мной тридцать лет, Оля! Мы семья! А в семье принято друг другу помогать!
– Да, Игорь. Только в нашей «семье» почему-то всегда помогаю я. Своим временем, своими силами, своими деньгами. Я не отменяю свой отпуск. Точка.
Она развернулась и пошла в свою комнату, оставив его стоять посреди прихожей. Она слышала, как он что-то кричал ей вслед про неблагодарность, про то, что она пожалеет. Но она не слушала. Она подошла к шкафу, достала чемодан, который стоял на антресолях, и раскрыла его на полу. Он пах нафталином и забвением. Ольга открыла окно. Морозный ноябрьский воздух ворвался в комнату, очищая пространство от запаха лжи и старых обид. Она достала из пакета свой новый синий шарф и положила его на самое дно чемодана. Первым.
Следующие несколько дней превратились в холодную войну. Игорь с ней не разговаривал. Он демонстративно вздыхал, когда она проходила мимо, громко хлопал дверями, а по вечерам с показной грустью разговаривал по телефону с сыном, жалуясь на «мамино чёрствое сердце». Ольга делала вид, что не замечает. Она жила своей, отдельной жизнью. Ходила на работу, возвращалась, готовила ужин на двоих, который они ели в полном молчании, а потом уходила в свою комнату и методично собирала вещи.
Она купила термоноски, тёплую шапку, варежки. Каждая новая вещь в чемодане была маленькой победой. Она распечатала электронные билеты на самолёт и положила их в паспорт. Она перечитывала отзывы туристов, смотрела фотографии Мурманска, составляла список мест, которые хочет посетить, кроме основной экскурсии. Она строила свой мир, в котором не было места для манипуляций Игоря.
За два дня до отъезда он предпринял последнюю атаку. Он подкараулил её на кухне, когда она заваривала себе чай. Он выглядел поникшим и несчастным.
– Оля, – начал он тихо, заискивающе. – Ну, может, мы можем договориться? Я понимаю, ты обиделась. Я был неправ, вспылил. Но мама… она ведь и твоя свекровь. Давай так: ты отменишь поездку, а я… я продам телефон, и мы все деньги отдадим маме. И ещё добавим.
Ольга медленно повернулась к нему. Она смотрела на него долго, изучающе. Как энтомолог на редкое насекомое. Он действительно верил в то, что говорит? Или это был просто очередной ход в его бесконечной игре?
– Не нужно ничего продавать, Игорь. Твой телефон – это твой телефон. Мой отпуск – это мой отпуск. А твоей маме я сама куплю путевку в санаторий. Не самый дорогой, но хороший, в нашей области. На Новый год подарю. Она будет рада.
Он опешил. Такой вариант он не просчитывал.
– Как… как это? На какие деньги?
– На свои, – просто ответила Ольга. – Я ведь не только на Мурманск копила. Я всегда откладывала немного, «на чёрный день». Кажется, он настал. Только он не чёрный, Игорь. Совсем не чёрный.
И она ушла, оставив его с остывающим чаем и рухнувшими планами. Он понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно.
В день отъезда она проснулась задолго до будильника. В пять утра. За окном было темно и тихо. Игорь спал, отвернувшись к стене. Ольга тихо оделась, застегнула чемодан и в последний раз оглядела комнату, в которой прожила больше половины своей жизни. Странно, но она не чувствовала ни грусти, ни ностальгии. Только лёгкость.
Она выкатила чемодан в прихожую. На кухонном столе оставила записку: «Ужин в холодильнике. Буду через неделю». Никаких «целую», никаких «люблю». Просто констатация факта.
Когда она уже обувалась, из спальни вышел Игорь. Заспанный, в мятой пижаме. Он молча смотрел, как она завязывает шнурки на тёпных ботинках, как надевает куртку, как поправляет на шее свой новый ярко-синий шарф. В его глазах не было злости. Только растерянность и что-то похожее на страх. Он вдруг понял, что из дома уезжает не просто жена. Уезжает вся его устроенная, удобная жизнь.
– Ты… вернёшься? – спросил он шёпотом.
Ольга на мгновение замерла. Она посмотрела на него, на этого постаревшего, растерянного мужчину, и впервые за много дней почувствовала что-то вроде жалости. Но эта жалость была слабой, как далёкое эхо.
– Не знаю, Игорь, – честно ответила она. – Я еду смотреть на северное сияние. А что будет потом – посмотрим.
Она открыла дверь и вышла на лестничную площадку. И только когда за ней с тихим щелчком закрылся замок, она поняла, что не сказала ему главного. Она не просто едет смотреть на небо. Она едет, чтобы понять, есть ли у неё самой это небо. Или оно навсегда затянуто тучами.
Такси уже ждало у подъезда. Водитель, хмурый мужчина лет шестидесяти, молча погрузил её чемодан в багажник. Ольга села на заднее сиденье и назвала адрес аэропорта. Машина тронулась. Она не оглянулась на свои окна, в которых так и не зажёгся свет. Она смотрела только вперёд, на убегающую ленту дороги, на редкие фонари, выхватывающие из темноты уснувший город.
И вдруг её телефон, который она держала в руке, завибрировал. Сообщение от Артёма. Она открыла его, ожидая очередной порции упрёков или нравоучений. Но там было всего три слова: «Мам, счастливого пути». И смайлик-сердечко.
Ольга удивлённо моргнула. А потом на экране появилось ещё одно сообщение от него: «Я поговорил с отцом. И с бабушкой. Прости меня. Ты всё правильно делаешь».
И вот тогда она заплакала. Впервые за все эти дни. Это были не слёзы обиды или злости. Это были тихие, тёплые слёзы облегчения. Она плакала, глядя на проносящиеся за окном огни, и синий шарф на её шее впитывал солёные капли. Она не была одна. Её поняли. Её услышали.
Приехав в аэропорт, она ощутила себя странно и непривычно. Шум, объявления, суетливые люди с чемоданами – всё это казалось кадрами из какого-то фильма. Она прошла регистрацию, сдала багаж, и у неё осталось почти два часа до посадки. Ольга нашла свободное место у огромного панорамного окна с видом на лётное поле. Купила в автомате стаканчик горячего, невкусного кофе, но он показался ей самым лучшим напитком на свете.
Она смотрела, как взлетают и садятся самолёты, эти огромные железные птицы, и думала о том, что вся её предыдущая жизнь была похожа на ожидание в зале вылета. Она сидела, ждала, когда объявят её рейс, но объявляли всегда чужие. А теперь она держала в руках свой собственный посадочный талон.
Посадка в Мурманске встретила её резким, колючим ветром и запахом моря. Было холодно, по-настояшему, по-северному. Воздух был таким чистым и прозрачным, что, казалось, его можно пить. В небольшой группе туристов, которую встречал гид – молодой парень с обветренным лицом, – Ольга была самой старшей. Её это ничуть не смутило. Она чувствовала себя ровесницей этим двадцатилетним ребятам, такой же восторженной и предвкушающей чудо.
Их поселили в небольшой гостинице на окраине города. Вечером была назначена первая «охота». Они сели в микроавтобус и поехали далеко за город, в тундру, подальше от огней цивилизации. Дорога была долгой и тёмной. Ольга смотрела в окно, но видела только своё отражение и россыпь ярких, незнакомых звёзд.
Они остановились посреди заснеженного поля. Гид велел всем одеться потеплее и выходить. Мороз ударил в лицо, перехватило дыхание. Вокруг была абсолютная тишина и темнота, нарушаемая лишь хрустом снега под ногами. Небо было чистым, но пустым.
– Ждём, – сказал гид. – Это лотерея. Может, повезёт, а может, и нет.
Они стояли уже около часа. Ольга замёрзла, несмотря на термобельё и тёплую куртку. Пальцы на ногах онемели. Кто-то из молодых начал роптать. А она просто стояла и смотрела наверх. Она уже не ждала чуда. Ей было просто хорошо. Хорошо дышать этим морозным воздухом, чувствовать себя песчинкой под этим огромным, бархатным небом. И даже если она ничего не увидит, она знала, что приехала не зря.
И вдруг кто-то крикнул: «Смотрите!»
Ольга подняла голову. Сначала это была просто бледная, едва заметная полоса, похожая на облако. Но потом она начала расти, наливаться цветом. Сначала нежно-зелёным. Потом в ней появились фиолетовые прожилки. Полоса превратилась в огромный занавес, который медленно колыхался по всему небу, переливаясь, изгибаясь, танцуя.
Все замолчали. Было слышно только, как ветер шелестит в сухой траве, торчащей из-под снега. Ольга стояла, запрокинув голову, и не могла пошевелиться. Это было так грандиозно, так неправдоподобно красиво, что казалось сном. Все её обиды, все тридцать лет серой, унылой жизни, все Игоревы манипуляции, его новый телефон, старые котлеты – всё это съёжилось, стало маленьким, ничтожным и унеслось куда-то в эту ледяную космическую даль. Осталась только она и это танцующее небо. Она чувствовала, как по щекам снова текут слёзы, но на этот раз они тут же замерзали от мороза. И она смеялась. Тихо, беззвучно. Смеялась от счастья.
На обратном пути в автобусе все возбуждённо галдели, показывали друг другу фотографии на телефонах. А Ольга сидела у окна и молчала. Она ничего не фотографировала. Она знала, что никакая камера не сможет передать того, что она почувствовала. Эту картину она навсегда сохранила в своём сердце.
Она пробыла в Мурманске ещё три дня. Гуляла по городу, была у ледокола «Ленин», ела оленину в местном ресторане и много, очень много смотрела на море. Холодное, свинцовое, но живое. В день отъезда она зашла в сувенирный магазин и купила два подарка. Маленькую модель парусника для Артёма и тёплый шерстяной платок для свекрови. Для Игоря она не купила ничего.
В поезде, который уносил её обратно, в Тулу, она сидела у окна и смотрела на проплывающие мимо заснеженные леса. Она не знала, что ждёт её дома. Вернётся ли она в свою старую квартиру или снимет себе маленькую комнатку где-нибудь поближе к библиотеке? Простит ли она Игоря или подаст на развод? Она не знала ответов. Но впервые за много лет её это не пугало.
Телефон завибрировал. Сообщение от Светланы, её коллеги: «Ну как, видела своё чудо?». Ольга улыбнулась и набрала ответ: «Видела. Света, оно ещё прекраснее, чем на картинках».
Она отложила телефон и посмотрела на своё отражение в тёмном стекле вагона. На неё смотрела уставшая женщина с морщинками у глаз. Но глаза… Глаза у неё были совсем другие. В их глубине всё ещё плясали зелёные и фиолетовые всполохи.
Впереди была Тула. И новая, неизвестная жизнь. И почему-то впервые за много лет ей не было страшно. Это было только начало.
