Я сидела за праздничным столом, улыбалась через силу, а внутри все кипело. Тридцать лет мне сегодня стукнуло, а чувствую себя как на похоронах собственных. И все из-за этой… семейки моего дорогого мужа.
— Ну что, Машенька, — говорит свекровь Валентина Ивановна, и в голосе у нее такой яд, что хоть ложкой черпай, — тридцатник уже! А детей все нет…
Я вилку в руке сжимаю, думаю — ну началось. Каждый раз одно и то же. Как заезженная пластинка.
— Мам, — Андрей мой пытается вмешаться, — давай не будем…
— А что не будем? — перебивает его золовка Светка. — Правду говорить не будем? Три года замужем, а толку никакого!
Толку никакого! Я на эту дуру смотрю и думаю — а ты-то какой толк принесла? Двое детей от разных отцов, алименты не платят, на шее у родителей висишь!
— Света, — говорю я спокойно, — а как твои дела с алиментами? Получается что-нибудь выбить?
Лицо у нее кислое стало. Попала в точку.
— Это другое дело, — буркает она. — У меня хоть дети есть.
— Есть, — соглашаюсь я. — Только папы их где-то потерялись.
— Маша! — Андрей на меня шипит. — Что ты говоришь?
А что я говорю? Правду говорю! Надоело уже терпеть эти наезды!
— А я правду говорю, — отвечаю ему. — Или правду теперь нельзя?
Свекор Николай Петрович откашливается, рюмку поднимает:
— Ладно, бабы, хватит ругаться. Давайте за именинницу выпьем.
— За именинницу, — соглашается свекровь, но голос у нее такой, будто она за ушедшего в мир иной тост произносит.
Выпили. Я воду в себя вливаю и думаю — господи, как же мне все это надоело! Как надоели эти люди!
— А знаете, — вдруг говорит тетка Андрея, Зинаида Васильевна, — а у нас в подъезде Ленка Петрова замуж вышла. Ей двадцать восемь, а уже беременная!
— Вот видишь, — подхватывает свекровь, — а Ленка-то моложе тебя! И уже результат есть!
Результат! Как будто я на заводе работаю, план выполнять должна!
— Валентина Ивановна, — говорю я, стараясь голос ровным держать, — а может, дело не во мне?
— А в ком же? — удивляется она. — В Андрее? Да у него все в порядке! Он здоровый мужик!
— Откуда знаете? — спрашиваю. — Проверяли?
Тишина повисла. Все на меня уставились, как на сумасшедшую.
— Что ты несешь? — Андрей краснеет. — Какие проверки?
— А такие, — говорю я. — К врачу сходить, анализы сдать. А то получается — я виновата, а никто не проверял.
— Да как ты смеешь! — взвивается свекровь. — Мой сын здоровый! У него все нормально!
— А я что, больная? — спрашиваю. — Тоже все нормально!
— Тогда где дети? — не унимается она.
— А может, не хочу пока, — говорю я. — Может, не готова еще.
Ох, зря я это сказала! Как взорвались все!
— Не готова! — кричит свекровь. — В тридцать лет не готова! А когда готова будешь? В сорок?
— Эгоистка! — добавляет Светка. — Только о себе думаешь!
— О карьере, наверное, — ехидно замечает тетка Зина. — Современные девки все карьеристки!
Карьеристки! Я в магазине продавцом работаю, какая тут карьера!
— Маша, — Андрей берет меня за руку, — ну скажи им что-нибудь. Объясни.
Объясни! А что объяснять? Что я действительно не хочу детей? Что боюсь рожать в такой семье? Что не хочу, чтобы мой ребенок рос среди этих людей?
— Объяснять нечего, — говорю я. — Когда будет нужно, тогда и родим.
— Когда будет нужно! — передразнивает свекровь. — А нам когда нужно? Мы внуков хотим!
— А мне плевать, чего вы хотите, — вырывается у меня.
Все замолкли. Даже дети Светкины перестали шуметь.
— Что ты сказала? — тихо спрашивает свекровь.
— То, что сказала, — повторяю я. — Мне плевать на ваши хотелки.
— Маша! — Андрей хватает меня за руку. — Ты что творишь?
— Правду говорю, — отвечаю я. — Надоело уже терпеть!
— Вот она, истинная сущность! — торжествует свекровь. — Вот какая она на самом деле! Эгоистка и стерва!
Стерва! Меня стервой назвали! На моем собственном дне рождения!
— Знаете что, — встаю я из-за стола, — идите все… далеко и надолго!
— Маша! — Андрей вскакивает. — Куда ты?
— Домой, — отвечаю я. — К себе домой.
— Как домой? — не понимает он. — Мы же дома!
— Вы дома, — говорю я. — А я в гостях. У чужих людей.
— Мы не чужие! — кричит свекровь. — Мы семья!
— Какая семья? — смеюсь я. — Семья — это когда любят и поддерживают. А вы что делаете?
— Мы тебе правду говорим! — не унимается она.
— Вы меня унижаете! — кричу я. — На моем дне рождения унижаете!
— Никто тебя не унижает, — вмешивается свекор. — Просто говорим, как есть.
Как есть! А как есть — так это что я три года терплю эти наезды! Три года слушаю, какая я плохая жена!
— Знаете, как есть? — говорю я. — Как есть — так это что я вас всех сыта по горло! Что надоели вы мне до чертиков!
— Маша, успокойся, — Андрей пытается меня обнять.
— Не трогай меня! — отталкиваю его. — И не успокаивай! Три года я успокаивалась!
— Ну и что теперь? — спрашивает Светка. — Истерику закатишь?
— Не истерику, — отвечаю я. — Кое-что поважнее.
Иду в прихожую, куртку надеваю. Все за мной увязались, галдят что-то.
— Маша, не уходи, — просит Андрей. — Давай поговорим.
— Поговорим, — соглашаюсь я. — Только не здесь. И не при них.
— А при ком? — возмущается свекровь. — Мы же семья!
— Были семьей, — говорю я. — А теперь не знаю.
Выхожу на улицу, дышу полной грудью. Свобода! Наконец-то вырвалась из этого дурдома!
Андрей выбегает следом:
— Маша, подожди! Объясни, что происходит!
— А что тут объяснять? — оборачиваюсь к нему. — Твоя семейка меня достала. Окончательно и бесповоротно.
— Ну… они такие, — мнется он. — Но они же не со зла.
Не со зла! Конечно, не со зла! Просто от большой любви меня поливают грязью!
— Андрей, — говорю я серьезно, — мне надо тебе кое-что сказать.
— Говори, — кивает он.
— Только не здесь. Пойдем в кафе.
Идем в ближайшее кафе, садимся за столик. Андрей заказывает кофе, я — чай. Сижу, думаю, как начать.
— Ну? — торопит он. — Что хотела сказать?
— Андрей, — начинаю я, — я подала на развод.
Он кофе на стол проливает.
— Что?! — хрипит он. — Когда?
— Вчера, — честно отвечаю. — Документы подала.
— Но… но почему? — заикается он. — Из-за сегодняшнего?
— Не из-за сегодняшнего, — качаю головой. — Из-за всего. Сегодня была последняя капля.
— Маша, ты что, с ума сошла? — не верит он. — Мы же любим друг друга!
— Любим, — соглашаюсь. — Но этого мало.
— Как мало? — не понимает он.
— А вот так. Любовь — это хорошо. Но когда твоя семья меня ненавидит, жить становится невозможно.
— Они тебя не ненавидят, — возражает он. — Просто… характер у них такой.
Характер! У всех одинаковый характер — гадкий!
— Андрей, — говорю я, — а ты хоть раз за меня заступился? Хоть раз сказал им, чтобы отстали?
Молчит. Потому что не заступался. Ни разу.
— Вот видишь, — продолжаю я. — Ты выбрал их. А не меня.
— Я никого не выбирал! — возмущается он. — Это моя семья!
— И моя тоже была, — напоминаю. — Пока они меня не достали.
— Маша, ну давай все обсудим, — просит он. — Поговорим с родителями, объясним…
— Поздно, — качаю головой. — Я уже все решила.
— Но развод… это же серьезно, — пытается он меня переубедить.
— Очень серьезно, — соглашаюсь. — Поэтому я и решилась.
Он голову в руки хватается:
— Господи, как же так получилось?
— А вот так, — отвечаю я. — Постепенно. По капельке.
— А что с квартирой будет? — спрашивает он. — С деньгами?
А вот тут самое интересное начинается.
— С квартирой ничего, — говорю я. — Она твоя. А вот с деньгами…
— Что с деньгами? — настораживается он.
— А с деньгами все просто, — улыбаюсь я. — Я их сняла.
— Какие деньги? — не понимает он.
— Все наши сбережения, — объясняю терпеливо. — Со всех счетов.
Лицо у него белое стало.
— Как… как сняла? — заикается он.
— А очень просто. У меня же доверенность есть. Помнишь, ты мне оформлял?
Помнит. Еще как помнит. Год назад оформлял, когда в командировку ездил.
— Но… но это же наши общие деньги! — возмущается он.
— Были общие, — поправляю я. — А теперь мои.
— Ты не имеешь права! — кричит он.
— Имею, — спокойно отвечаю. — По доверенности имею.
— Маша, это же подлость! — не верит он.
— Подлость? — удивляюсь я. — А что твоя семейка со мной делала? Как это называется?
Молчит. Потому что понимает — я права.
— Сколько там было? — тихо спрашивает он.
— Восемьсот тысяч, — отвечаю я. — Неплохо накопили за три года.
— Восемьсот тысяч! — ахает он. — Маша, это же все наши сбережения!
— Мои сбережения, — поправляю я. — Теперь мои.
— Но как я жить буду? — растерянно спрашивает он.
— А как я должна была жить? — спрашиваю в ответ. — После того, как твоя мамочка меня стервой назвала?
— Она не со зла, — пытается он оправдать.
— Мне все равно, со зла или нет, — отвечаю я. — Результат один.
— Маша, ну давай договоримся, — просит он. — Половину верни. Честно же!
— Честно? — смеюсь я. — А честно было три года меня унижать? Честно было молчать, когда твоя мамаша меня поливала грязью?
— Я… я не знал, что тебе так тяжело, — мямлит он.
— Не знал! — фыркаю я. — А глаза у тебя для чего? Для красоты?
— Маша, ну пожалуйста, — он чуть ли не на коленях передо мной. — Давай все сначала. Я поговорю с родителями, объясню им…
— Поздно объяснять, — качаю головой. — Надо было три года назад объяснять.
— Но деньги… Маша, это же все, что у нас есть!
— У тебя есть, — поправляю я. — У меня теперь тоже есть.
Он телефон достает, кому-то звонит. Наверное, в банк. Проверить, правда ли я сняла деньги.
— Да… понятно… спасибо, — кладет трубку. Лицо у него совсем серое стало.
— Правда сняла? — спрашиваю я ехидно.
— Правда, — тихо отвечает он. — Все до копейки.
— Вот и славно, — довольно говорю я. — Значит, не вру.
— Маша, ну как же так можно? — не верит он. — Мы же муж и жена!
— Были, — поправляю я. — А теперь просто соседи по планете.
— Но я тебя люблю! — кричит он.
— И я тебя любила, — соглашаюсь. — Пока твоя семейка мне эту любовь не отбила.
— Они не хотели плохого, — снова он за своих заступается.
— Да мне плевать, чего они хотели! — взрываю я. — Результат важен! А результат такой — я больше не могу!
Сижу, смотрю на него и думаю — а ведь жалко его. Хороший мужик, работящий, не пьет, не бьет. Но мамкин сынок. И это все перечеркивает.
— А что теперь будет? — спрашивает он.
— А ничего особенного, — пожимаю плечами. — Разведемся, и все. Ты будешь жить со своей мамочкой, а я буду жить своей жизнью.
— А если они извинятся? — вдруг спрашивает он.
— Кто извинится? — не понимаю я.
— Ну… родители. Света. Если они извинятся, ты передумаешь?
Я на него смотрю и понимаю — он до сих пор не понимает. Думает, что дело в извинениях.
— Андрей, — говорю я терпеливо, — дело не в извинениях. Дело в том, что я больше не хочу быть частью этой семьи.
— Но почему? — не понимает он.
— Потому что в этой семье меня не любят. И не будут любить никогда.
— Любят, — возражает он. — Просто не умеют показать.
Не умеют показать! Да они прекрасно умеют показать — свою неприязнь!
— Андрей, — говорю я, — а ты помнишь, когда твоя мама хоть раз сказала мне что-то хорошее?
Молчит. Думает. И не может вспомнить.
— Вот видишь, — продолжаю я. — За три года ни одного доброго слова. Только наезды, только упреки.
— Ну… она такая, — мямлит он. — Характер сложный.
— У всех характер сложный? — спрашиваю. — У мамы, у Светы, у тети Зины? Все сложные?
— Они не привыкли к чужим, — объясняет он.
— За три года не привыкли? — удивляюсь я. — А когда привыкнут? Через десять лет?
— Маша, ну дай им время, — просит он.
— Я дала, — отвечаю я. — Три года дала. Больше не дам.
Андрей голову в руки прячет, сидит молчит. Понимает, наверное, что дело труба.
— А деньги ты вернешь? — спрашивает он тихо.
— Нет, — коротко отвечаю.
— Но это же не честно, — возмущается он.
— А честно было терпеть унижения? — спрашиваю я. — Три года терпеть?
— Ну хорошо, пусть будет нечестно, — соглашается он. — Но деньги-то зачем тебе? Одной столько не нужно.
— Еще как нужно, — возражаю я. — Квартиру снимать, обустраиваться, новую жизнь начинать.
— Новую жизнь, — повторяет он горько. — Без меня.
— Без тебя, — подтверждаю я. — И без твоей семейки.
— А вдруг не получится? — спрашивает он. — Одной-то тяжело.
— Получится, — уверенно говорю я. — Лучше одной, чем в плохой компании.
— Я плохая компания? — обижается он.
— Ты — хороший, — честно отвечаю. — А вот твоя семья — плохая.
— Но мы же пакет, — говорит он. — Меня без них не бывает.
— Вот именно, — киваю я. — Поэтому и развожусь.
Он еще немного посидел, попытался меня уговорить, но понял — бесполезно. Решение принято окончательно.
— Ладно, — встает он. — Пойду домой. Родителям объясню.
— Объясняй, — соглашаюсь я. — Может, до них дойдет.
— А ты? — спрашивает он. — Домой не пойдешь?
— Не пойду, — качаю головой. — Это уже не мой дом.
— А где жить будешь?
— Пока у подруги, — отвечаю. — А завтра квартиру искать начну.
— На мои деньги, — с горечью говорит он.
— На мои, — поправляю я. — Теперь они мои.
Уходит он, а я сижу еще немного, чай допиваю. Думаю — правильно ли я поступила? А потом вспоминаю сегодняшний вечер, лицо свекрови, слово «стерва» — и понимаю, что правильно. Очень правильно.
Иду к подруге Ленке. Она дверь открывает, видит мое лицо и сразу понимает:
— Что случилось? — спрашивает.
— Развожусь, — коротко отвечаю.
— Наконец-то! — облегченно вздыхает она. — А то я уже думала, ты до старости терпеть будешь.
— Думала, — признаюсь. — А потом поняла — жизнь одна. Нечего ее на мучения тратить.
— Правильно думаешь, — одобряет Ленка. — А что с деньгами? Поделите?
— Уже поделила, — улыбаюсь я. — Все взяла себе.
— Молодец! — хвалит она. — А то бы он их мамочке отдал!
Точно! Отдал бы! Не сомневаюсь!
— Оставайся у меня, — предлагает Ленка. — Пока квартиру не найдешь.
— Спасибо, — благодарю я. — Не откажусь.
На следующий день звонит Андрей:
— Маша, — говорит он, — мама хочет с тобой поговорить.
— Не хочу я с ней разговаривать, — отвечаю.
— Она извиниться хочет, — настаивает он.
— Поздно извиняться, — говорю я. — Надо было раньше думать.
— Ну дай ей шанс, — просит он.
— Давала я ей шансы, — отвечаю. — Три года давала.
— Маша, пожалуйста, — чуть ли не плачет он.
— Нет, — твердо говорю я. — И не проси.
Кладу трубку. А через час звонит свекровь:
— Машенька, — сладким голоском, — давай встретимся. Поговорим.
— Не о чем говорить, — отвечаю.
— Как не о чем? — удивляется она. — Мы же семья!
— Были семьей, — поправляю я. — А теперь нет.
— Машенька, ну я же не хотела тебя обидеть, — заискивает она.
Не хотела! Конечно, не хотела! Просто так получилось!
— Валентина Ивановна, — говорю я, — а когда вы меня стервой назвали, вы тоже не хотели обидеть?
— Ну… я погорячилась, — признает она. — Прости.
— Простила, — отвечаю я. — И развелась.
— Как развелась? — пугается она. — Еще же не развели!
— Разведут, — уверенно говорю. — Дело времени.
— Машенька, ну не делай глупостей, — умоляет она. — Андрей же тебя любит!
— И я его люблю, — соглашаюсь. — Но этого мало.
— Как мало? — не понимает она.
— А вот так. Нельзя любить человека и одновременно ненавидеть его семью.
— Мы тебя не ненавидим! — возражает она.
— Да? — удивляюсь я. — А что тогда вы делали три года?
— Мы… мы переживали, — мямлит она. — За Андрея переживали.
— А за меня кто переживал? — спрашиваю.
Молчит. Потому что никто не переживал.
— Вот видите, — продолжаю я. — За сына переживали, а на жену наплевать.
— Не наплевать, — слабо возражает она. — Просто… ты сильная. Сама справишься.
— Справлюсь, — соглашаюсь я. — Без вас справлюсь.
— Машенька, ну что ты так? — всхлипывает она. — Мы же исправимся!
— Поздно исправляться, — отвечаю я. — Три года было времени исправляться.
— Но деньги-то зачем взяла? — переходит она к главному. — Это же не твое!
— Мое, — коротко отвечаю.
— Как мое? — возмущается она. — Андрей зарабатывал!
— И я зарабатывала, — напоминаю. — Мы оба зарабатывали.
— Но восемьсот тысяч! — ахает она. — Это же огромные деньги!
— Огромные, — соглашаюсь я. — Как раз на новую жизнь хватит.
— А как же Андрей? — спрашивает она. — Он же без копейки остался!
— А как же я? — спрашиваю в ответ. — Я три года без уважения оставалась!
— Ну мы же не знали, — оправдывается она.
— Знали, — отвечаю я. — Прекрасно знали. Просто думали — стерпит дурочка.
— Не думали мы так, — возражает она.
— Думали, — настаиваю я. — Иначе не вели бы себя как свиньи.
— Машенька! — ахает она. — Как ты можешь!
— А как вы могли? — спрашиваю я. — Три года могли?
Кладу трубку. Больше с ними разговаривать не хочу. Надоело объяснять очевидные вещи.
Через неделю нахожу квартиру. Однокомнатная, но своя. Никто не будет указывать, как жить. Никто не будет называть стервой.
Оформляю документы, покупаю мебель. Деньги тают, но не жалко. Свобода дороже денег.
Андрей иногда звонит, пытается помириться. Но я уже решила окончательно. Новая жизнь началась. Без унижений, без упреков, без чужой злобы.
А вчера встретила на улице свекра. Он меня увидел, подошел:
— Машенька, — говорит, — ну как дела? Как живешь?
— Хорошо живу, — отвечаю. — Спокойно.
— А Андрей скучает, — говорит он. — Совсем плохой стал.
— Пусть к психологу идет, — советую я. — Поможет.
— Может, вернешься? — спрашивает он. — А? Семья же!
— Не вернусь, — качаю головой. — И не семья уже.
Ушла от него и подумала — правильно сделала. Жизнь налаживается, настроение хорошее. А главное — никто не называет стервой.
Пусть теперь новую невестку ищут. И мучают ее. А я свободна. Наконец-то свободна.
