Я возвращалась с рынка, держа в пакете запотевшие яблоки и тёплый хлеб, который ещё пах печью. День был прозрачный, как чистое стекло: редкое солнце, тонкий воздух, из чьего-то окна на первом этаже тянуло укропом и лавровым листом. Я шла мимо своего дома — того самого, где у меня была моя маленькая добрачная квартира с окнами во двор, — и решила зайти на минуту: проветрить, забрать зимний плед, который пригодится уже к вечеру, да и просто посидеть в тишине.
На площадке меня встретила соседка Нина Павловна: аккуратная, короткая стрижка, в руках — мокрая тряпка. Она перегнулась через перила и, заметив меня, всплеснула рукой:
— Ой, а вас только что по объявлению искали! Такие, знаете, любопытные. Молодые… С ключами приходили, смотрели вашу квартиру. «Показы», говорят, — она изобразила два пальца в воздухе. — Я им сказала: хозяйки нет. А они: «Нам муж разрешил». Ну, думаю, дай скажу. А вы вот пришли. Хорошо.
У меня упала рука с пакетом. Я даже не сразу поняла, что яблоки катятся по ступенькам, постукивая глухо, как маленькие шарики. Ключ от замка сунула с третьей попытки. Замок повернулся, как всегда, легко, но внутри всё уже стало тугим.
В квартире пахло чуть-чуть чужим парфюмом и влажными куртками — тем запахом, который остаётся после нескольких незнакомых людей. На кухонном столе не было крошек, но салфетки лежали иначе, чем я оставляла: у меня они всегда в коробке рисунком к стене, а здесь — наоборот. Пустяки. Но из таких пустяков и собирается тревога. Я поставила пакет на стол, прошла по комнатам. Ничего не пропало. Штора на одной петле слетела — кто-то дёргал. На подоконнике след от ладони — потёрто, как после куска мела.
Я позвонила мужу. Он ответил сразу, бодро:
— Ты где?
— В своей квартире. Здесь были люди. С ключами. Соседка видела. Что происходит?
На той стороне наступила короткая, неправильная тишина. Потом он кашлянул, как будто подавился чаем:
— А, это… Ну… Я решил показать. Дела, сама понимаешь. Нужно двигаться.
— Какие «дела»? — спросила я, и ладони у меня сразу стали холодными, как вода из-под крана. — Мы здесь ничего не обсуждали.
— Обсудим, — сказал он уверенно. — Вечером всё объясню. Иди домой, не нервничай.
— Нет, — сказала я. — Объясни сейчас.
Он вздохнул, будто на плечи ему уселась тяжёлая птица:
— Ладно. Я подписал предварительный договор. С авансом. Ничего страшного, всё по-человечески. Показать надо было — вот и показали. Не делай из мухи слона.
Слова из телефона прозвучали мягко, почти ласково, и от этого стало ещё хуже: забота у него всегда шла рядом с решением за меня.
— Какой договор? На что аванс? — я так крепко сжала телефон, что кость большого пальца побелела. — На мою квартиру?
— Не начинай, — он сразу зазвенел раздражением. — У нас ипотека висит, маме надо лечиться, Алине машину менять — ты всё это знаешь. Квартира стоит пустая. Ты там не живёшь. Это разумно. Мы купим потом дачу, нам всем будет лучше.
Мне показалось, что из потолка в кухне тихо посыпалась штукатурка, хотя это, наверное, просто внизу хлопнули дверью. Я присела на табурет, поджала пальцы под себя, чтобы не задрожать.
— То есть, ты подписал договор о продаже моей добрачной квартиры без обсуждений? — спросила мужа я.
— Ты бы всё равно не разрешила, — сказал он.
Эта фраза вошла, как игла. Я не сразу нашла голос.
— Повтори, — сказала я. — Ты решил за меня, потому что предположил, что я скажу «нет»? И взял деньги?
— Это не «деньги», а задаток, — заговорил он деловым тоном. — Небольшой. Символический. Мы всё честно оформим. У меня есть доверенность, ты сама её давала, помнишь? На «решение бытовых вопросов». Я показал.
Я помнила ту доверенность: несколько лет назад, когда у меня была операция и нельзя было бегать по конторам, я выдала ему доверенность на коммунальные расчёты и получение квитанций. На «бытовые вопросы» — не на продажу. Не на сделки. Совсем не на это. Я встала, открыла окно. Воздух ударил по лицу, как холодная вода.
— Присылай мне договор, — сказала я. — Сейчас.
Он замялся:
— Вот ты опять. Не доверяешь… Ладно, пришлю.
Сообщение пришло через минуту. Фото — плохо читаемые, но достаточно, чтобы понять: «Предварительный договор купли-продажи», моя фамилия крупно, внизу — подпись. Не моя. Похожа, но нет той каракулей, на которую я всегда сползаю на букве «ш». Рядом — подпись мужа как доверенного, со ссылкой на доверенность трёхлетней давности. Я села, положила бумагу на стол мысленно — её самой у меня не было, но пальцы будто чувствовали шершавую поверхность.
— Ты понимаешь, что это подлог? — спросила я, стараясь не срываться. — Доверенность на коммунальные услуги — не на продажу. Ты поставил чужим людям мою подпись. Ты взял их деньги. На чью карту?
— На мою, — он как будто не видел пропасти под каждым словом. — Времени не было. Мы потом всё сделаем правильно. Ты сложная, ты всегда всё тормозишь. Ипотека — это не шутки, проценты бегут. Мать плачет. Алина с детьми на автобусах… Я муж. Я отвечаю за семью.
— За семью — да, — сказала я. — За моё имущество — нет.
Я положила телефон на стол, чтобы не держать у уха чужой жар. Несколько секунд в кухне было слышно только, как капает с подставки вода с яблок. Потом я очень спокойно сделала то, что умею делать, когда в голове грохочет: я стала по порядку.
Сначала я позвонила в агентство, чей штамп стоял на договоре. Девушка с мягким голосом сказала, что сделку ведёт менеджер Артём, он перезвонит. Артём перезвонил быстро, как будто стоял с телефоном в руке.
— Да, мы показали объект, — сообщил он бодро. — Очень симпатичная квартира, кстати. Удобная планировка, окно во двор. У нас серьёзные покупатели, внесён задаток. Всё чётко.
— Доверенность, — сказала я. — Какого числа, на какие полномочия? Пожалуйста, продиктуйте.
Он запнулся, затем послышался шелест бумаги:
— Э… доверенность от… трёхлетней давности. На ведение бытовых дел по объекту. Подпись нотариуса такая-то. Всё законно, вы не волнуйтесь. По месту нотариуса можем уточнить.
— Уточняйте, — сказала я. — И знайте: я собственник. Лично. Соглашения о продаже я не давала. Моя подпись в вашем «договоре» не моя. Вы сейчас остановите любые действия. И вернёте задаток покупателю. Чтобы не тратить его время.
— Мы… — он замялся. — Понимаете, у нас свои процедуры. Но, конечно, мы проверим.
— Хорошо, — сказала я. — Жду от вас подтверждение письменно. И адрес нотариуса.
Пока Артём «процедурил», я набрала нотариальную контору. Нотариус оказался старым знакомым моего отдела: в прошлом году мы к нему обращались по делу коллеги. Секретарь ответила быстро, переспросила паспортные данные и сказала сухо:
— Доверенность такая есть. На бытовые действия и представительство в коммунальных службах. Действительна. Прав на распоряжение недвижимостью — нет. Подписать предварительный договор по этой доверенности доверенное лицо не может.
«Не может». Два слова, от которых меня одновременно знобило и отпускало. Я попросила оформить отзыв доверенности. Сказала, что подъеду через час. Сняла трубку — тут же зазвонила другая: муж.
— Ну чего ты устроила? — закипел он, как кастрюля на сильном огне. — Мне из агентства звонят, покупатели вылизывают. Ты их позоришь!
— Я никого не позорю, — ответила я. — Я защищаю своё. Я еду к нотариусу. Доверенность отзову. Ты вернёшь задаток. И извинишься людям.
— Деньги уже распределены, — процедил он. — Я часть отдал маме на лекарства, часть — Алине на запись в сервис. Ты думаешь, можно просто так эти деньги взять обратно? Люди уже планы построили.
— Эти люди построили планы на мои квадратные метры, подписанные твоей рукой, — сказала я. — У тебя час, чтобы предупредить их, что сделки не будет. Потом будет уже хуже.
Он ругнулся коротко и бросил трубку.
Я накинула пальто, забрала из шкафа папку с документами, куда всегда, по старой привычке, складывала всё важное. Захлопнула входную дверь, проверила — один, второй, третий оборот ключа. На лестнице снова стояла Нина Павловна.
— Ну что там? — тревожно спросила она. — Разобрались?
— Разбираюсь, — ответила я. — Спасибо, что сказали.
В конторе нотариуса тепло пахло бумагой и нейтральными духами. Я отсидела очередь, заполнила заявление, поставила подпись, чувствуя, как к руке возвращается сила: каждая буква ложилась ровно, как шов на хорошей ткани. Нотариус поднял взгляд поверх очков:
— Отзыв доверенности зарегистрирован. Сейчас направим уведомления по электронной почте и курьером в агентство. И вашему супругу — по адресу регистрации.
— Спасибо, — сказала я. — И ещё: если к вам придёт запрос от третьих лиц, подтверждающих право по этой доверенности на сделки — пожалуйста, ответьте, что таких полномочий нет.
— Разумеется, — кивнул он. — Это и так будет указано.
На улице темнело. Я вышла и впервые за день глубоко вдохнула. Воздух был колючий, как еловая ветка. Телефон снова завибрировал: Артём из агентства писал официально: «Получили отзыв доверенности. Показы приостанавливаем. Покупателю сообщаем. Просим урегулировать вопрос с задатком».
Через пять минут — звонок с незнакомого номера. Мужской голос, сухой:
— Это Алексей, покупатель. Мы внесли задаток. Почему продавец отказывается?
— Я собственник, — ответила я. — Никаких полномочий на подписание документов доверенными лицами у мужа не было. Мне жаль, что вас ввели в заблуждение. Я готова встретиться и вернуть ту сумму, что вы передали, чтобы не затягивать конфликт.
— То есть сделки не будет? — огорчился он. — Мы уже на ремонт рассчитывали.
— Нет, — сказала я. — Не будет. Простите.
Мы договорились на утро: я — с распиской, он — с квитанцией. Я отложила из своих накоплений нужную сумму. На душе было муторно: не потому, что деньги уйдут, а потому, что кто-то, живущий со мной под одной крышей, решил, что может распоряжаться моей жизнью, как стоящей в прихожей обувью — надеть и уйти.
Дома муж сидел на кухне, не раздеваясь, скрестив руки. Я поставила на стол деньги, которые сняла в банкомате, и расписку, заранее написанную. Он даже не взглянул.
— Ты всё сломала, — сказал он глухо. — У мамы давление, Алина рыдает. Я ей пообещал. Мы могли закрыть часть кредита, могли вздохнуть. А ты — со своими бумагами. Знаешь, сколько мне стыда сейчас?
— Стыд — правильное чувство, — ответила я. — Тебе должно быть стыдно не перед ними, а передо мной. Ты не им дал обещание — ты у меня забрал право решать.
— Я муж! — резко ударил он ладонью по столу. — Я должен принимать решения!
— Принимай — в том, что твоё, — спокойно сказала я. — В моём — спрашивай. Мы не рабы друг друга. Я не твоя вещь и не твой кошелёк. И квартира — не общее место, где любой может сидеть, пока ему удобно.
Он вскочил, прошёлся по кухне, задел стул, стул пискнул. Он был злой и бессильный, как человек, который хотел перескочить через ступени и сломал себе колено.
— Я не прощу тебе этого, — сказал он. — Ты меня поставила дураком.
— Я никого не ставила, — ответила я. — Ты сам себя туда поставил, когда пошёл за моей спиной.
Мы молчали долго. В окно стучал мелкий ледяной дождь, делая стекло матовым. На плите тихо подрагивала крышка чайника. Я наливала чай, он не взял.
Ночью я почти не спала. Пролистывала в голове детали: как он добрался до ключей, кому показывали, кто был рядом. Вспоминала, как год назад я, уставшая от ремонта нашего общего жилья, сказала ему: «Эта маленькая квартира — пусть стоит. Мне от мысли, что она есть, легко дышится». Он кивнул тогда, поцеловал меня в висок и сказал: «Конечно».
Утром я встретилась с покупателем у офиса. Он пришёл с женой: женщина в сером пальто, взгляд честный, прямой. Я вернула деньги, они расписались. Женщина сказала тихо:
— Жаль, квартира хорошая. Но правильно сделали, что разобрались.
Я кивнула. Мы разошлись без лишних слов. В агентстве я оставила копию отзыва доверенности. Бухгалтер приняла заявление о прекращении работы над объектом. В голове, как в шкафу после уборки, стало ровнее: вещи разложены по полкам, ничего не навалено на верхнюю вешалку.
Когда я возвращалась, телефон снова звонил: свекровь. Я не взяла. Через минуту — Алина. Снова не взяла. Написала коротко: «Вопрос закрыт. Пожалуйста, больше никогда не обсуждайте мои вещи без меня».
Дома я достала из сейфа документы на квартиру и переложила их в отдельную папку. Записала на листке — не для украшения, а чтобы не забыть: «Запрет на регистрацию сделок без личного присутствия». Вечером дойду до МФЦ и подам заявление, чтобы без меня никто не мог даже думать.
Муж пришёл поздно. Сел, уставившись в стол, как будто там было что-то написано мелким шрифтом. Потом поднял взгляд:
— Я был неправ, — сказал он неуверенно. — Но ты могла бы… ну, сделать вид, что мы вместе решили. Мне сейчас очень тяжело перед всеми.
— Сделать вид — это и есть неправда, — ответила я. — Усталость твоя — понятна. Но это не даёт права переступать через меня. Я не твой заместитель и не твой ресурс. Я — твоя жена. И у меня есть своё «да» и своё «нет».
Он тихо выдохнул, но не протянул руку. Наверное, в другой истории он бы потянулся, сказал бы «прости», мы бы обнялись, стало бы легче. Здесь — нет. Он встал, набрал кому-то, вышел в коридор, шептал: «Да, уладилось… нет, не получилось… она…». Я не слушала.
Я закрыла окно, потому что из него тянуло. Сняла плед — тот самый, за которым вчера не успела зайти. Расправила на диване. Включила настольную лампу. Дом стал тише. Я сделала глоток чая и поняла: даже если завтра нам придётся разговаривать тяжело, даже если кто-то так и останется обиженным, у меня есть опора — моё право на своё. И есть дверь, которую я закрываю изнутри.
Вечером я всё-таки доехала до МФЦ. Написала заявление о запрете сделок без моего личного участия. Сотрудница, молодая, внимательная, проверила паспорт и сказала:
— Правильно делаете. Спокойнее спать будете.
Я улыбнулась уголком губ: «Спать» — громко сказано. Но стало ровнее. Я вышла на улицу, послушала, как в темноте глохнут автобусы, как дворник чистит лопатой тротуар. Достала телефон и написала мужу: «Я дома. Разговаривать будем без крика. Только фактами». Он ответил: «Поздно буду».
Я вернулась, поставила на подоконник вазу, положила туда три яблока — те самые, катившиеся вчера по ступенькам. Они лежали, румяные, простые. Я подумала о том, что иногда жизнь пытается подменить твоё «нет» чужим «да», и если ты сегодня промолчишь, завтра тебя уже никто не спросит. Я больше не собиралась молчать.
