Конец дня выдался тяжелым. Марина с трудом дотянула до шести, закрыла ноутбук и, потянувшись, пошла на кухню. Хотя нет, сначала — смыть с лица дневной макияж и наконец-то расслабиться. Она включила воду в ванной, потянулась за своей косметичкой и замерла. На привычном месте не было ее новой помады. Той самой, оттенка «вишневый бомонд», за которой она месяц охотилась в онлайн-магазинах.
— Артем! — крикнула она в сторону прихожей, где муж снимал ботинки. — Ты не видел мою новую помаду? В черном золотом корпусе?
— Нет, дорогая, — донесся усталый голос. — Я ж твоими помадами не пользуюсь. Может, куда-то закатилась?
Марина вздохнула и принялась неспешно перебирать баночки и тюбики на полочке. Пусто. В голове сама по-назойливому застучала мысль. Три дня назад у них гостила сестра Света с дочкой Полиной. Девочка-подросток то и дело норовила проскользнуть в спальню к тете, посмотреть на «взрослые» штучки.
Марина почти машинально взяла телефон, зашла в соцсети. И обомлела. Прямо на главной странице красовалось свежее селфи племянницы. Улыбка во весь рот. И на губах — тот самый сочный, идельно ровный «вишневый бомонд». Сердце заколотилось гневно и часто.
Она тут же набрала номер сестры. Та взяла трубку почти сразу.
— Свет, привет. Слушай, у меня тут маленькая проблемка. Пропала помада, новая, очень дорогая. Ты случайно не брала? Может, Полина поиграла и забыла положить? — старалась держать себя в руках Марина.
В трубке повисло короткое, фальшивое удивление.
— Ой, Мариш, что ты такое говоришь! Какая помада? У Полины своих этих… штук… полно! Может, ты просто не туда положила? У тебя всегда такой бардак!
Голос Светы звучал неестественно громко и натянуто-весело. Марину это взбесило.
— У меня нет бардака, Света. И помада лежала строго на своем месте. А сейчас я вижу ее на губах у твоей дочери на новой фотографии!
На другом конце провода резко сменилась тональность. Назидательная, ядовитая.
— Ну и что? Что за скандал из-за какой-то помады? У тебя этих помад — миллион! А ребенку было не в чем пойти на день рождения к подружке! Ты бы сама должна была предложить, мы же родня! Мы тебе потом вернем!
— Это воровство, Света! — не выдержала Марина. — Без спроса брать чужие вещи!
— Какое воровство! — взвизгнула сестра. — Какие твои вещи? Это все семейное! Ты всегда была жадиной, Марина! Мелочной!
От этих слов перехватило дыхание. Марина, не сказав больше ни слова, бросила трубку. Руки дрожали. Она облокотилась на косяк двери в спальню, пытаясь унять дрожь. «Семейное… Жадина…» Эти слова жгли сильнее, чем прямая ложь.
Она решила проверить шкаф. Тот самый, на дальней полке, где аккуратно, в тканевых мешочках-чехлах лежали ее сокровища, купленные на премии или скопленные месяцами. Сумка Michael Kors, шелковый платок Hermes, парадные туфли…
Она щелкнула замком и распахнула дверцу.
Полка была пуста. Абсолютно пуста.
Секунду Марина просто не могла поверить своим глазам. Она провела рукой по пустой полированной полке, будто ожидая, что дорогие вещи должны были быть просто невидимыми. Но под пальцами была лишь холодная деревянная поверхность. Ни бархатных чехлов, ни сумки, ни сверкающей фурнитуры.
Сначала накатила паника, леденящая и тошнотворная. Перехватило дыхание, в висках застучало. Она отшатнулась от шкафа, обернулась, дико озирая спальню, словно вещи могли просто так взять и перейти в другое место. Но нет. Комната была в идеальном порядке, который она сама и навела утром.
Панику сменила слепая, всепоглощающая ярость. Такая, от которой потемнело в глазах и сжались кулаки. Это же надо было так обчистить, так ободрать, как какую-то заброшенную квартиру! И ведь знала, знала, что Светлана на такое способна! В памяти всплыли десятки мелочей: пропавшая когда-то брошь, сережки, которые «затерялись» после ее визита, косметика, которую она «просто попробовала и забыла положить».
Марина схватила телефон. Пальцы дрожали, она с трудом попала на значок вызова.
Света подняла трубку почти сразу, голос ее был сладким и ядовитым, будто она только и ждала этого звонка.
— Ну что, Мариш, нашла свою помаду? Успокоилась?
— Где мои вещи? — голос Марины прозвучал хрипло и непривычно низко. — Где моя сумка? Где платок? Что ты себе позволила?
Секундная пауза. Затем на другом конце провода раздался театральный, преувеличенно-обиженный вздох.
— Ой, опять ты за свое! Какая сумка? О чем ты? Может, у тебя уже маразм начинается? Все выдумываешь!
— Я сейчас подойду к шкафу и снова посмотрю на пустую полку, Света! — прошипела Марина. — Ты зашла ко мне в спальню и обокрала меня! Пока я на кухне чай наливала! Это уже даже не воровство, это… это мародерство!
Голос сестры мгновенно сменился на агрессивный, наглый. Сладкая маска сорвалась.
— А что такого? У тебя всего много! У тебя муж работает, ты не знаешь, куда деньги девать! А Полине на день рождения не в чем было пойти! Она же в тесном платье ходит, старая вся! А твой платок так ей к лицу! Ты бы сама должна была предложить, мы же родня! Мы тебе потом все вернем, когда Дима зарплату получит!
— Вернешь? Как ты вернешь мне вещи, которые я выбирала месяц, на которые копила? Как вернешь ощущение, что твой дом — не твой, что в него могут вломиться в любой момент? Немедленно вези все обратно!
— Не поеду я никуда! Сама приезжай, забирай, если тебе так надо! — огрызнулась Света и бросила трубку.
В ушах стоял оглушительный звон. Марина стояла посреди спальни, сжимая телефон так, что трещал корпус. Слезы злости и беспомощности наконец хлынули из глаз. Она не плакала, ее просто трясло от рыданий, беззвучных и горьких.
Она не помнила, как набрала номер мужа. Артем поднял трубку на втором гудке, его голос был спокойным, усталым.
— Да, дорогая? Еду уже, пробки небольшие…
Она не дала ему договорить. Слова вырывались хриплым, срывающимся потоком, перемешанные с рыданиями.
— Твоя… твоя сестра… она обчистила мой шкаф! Все забрала! Сумку, платок, все! И помаду тоже она украла! Она еще и хамкой мне в ответ!
— Успокойся, Марина, — растерянно сказал Артем. — Не может быть… Может, ты что-то переложила? Наверное, какое-то недоразумение…
— Недоразумение? — ее голос взвизгнул до истеричного фальцета. — Пустая полка — это недоразумение? Она сама все признала! Сказала, что Полине не в чем было пойти на день рождения! Делай что хочешь, но чтобы сегодня вечером мои вещи, что украла твоя сестра, были дома!
Она сделала глоток воздуха, последний предупредительный выстрел.
— Если нет… То ты можешь и не приезжать домой больше.
Наступила мертвая тишина. Слышно было только ее прерывистое дыхание.
— Ты что, совсем с ума сошла? — наконец выдавил Артем. — Из-за каких-то вещей…
Но Марина уже не слушала. Она разорвала соединение и швырнула телефон на кровать. По щекам текли горячие слезы. Она медленно сползла на пол, обхватила колени руками и закачалась взад-вперед, пытаясь унять дрожь. В голове стучало только одно: «Украла. Родная сестра. Украла».
В офисе было тихо и пустынно. Большинство сотрудников уже разъехалось, и Артем как раз собирал вещи в портфель, мечтая о диване и ужине. Звонок жены прозвучал как выстрел в этой тишине.
Сначала он не понял. Помада? Какая помада? Его мозг, уставший от цифр и отчетов, отказывался воспринимать эту информацию. Потом послышались рыдания, срывающийся на крик голос, слова о какой-то сумке и платке. И наконец — тот самый ультиматум. Холодный, четкий, как лезвие гильотины.
— Если нет… То ты можешь и не приезжать домой больше.
Щелчок в трубке. Гудки. Артем медленно опустил телефон, все еще не в силах осознать услышанное. Он перезвонил. Абонент недоступен. Значит, Марина его заблокировала. Сердце упало куда-то в ботинки. Это не было пустой угрозой. Он знал свою жену — она в ярости была способна на многое.
Он тут же набрал номер сестры. Долгие гудки, потом голосовая почта. «Абонент временно недоступен». Света тоже не брала. Удобно. Очень удобно.
Тогда он позвонил Диме. Тот поднял трубку почти сразу, слышно было, что он за рулем, в салоне играла громкая музыка.
— Дим, привет.
Слушай, тут у нас форс-мажор… — начал Артем, стараясь говорить максимально спокойно. — Жены что-то не поделили. Марина там чего-то про помаду и вещи какие-то говорит. Ты не в курсе?
В трубке раздался саркастический смешок.
— О, братан, присоединяйся к клубу! Моя тут третьи сутки с утра пораньше скандалит, рыдает, твою Марину по косточкам разбирает. Жены ваши что-то не поделили, мужиков в это втягивают? Решай свои проблемы сам, у меня своих дел по горло.
— Дим, дело серьезное, — голос Артема стал жестче. — Марина требует вещи назад. Сегодня. Прямо сейчас. Иначе мне домой дороги нет.
— Ну, значит, ночуешь у меня, выпьем пивка! — весело парировал Дима. — Чего ты раскис? Баба командует? Да скажи ей, чтобы не забивала тебе голову ерундой. Помада… Ну взяла Светка помаду, подружки же. Вернет. Не дело это.
— Там не только помада! — не выдержал Артем. — Там целый шкаф пустой! Сумки, платки! Это уже перебор!
Музыка в трубке внезапно стихла. Послышалось тяжелое дыхание Димы.
— Слушай, Артем, я не знаю, о чем ты. И не хочу знать. Это разборки бабские. Не мужское это дело. Разбирайся сам.
Раздались короткие гудки. Артем сидел в своем кресле, сжав кулаки. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Его пытались сделать посредником в войне, в которой он не хотел участвовать, но при этом ему же объявили ультиматум. Нейтралитет не сработал. Дипломатия провалилась.
Он резко встал, сгреб со стола ключи и портфель. Картина прояснялась, и с каждой минутой ему становилось все хуже. Если Марина не преувеличивала, и шкаф действительно пуст… Он представил ее лицо, ее слезы. И его собственная злость начала медленно подниматься со дна, холодная и тяжелая.
Он не поехал домой. Он сел в машину и, бормоча ругательства под нос, рванул в сторону дома сестры. По дороге он снова попытался дозвониться Марине. Все тот же холодный голос автоответчика: «Абонент недоступен…».
Он приехал через двадцать минут. Припарковался на знакомом месте, резко дернув ручник. Он сидел несколько секунд, глядя на окна ее квартиры на третьем этаже. Горел свет. Кто-то был дома.
И тут его взгляд упал на окно гостиной. Шторы были не до конца задернуты. И он увидел ее. Полину. Свою племянницу. Она стояла у зеркала, наклонив голову, и… примеряла ту самую сумку Марины. Ту, кремовую, с характерной подвеской. Она крутилась перед зеркалом, любуясь своим отражением, совершенно счастливая.
Вся кровь ударила Артему в голову. Марина не врала. Не преувеличивала. Все было чистейшей правдой. И вид этой девочки, с таким удовольствием разглядывающей чужую, украденную вещь, добил его окончательно.
Он выскочил из машины и тяжелыми шагами направился к подъезду.
Артем влетел в подъезд, не замечая хлопнувшей за собой двери. Он одним движением набрал код домофона — старый, еще со времен, когда он здесь часто бывал. Дверь с тихим щелчком открылась.
Лестничная клетка встретила его знакомым запахом чьей-то готовящейся жареной картошки и слабым ароматом освежителя воздуха. Он взбежал на третий этаж, не чувствуя под собой ног, и резко, без стука, нажал на ручку двери. Дверь была заперта.
Он несколько раз грубо нажал на звонок. Из-за двери послышались торопливые шаги.
— Кто там? — это был голос Светы.
— Открывай, Света! — его собственный голос прозвучал хрипло и незнакомо.
Щелчок замка. Дверь приоткрылась на цепочку. В щелбке показалось настороженное лицо сестры. Увидев его, глаза ее округлились, но цепочку она не сняла.
— Артем? Что ты так поздно? Что случилось?
— Открой дверь. Сейчас же.
— Ты чего такой злой? Марина настращала? Иди успокойся сначала.
Он не стал ничего говорить. Просто с силой, всей тяжестью плеча, уперся в дверь. Деревянное полотно содрогнулось, цепочка натянулась и с треском лопнула. Дверь распахнулась, и Артем шагнул в прихожую.
Света отпрыгнула назад, испуганно прижав руку ко рту.
— Ты с ума сошел! Дверь ломаешь!
Из гостиной выскочила Полина. На ее плече все еще висела та самая кремовая сумка. Увидев Артема, она ахнула и попыталась быстренько снять ее и спрятать за спину.
— Где вещи Марины? — прорычал Артем, окидывая взглядом тесную, захламленную прихожую. — Где все, что вы тут утащили?
— Какие вещи? О чем ты? — Света попыталась перейти в нападение, ее голос зазвенел истеричной ноткой. — Ты мне дверь сломал! Я буду заявление писать! Убирайся отсюда!
В этот момент из дальней комнаты вышел Дима. Он был в растянутой домашней футболке, с телефоном в руке. Его лицо выражало скорее скучающее раздражение.
— Артем? Что за шум? Мужики, а? По-хорошему нельзя? Иди, давай, поговорим на лестнице.
— Никуда я не пойду, — Артем прошел дальше в квартиру, в гостиную. Его взгляд упал на спинку кресла — там был наброшен тот самый шелковый платок. — Вот же они! Все тут!
Он подошел и сорвал платок с кресла. Затем повернулся к Полине, которая замерла, как мышь перед удавом.
— Сумку. Отдай.
— Дядя Тема, я просто… — девочка попятилась, прижимая сумку к груди.
— Артем, не смей трогать ребенка! — взвизгнула Света, пытаясь встать между ним и дочерью. — Я тебе не позволю! Это подарок! Я ей подарила!
— Ты подарила ей ворованное? — Артем окинул сестру взглядом, полным такого презрения, что она на мгновение смолкла. — Отличный подарок. Отличный пример. Где остальное?
Он не стал ждать ответа. Он увидел у двери в спальню большую спортивную сумку, подошел и расстегнул ее. Внутри, скомканные, лежали ее вещи. То самое платье, туфли. Все было набросано в кучу, как старый хлам.
Он молча взял сумку за ручку и потащил ее в прихожую.
— Что ты делаешь? — завопила Света. — Это мое! Не трогай!
— Это вещи моей жены, — сквозь зубы проговорил Артем. — Которые ты украла.
— Украла? Как ты смеешь! Я взяла! Мы же родня! У нее всего много, а мне не в чем было Полину на праздник отправить! Ты стал подкаблучником, тряпкой! Из-за какой-то Маринки родную сестру готов оскорбить!
Дима наконец вышел из ступора. Он грубо схватил Артема за плечо.
— Братан, ты вообще адекватный? Бабу на бабу натравил и сам же вещи по чужим квартирам таскаешь? Остынь. Поговорим.
Артем резко дернулся, сбрасывая его руку.
— Не трогай меня. И не брат ты мне больше. Родня так не поступает.
Он нагнулся, чтобы подхватить сумку, полную вещей. В этот момент Света, с искаженным от злоты лицом, метнулась в спальню и через секунду выскочила обратно. В ее руках были часы. Те самые, дорогие кожанные часы Марины, подарок от ее родителей.
— На! — она с силой швырнула их об пол прямо перед Артемом. Стекло циферблата звонко треснуло, стрелки замерли. — Забирай свою дрянь! И чтоб я тебя больше не видела! Ты мне не брат! Выкатывайся отсюда! Вон!
В наступившей тишине был слышен только тяжелый дыхание Артема и сдавленные всхлипы Полины. Он медленно, очень медленно наклонился, подобрал с пола разбитые часы. Разглядел паутинку на стекле, сломанную стрелку.
Не говоря больше ни слова, он взвалил спортивную сумку на плечо, зажал часы в ладони и вышел в подъезд. Дверь захлопнулась за его спиной с оглушительным, финальным звуком.
Артем ехал домой в полной прострации. Ругань сестры, хруст разбитого стекла под ногами, искаженное злобой лицо Димы — все это плавало перед глазами, как в дурном сне. На коленях лежала спортивная сумка, набитая скомканными вещами Марины. В кармане пальто он сжимал разбитые часы, словно это было осколок какой-то прежней, нормальной жизни.
Он зашел в квартиру, чувствуя себя не хозяином, а непрошеным гостем. Воздух был густым и тяжелым от невысказанных обид.
Марина сидела на краю дивана в гостиной, бледная, с заплаканными глазами, но уже без слез. Она смотрела на него не двигаясь, ожидая.
Он молча поставил сумку посреди пола.
— Вот, — хрипло сказал он. — Все, вроде бы, тут.
Марина не бросилась к сумке. Она медленно поднялась и подошла. Присела на корточки, расстегнула молнию. Она не стала вытряхивать все сразу, а начала аккуратно, с какой-то болезненной педантичностью, вынимать вещи одну за другой.
Шелковый платок. Он был смят, на нем виднелось пятно от чего-то красного, возможно, вина или сока.
— Испачкали, — тихо сказала она, и голос ее дрогнул.
Туфли. На одном каблуке была глубокая царапина, будто по асфальту волочили.
— Поцарапали.
Платье. На подоле расползлось аккуратное пятно от того же красного, а на бретельке висела распоровшаяся нитка.
— И испортили.
Она подняла на Артема глаза, полые от разочарования.
— И где часы? Часы от мамы там были? В бархатном чехле.
Артем молча протянул руку. Разжал пальцы. На его ладони лежали поврежденные часы, стекло которых превратилось в паутинку осколков вокруг мертвого циферблата.
Марина не закричала. Она медленно выпрямилась, взяла у него часы. Пальцы ее тряслись.
— Они… они их разбили? — прошептала она.
Артем кивнул, глядя в пол.
— Света. Швырнула об пол.
Тишина в комнате стала звенящей, абсолютной. Марина смотрела на часы, потом на сумку с испорченными вещами, потом на мужа. И в ее глазах что-то надломилось, погасло, сменившись ледяной, безразличной яростью.
— Ты… ты видел, что они все испортили? И ничего не сказал? Не заставил отвечать? — ее голос был тихим и страшным. — Ты просто собрал это… это тряпье и привез мне? Как какую-то милостыню?
— Марина, я… — он попытался подойти, но она отшатнулась, как от чумного.
— Молчи! — ее шепот сорвался на крик. — Просто молчи! Твоя сестра вломилась в мой дом, обокрала меня, испортила мои вещи, разбила память о моих родителях! А ты… ты везешь это все назад, как хороший мальчик! И даже слова против них сказать не смог!
Она резко развернулась, схватила со стола свой телефон. Пальцы летали по экрану. Она не писала пост, она просто изливала свою ярость в черновик, в заметки, пытаясь выплеснуть хоть каплю этой отравы.
— Я сейчас позвоню в полицию, — заявила она, не глядя на него. — Прямо сейчас. Это уже уголовщина. Кража и умышленная порча имущества.
В этот момент телефон на столе у Артема тихо завибрировал и засветился синим светом уведомления. Он машинально взглянул на экран.
Сообщение в общем семейном чате от его матери, Галины Ивановны.
«Дорогие мои дети, что у вас там опять случилось? Света только звонила, рыдала, говорила, что вы ее ограбили, дверь сломали, оскорбили ни за что… Артем, как ты мог на сестру руку поднять? Марина, милая, успокойся, нельзя же так с родней. Давайте все обсудим мирно. Я завтра приеду».
Артем молча протянул телефон Марине. Та прочла сообщение. Сначала непонимание, потом горькая, беспомощная усмешка исказила ее лицо.
— Ограбили ее? — она прошептала, и в ее голосе заплясали истерические нотки. — Они у меня все забрали, все испортили, а она… она еще и жертвой себя выставляет? И твоя мама… она уже все решила. Я виновата. Я всегда виновата.
Она отдала ему телефон и медленно, как очень старая женщина, пошла в спальню, крепко сжимая в руке разбитые часы.
Дверь в спальню закрылась негромко, но окончательно. Артем остался один посреди гостиной, с разоренным шкафом в сумке у ног и с ощущением, что земля уходит из-под его ног. Война только начиналась, и он оказался на нейтральной полосе под огнем с обеих сторон.
Утро не принесло покоя. Артем провел ночь на диване, ворочаясь и прислушиваясь к каждому шороху из спальни. Но там была мертвая тишина. Марина не выходила.
Он сварил кофе, поставил чашку для нее, но дверь оставалась закрытой. Воздух в квартире был густым и неподвижным, как перед грозой.
Гроза пришла около одиннадцати. Раздался резкий, властный звонок в дверь. Артему не нужно было смотреть в глазок. Он знал, кто это.
На пороге стояла его мать, Галина Ивановна. Невысокая, крепкая женщина с сумкой-тележкой в одной руке и суровым, непроницаемым выражением лица — в другой. Она вошла, не дожидаясь приглашения, окинула быстрым, оценивающим взглядом прихожую и замершего сына.
— Ну, здравствуй, — сказала она без предисловий, снимая пальто и вешая его на вешалку с привычной автоматичностью. — Где Марина? Спать изволит?
Из спальни дверь открылась. Марина вышла. Она была одета, причесана, но лицо было бледным и каменным, с темными кругами под глазами. Она молча остановилась напротив свекрови.
— Здравствуйте, Галина Ивановна.
— Здравствуй, здравствуй, — махнула рукой та, проходя в гостиную и устраиваясь в кресле, как судья на возвышении. — Ну, садитесь, будем разбираться.
Рассказывайте, что у вас за спектакль разыгрался, что сестра родная в слезах, дверь сломана, вещи по чужим квартирам шляются.
Она произнесла это с такой уверенностью в своей роли арбитра, что Артем почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— Мама, тут не все так просто… — начал он, но Галина Ивановна тут же его оборвала.
— Молчи, Артем. Я с Мариной хочу поговорить. Ну? Из-за чего шум? Света звонила, рыдала, говорит, вы на них с Артемом как бандиты напали, вещи отбирали, ребенка напугали. Это правда?
Марина медленно села на краешек дивана. Она смотрела на свекрову прямо, не мигая.
— Правда в том, Галина Ивановна, что ваша дочь Светлана, пока я на кухне чай наливала, зашла в мою спальню и обчистила мой шкаф. Вывезла сумку, платок, туфли, платье, часы. Все, что я копила месяцами. А когда мы потребовали вернуть, нам заявили, что это «общее семейное добро».
— Ну, взяла поносить! — всплеснула руками Галина Ивановна. — Неудобно было просить, постеснялась! Сестры же! Какое воровство? Какое добро? Вещи же не пропали, вернули же тебе все! Часы… да ладно, Артем тебе новые купит! Не дело из-за этого семью рушить! Сестры должны дружить! Ты старше, умнее, ты и уступи! Всегда же уступала!
Марина слушала это, и каменная маска на ее лице дала трещину. В глазах вспыхнул огонек.
— Уступить? Уступить вору? Вы слышите, что вы говорите? Она не «взяла», она украла! Пока я не видела! Она испортила мои вещи! — Марина вскочила, схватила со стола разбитые часы и ткнула ими в сторону свекрови. — Она швырнула их об пол! Нарочно! Это память о моих родителях! И вы говорите — «уступи»?
Галина Ивановна на мгновение смутилась, увидев разбитый циферблат, но тут же взяла себя в руки.
— Ну, случайно! В сердцах! Наверное, ты ее довела, Марина! Ты всегда к ней с высокомерностью своей! Смотришь свысока! Она же чувствует это! Вот и сорвалась! Ты должна понять, простить!
Тишина повисла густая, как смоль. Марина медленно опустила руку с часами. Она больше не смотрела на свекрову. Она смотрела куда-то в пространство перед собой, и взгляд ее был пустым и очень усталым.
Потом она тихо, почти беззвучно, задала вопрос. Всего один вопрос.
— Галина Ивановна, а если бы я пришла к вам в дом и забрала вашу норковую шубу без спроса… потому что «мне не в чем было пойти»… это тоже было бы «общим семейным добром»? Я тоже должна была бы «уступить»?
Рот Галины Ивановны открылся, но никакого звука не последовало. Она замерла, уставившись на невестку широко раскрытыми глазами, в которых читалось неподдельное, животное недоумение. Сравнение было настолько простым, настолько очевидным и настолько болезненным для нее лично, что все ее аргументы разом рассыпались в прах.
Она не нашлась что ответить. Она просто сидела, открыв рот, глядя на Марину, которая уже отвернулась и смотрела в окно на серое небо.
В комнате воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием растерянной свекрови.
Тишина в гостиной стала плотной, осязаемой. Галина Ивановна все еще сидела с открытым ртом, переваривая вопрос, который пришелся ей не по зубам. Артем стоял у стены, чувствуя себя лишним на собственном ринге.
Марина медленно подняла голову. Она обвела взглядом комнату — свекровь в кресле, испуганно отводящая взгляд, мужа, который не мог найти себе места. Она смотрела на разбитые часы у себя в руках, на сумку с испорченными вещами в углу. И что-то в ней окончательно перещелкнуло. Обида, злость, отчаяние — все это спрессовалось в холодную, твердую решимость.
Она медленно, очень медленно поднялась с дивана. Каждое движение было выверенным и тяжелым.
— Хорошо, — тихо сказала она. Голос ее был глухим, без эмоций. — Я все поняла.
Она повернулась к Артему. Смотрела прямо на него, не мигая.
— Твоя мама считает, что я должна уступить. Твоя сестра считает, что воровство — это нормально. Ты считаешь, что нужно «решить все миром» и не ссориться. У всех есть свое мнение. А у меня есть разбитые часы моей мамы и испорченные вещи.
Она сделала паузу, давая словам достигнуть цели.
— Так вот мое мнение. Либо сегодня, до конца дня, Светлана с мужем приезжают сюда.
С официальными, письменными извинениями. И с деньгами. За новую помаду, за химчистку платья и платка, за ремонт туфель. И за новые часы. Такие же. Не «потом», не «когда зарплата», а сегодня.
Она перевела взгляд на побледневшее лицо свекрови.
— Либо… Либо я не пойду мириться. Я пойду в полицию и напишу заявление о краже. Со всеми доказательствами. С фотографиями испорченных вещей. С показаниями. Пусть правоохранительные органы разбираются, что это — «взять поносить» или уголовное преступление.
В комнате повисла гробовая тишина. Галина Ивановна ахнула и прижала руку к сердцу.
— В полицию? Да ты с ума сошла! Из-за вещей? Родную сестру под суд? Да ты… ты… позорище на всю семью!
Но Марина ее уже не слушала. Она смотрела на мужа. Смотрела прямо, без упрека, но и без права на отступление.
— И твое молчание, Артем, твое желание отсидеться в сторонке… Оно их и рушит. Не мое заявление. Твое бездействие. Ты выбираешь. Или ты сейчас позвонишь сестре и передашь им мое условие. Или я набираю номер 102. Прямо сейчас.
Артем стоял, опустив голову. Он видел, как трясется от возмущения его мать. Видел спокойную, ледяную решимость в глазах жены. Он понимал, что это не шантаж. Это — точка невозврата.
— Марина, дорогая, нельзя же так… — начала было Галина Ивановна.
— Можно, — перебила ее Марина, не отводя взгляда от мужа. — Со мной уже так поступили. Крайне мерзко и подло. Я просто даю выбор. Исправить или ответить.
Артем медленно поднял на нее глаза. В них была мука, растерянность, злость на всех и сразу. Он молча достал из кармана телефон. Его пальцы дрожали. Он прошелся по контактам, нашел номер Светланы и нажал кнопку вызова.
Он поднес трубку к уху. Все замерли, слушая длинные гудки в тишине комнаты.
Наконец на том конце взяли трубку.
— Алло? — раздался натужно-бодрый голос Светы. — Артем? Ну что, опомнился? Готов извиняться?
Артем сделал глубокий вдох. Его голос прозвучал сдавленно, но четко.
— Света, слушай меня внимательно. И передай Диме. У вас есть время до восьми вечера сегодня. Приезжайте к нам. С письменными извинениями и деньгами за испорченные вещи Марины. За помаду, чистку, ремонт и новые часы.
В трубке раздался оглушительный хохот.
— Ты совсем спятил? Какие деньги? Какие извинения? Иди ты…
— Если не приедете, — Артем перебил ее, и в его голосе впервые зазвучала сталь, — Марина подает заявление в полицию. Я буду свидетелем. И я подтвержу все. Кража и умышленная порча имущества. Это не шутки.
Хохот на том конце прекратился. Послышались неразборчивые голоса, будто Света отняла трубку ото рта и что-то кричала кому-то. Потом в трубке воцарилась мертвая тишина.
— Вы с ума посходили! — прошипела она наконец. — Вы… вы нас гробить хотите! Из-за тряпок!
— До восьми, Света, — тихо, но неумолимо повторил Артем и положил трубку.
Он опустил телефон и поднял глаза на жену. Он сделал свой выбор.
В тишине комнаты зазвонил телефон Галины Ивановны. Она вздрогнула, судорожно стала рыться в сумке. Достала его, посмотрела на экран и побледнела еще больше.
— Света… — прошептала она и, бросив на них испуганный взгляд, поспешила выйти на кухню, прикладывая трубку к уху.
Через минуту из кухни донеслись сдержанные, но яростные крики. Потом хлопок крышки телефона об стол.
Галина Ивановна вернулась в гостиную. Лицо ее было багровым.
— Они… они сейчас приедут, — выдавила она, глядя куда-то в пространство. — Сейчас собираются. Но не извиняться! Они везут эти ваши… разбитые часы! И требуют, чтобы вы больше никогда не позорили их и не угрожали полицией!
Она тяжело дышала, опершись о косяк двери.
Марина медленно кивнула. Она подошла к своему телефону, лежавшему на столе, и взяла его в руку.
— Ну что ж, — сказала она совершенно спокойно. — Значит, выбор сделан.
Они ждали. Минуты тянулись, как смола, густые и тяжёлые. Галина Ивановна сидела в кресле, нервно теребя край кофты и беззвучно шевеля губами. Артем стоял у окна, глядя на улицу, но не видя её. Марина оставалась неподвижной, как статуя, с телефоном в руке. Она уже не смотрела на экран. Она просто ждала.
Их приезд был слышен сразу.
Резкая, с визгом тормозов, парковка под окнами. Хлопанье дверей автомобиля. Громкие, раздражённые голоса в подъезде.
Артем, не дожидаясь звонка, пошёл открывать. Марина не двинулась с места.
В квартиру ввалились Светлана и Дмитрий. Они не раздевались. Света швырнула на пол у порога большой пластиковый пакет из супермаркета. Из него на паркет с глухим стуком выкатились разбитые часы.
— На! — прохрипела она, задыхаясь от ярости. Её лицо было красным, раздутым. — Забирай свою дрянь! И чтоб я тебя больше не видела! Ты мне не брат! И ты… — она ткнула пальцем в сторону гостиной, где стояла Марина, — ты мне не семья! Вы оба — мразоты!
Дмитрий стоял сзади, мрачный и насупленный, руки глубоко в карманах куртки.
— Вы совсем крышу потеряли, — бросил он в пространство. — Полицию на родню вызывать. Ни стыда, ни совести.
Марина медленно перевела взгляд с часов на пакет, потом на Свету. Она не ответила ни слова. Она подняла телефон. Экран засветился. Она не стала искать номер в контактах. Она просто набрала три цифры: 1-0-2.
Тихий, мерный гудок вызова прозвучал в звенящей тишине прихожей.
Света замерла с открытым ртом. Дмитрий вытащил руки из карманов.
— Ты… ты что делаешь? — выдавила Света, и в её голосе впервые прозвучал не звериный рык, а настоящий, животный страх.
— Алло? — раздался из телефона вежливый, казённый женский голос. — Служба 102, дежурная часть. Чем могу помочь?
Все застыли, как в ледяном плену. Галина Ивановна вскрикнула и зажала рот ладонями. Дмитрий сделал шаг вперёд, но Артем резко двинулся ему навстречу, преградив путь в гостиную.
Марина смотла прямо на Светлану. Глаза в глаза.
— Здравствуйте, — чётко и ясно произнесла она в трубку. — Я хотела бы…
— НЕТ! — вдруг завопила Света. Неистово, отчаянно. Она бросилась к Марине, но Артем перехватил её, схватив за плечи. — Выключай! Выключай сейчас же! Мы всё отдадим! Всё вернём! Деньги! Часы новые купим! Выключай!
Она рыдала, упираясь лбом в плечо брата, её тело билось в истерике.
Марина не отводила взгляда. Она смотрела на эту сцену несколько секунд.
— Извините, я перезвоню, — тихо сказала она в трубку и положила телефон на стол.
Гулкая тишина снова заполнила квартиру. Слышно было только тяжёлое, с хрипом дыхание Светы.
Артем медленно отпустил сестру. Она, пошатываясь, отступила назад, к мужу, и схватилась за его руку, как утопающий за соломинку.
— Убирайтесь, — тихо сказал Артем. Голос его был усталым, но твёрдым. — Просто убирайтесь отсюда. Сейчас. Принесёте деньги за часы, когда накопите. До этого времени — я вас не знаю. И вы меня не знаете.
Света что-то хотела сказать, но Дмитрий грубо дёрнул её за руку.
— Пошли, — буркнул он. — Всё ясно. Всё понятно.
Они развернулись и, не оглядываясь, почти выбежали в подъезд. Дверь захлопнулась.
Галина Ивановна поднялась с кресла. Она посмотрела на сына, на невестку. Лицо её было старым и растерянным.
— Я… я тоже пойду, — прошептала она, не находя слов. Она накинула пальто и, не прощаясь, вышла.
Дверь закрылась. В квартире остались они вдвоём. Артем и Марина. Посреди прихожей лежал пластиковый пакет, а из него — как символ всего, что произошло — торчали разбитые часы.
Артем молча подошёл, поднял их, аккуратно положил обратно в пакет и убрал в угол.
Он повернулся к жене. Они стояли друг напротив друга, разделённые всего несколькими шагами, которые сейчас казались пропастью.
Марина первая нарушила тишину.
— Я не стала звонить, — сказала она глухо. — Не из-за них. Из-за тебя.
Он кивнул, глядя в пол.
— Я знаю.
Он сделал шаг к ней. Потом ещё один. Она не отступала, но и не шла навстречу. Он остановился в двух шагах, не решаясь приблизиться.
— Прости, — выдохнул он. — Я… я должен был сказать это раньше. Я должен был быть с тобой. С самого начала.
Марина медленно покачала головой. В её глазах не было гнева. Только усталая, бесконечная печаль.
— Не в этом дело, Артем. Не в том, чтобы быть за или против. А в том, чтобы понимать, где правда. А она была на моей стороне. И ты это видел.
Она обвела взглядом прихожую, квартиру, их общий дом, который вдруг стал таким чужим и повреждённым.
— Ценой мира в нашей семье стал разрыв с твоей. Я не знаю, правильная ли это цена.
Она не стала ждать ответа. Развернулась и медленно пошла в спальню. Дверь закрылась за ней негромко, но очень окончательно.
Артем остался один. Он подошёл к дивану и опустился на него, уставившись в пустоту. На столе перед ним лежали два телефона. Его и её. Молчаливые. И пакет в углу, с осколками их прежней жизни.
Он сидел так очень долго. В тишине. Цена мира оказалась высокой. И он только начинал понимать, какую именно рассрочку они взяли на её оплату.
