Ирина сидела за компьютером и правила техническое задание для новой системы, когда в квартиру вернулся Петр. По громкому звуку захлопывающейся двери поняла — настроение у него неважное. Он тяжело поставил сумку, громко хлопнул дверцей холодильника, включил телевизор на полную громкость.
Плохой день на работе означал, что вечер будет напряженным.
— Как дела? — спросила она, не оборачиваясь от монитора.
— Нормально, — буркнул Петр из кухни. — У тебя как?
— Презентация завтра, дорабатываю последние моменты.
Она слышала, как он открывает банки, гремит посудой. Готовит себе ужин — она уже поела, перекусив между совещаниями. В последние годы они все чаще ужинали порознь: у нее проектные авралы, у него — подработки и усталость.
Когда Ирина начинала карьеру в компьютерной сфере, Петр уже был опытным программистом. Она переучивалась в сорок лет, с нуля осваивала технологии, сидела до ночи над экраном. Петр иронично посмеивался: «Ну что ты мучаешься? Найди работу попроще. Оно тебе надо?» Но она упрямо шла к цели.
Первые годы он действительно зарабатывал больше. Помогал с задачами, объяснял сложные вещи, чувствовал себя наставником. А потом что-то пошло не так.
Ирина быстро росла — сначала младший разработчик, потом средний, потом ведущий. Премии, повышения, предложения от других компаний. А Петр как будто застрял. Те же проекты, тот же уровень, те же деньги.
«У нее талант к менеджменту, — объяснял он знакомым, — а я чистый технарь.» Но Ирина видела, как он напрягается, когда ее снова повышают , поднимают зарплату или дают годовую премию.
Год назад ее доходы стали превышать его в два с лишним раза. Сто восемьдесят тысяч плюс премии против его семидесяти-восьмидесяти. Петр начал искать подработки, браться за фриланс, но это приносило скорее нервотрепку, чем деньги.
Квартира была ее — куплена за год до свадьбы на наследство от бабушки плюс накопленные средства. Тогда это не казалось важным, молодожены говорили о любви и общем будущем. Но со временем этот факт стал болезненным для Петра.
— Слушай, — сказал он, выходя из кухни с тарелкой макарон, — звонил Андрей. У них проблема с Машей.
Андрей — младший брат Петра, Маша — его дочь, четырнадцать лет. Милая девочка, Ирина ее любила, хотя видела нечасто.
— Что случилось?
— Да в школу собираться надо, плюс она в фигурном катании. Коньки профессиональные нужны — опять нога вымахала, экипировка мала. Денег нет.
Ирина сохранила документ, повернулась к мужу.
— А сколько это стоит?
— Да тысяч шестьдесят наберется. Может, семьдесят. Андрей в кредитах увяз, Люся в декрете же сидит.
Она кивнула, вернулась к работе. Подумала, что можно помочь, хотя и не напрямую — может, подарить что-то из нужного к школе.
— Я им завтра переведу, — сказал Петр, доедая макароны.
— Кому переведешь? — не поняла Ирина.
— Андрею. На Машины сборы.
— Откуда переведешь?
— Ну как откуда, с карты.
Ирина медленно отвернулась от компьютера. Карта у Петра была дополнительная к ее основной — так удобнее с семейными расходами. Но шестьдесят тысяч…
— Петя, это серьезные деньги. Давай обсудим.
— А что обсуждать? Ребенку помочь надо. Мы можем себе позволить.
«Мы можем себе позволить» — фраза, которую Ирина слышала все чаще последние годы. Но «мы» означало ее зарплату и премии.
Впервые она обратила внимание на эту закономерность полгода назад, когда Петр закрывал счет в ресторане для многочисленной родни. Пятнадцать человек, дорогое заведение — сорок тысяч рублей. Родственники отказывались, предлагали скинуться, но он настаивал: «Да ладно вам, мелочи какие.» А расплачивался картой, привязанной к ее счету.
Тогда она промолчала. Подумала — может, ему важно выглядеть успешным перед родными. Но началось другое.
В марте — дорогой подарок свекрови на день рождения. Золотые серьги за двадцать пять тысяч. «Мама столько для нас делала, пусть порадуется.» Ирина не возражала — действительно, хорошая женщина заслуживает подарка. Но опять же, деньги-то были ее.
В мае — ремонт в ванной у того же Андрея. Сантехника, плитка, работа мастеров. Петр просто сообщил, что «помог брату», не спрашивая. Пятьдесят тысяч как не бывало.
В июне — путевка свекрови в санаторий. «Пенсии маленькие, а отдохнуть хочется.» Еще тридцать тысяч.
Каждый раз Ирина пыталась говорить себе: семья, родственники, помощь близким — это нормально. Но что-то внутри сопротивлялось. Не сама помощь, а то, как Петр ее оказывал. Не советуясь, не обсуждая, как будто это его деньги и он их честно заработал.
А главное — как он это преподносил. «Мы помогли», «мы можем себе позволить», «наша семья не оставит в беде». Но зарабатывала-то она.
— Петр, — сказала Ирина осторожно, — давай все-таки сначала поговорим. Шестьдесят тысяч — это много.
— Для кого много? — он поставил тарелку в раковину. — Ты премию получила в прошлом месяце. Сто тысяч чистыми.
— При чем тут моя премия?
— При том, что денег у нас хватает. А родной племяннице помочь не можем что ли?
Вот. «У нас хватает», «не можем». Опять эти местоимения, за которыми скрывались ее заработки.
— Я не против помочь Маше, — Ирина встала из-за стола. — Но я бы хотела обсудить, как именно.
— А что тут обсуждать? Деньги есть — помогаем. Ты что, жадная?
«Ты что, жадная?» — еще одна фраза, которую она слышала регулярно. Когда отказывалась от очередной спонтанной траты, когда просила посоветоваться перед крупными покупками.
— Дело не в жадности. Дело в том, что крупные расходы надо планировать.
— Ирка, ты чего? — Петр искренне не понимал. — Мы же семья. Денег достаточно. Вон, даже копим же. У нас общие деньги.
«Общие деньги» — которые зарабатывала в основном она.
— Хорошо, — сказала Ирина. — А что, если я завтра решу потратить шестьдесят тысяч на что-то для себя? Не советуясь с тобой?
— На что например?
— Не важно. Просто потрачу и скажу — у нас общие деньги.
Петр нахмурился.
— Ну это же разные вещи. Речь о ребенке идет.
— А речь о том, что решения о крупных тратах мы должны принимать вместе.
— Да ладно тебе! — он махнул рукой. — Не прибедняйся. Зарабатываешь хорошо, можешь родным помочь.
И вот еще одна болезненная фраза: «зарабатываешь хорошо». Не «мы зарабатываем», а именно «ты». Когда нужно было обосновать траты — деньги становились общими. Когда нужно было объяснить их источник — они были ее.
Ирина прошла на кухню, налила себе воды. Петр ходил по гостиной, явно раздраженный.
— Не понимаю, что с тобой стало, — говорил он. — Раньше таких проблем не было.
Раньше у него не было комплексов из-за разницы в доходах. Раньше он не пытался самоутвердиться за счет ее денег.
— Ладно, — сказал Петр, — давай по-другому. Ты сама переведешь Андрею. Напрямую.
— Почему я?
— Потому что у тебя денег больше. И потому что ты умная, успешная. Раз так хорошо пристроилась, помоги родственникам.
В этих словах прозвучало столько скрытой обиды, что Ирина поняла: дело не в Маше и не в деньгах. Дело в том, что Петр не может простить ей успеха.
Восемнадцать лет назад она была неуверенной разведенкой, начинающей новую карьеру. Он — состоявшийся мужчина, который мог научить и защитить. А теперь она зарабатывает вдвое больше, покупает квартиры, получает премии. И он чувствует себя… как?
Неудачником. Приложением к успешной жене. Человеком, который живет на ее деньги.
И единственный способ вернуть ощущение значимости — тратить эти деньги от своего имени. Помогать родным, закрывать счета в ресторанах, покупать дорогие подарки. Чувствовать себя щедрым и сильным.
За ее счет.
— Понятно, — тихо сказала Ирина.
— Что понятно?
— То, что ты считаешь меня банкоматом.
— Да что ты несешь! — взорвался Петр. — Мы муж и жена! Семья!
— Семья — это когда решения принимают вместе.
— Решения о чем? О помощи ребенку? Родной племяннице?
— О тратах в шестьдесят тысяч рублей.
— Да у тебя эти шестьдесят тысяч — как для меня шесть! — выпалил он и тут же осекся.
Вот оно. Правда, которую он пытался скрыть за «мы» и «нашими деньгами». Он чувствует себя нищим при богатой жене.
— Петя, — сказала Ирина устало, — я никогда не попрекала тебя деньгами.
— Не попрекала, но думала же!
— О чем думала?
— О том, что я неудачник. Что не тяну на твой уровень.
Может, и думала. Иногда. Когда он в очередной раз терял проект или ссорился с заказчиком. Но никогда не говорила вслух.
— И поэтому ты решил тратить мои деньги без разрешения?
— Не твои, а наши! — он стукнул кулаком по столу. — Мы же женаты!
— Женаты — не значит, что ты можешь распоряжаться моими заработками единолично.
— А что, теперь я должен просить разрешения на каждую покупку?
— На покупки в десятки тысяч — да.
Петр смотрел на нее с таким выражением, будто она предложила что-то неприличное.
— Знаешь что, — сказал он медленно, — я все понял. Ты зазналась. Возомнила себя королевой, раз деньги зарабатываешь. А я, значит, при тебе нахлебник.
— Я такого не говорила.
— Не говорила, но думаешь. И ведешь себя соответственно.
— Как именно веду себя?
— Считаешь каждую копейку. Превратилась в скрягу.
Скряга. За то, что хочет контролировать свои заработки. Ха!
— Хорошо, — сказала Ирина. — Давай тогда честно. Эта квартира моя?
— Формально — да, но…
— Деньги я зарабатываю?
— В основном — да, но…
— Тогда почему ты принимаешь решения о тратах без меня?
— Потому что мы семья! — заорал Петр.
Ирина посмотрела на мужа — красного, взъерошенного, с горящими глазами. Впервые за долгие годы увидела его таким, какой он есть. Не любящим супругом, не партнером, а мужчиной, который считает, что жена должна содержать его и не задавать лишних вопросов.
— Развод, — сказала Ирина спокойно.
Петр замер как вкопанный. Краска сошла с лица, глаза расширились.
— Что?
— Развод. Раз я зазналась и стала скрягой.
— Ирка, ты что… Я не то имел в виду…
— Именно то. Ты хочешь распоряжаться моими деньгами, как своими. Не советуясь со мной. А когда я возражаю — называешь скрягой.
— Да подожди ты! — он схватил ее за руку. — Какой развод? Мы же любим друг друга!
— Ты любишь мой банковский счет, как я посмотрю.
— Ира, ну что ты говоришь! Я просто… я хотел помочь племяннице!
— Моими деньгами. Не спросив меня.
— Ну спрашиваю! Давай поможем Маше?
— Поздно спрашивать. После того, как ты назвал меня скрягой за то, что я не даю тебе тратить мои деньги.
Петр опустился на диван, уставился на неё с выпученными глазами.
— Господи, ну что же это такое… Из-за каких-то денег разводиться…
— Не из-за денег. Из-за неуважения.
— Да какого неуважения? Я тебя уважаю!
— Ты меня используешь. Восемнадцать лет жил в моей квартире, теперь тратишь мои деньги и называешь это «нашим».
— Но мы же действительно семья! Между супругами не должно быть «твое» и «мое»!
— Не должно быть. Но у тебя получается: мое — это наше, а твое — это твое.
Петр молчал, переваривая услышанное.
— И что теперь? — спросил он тихо.
— А теперь ты понял, что квартира не твоя. Что денег у тебя нет даже на съем нормального жилья. Что без меня ты не сможешь помогать родственникам и выглядеть щедрым.
— Ира…
— Что в глазах твоих родных ты станешь неудачником, который все потерял.
Он вздрогнул, будто она ударила его.
— Не говори так.
— Почему? Это ведь правда.
Петр сидел согнувшись, словно его придавило невидимым грузом.
— Что ты хочешь? — спросил он наконец.
— Чтобы ты понял: я не банкомат. И решения о крупных тратах мы принимаем вместе. Нечего разбрасываться моими деньгами!
— Понял.
— И чтобы больше не обвинял меня в жадности, когда я хочу контролировать свои заработки.
— Понял, — еле слышно повторил он.
Ирина прошла в спальню, достала из шкафа небольшую сумку.
— Что ты делаешь? — испугался Петр.
— Собираюсь к подруге. На пару дней. Подумать.
— О чем подумать?
— О том, хочу ли я жить с мужчиной, который считает меня источником своего дохода.
— Ира, не уходи! Давай поговорим!
— Поговорим потом. Когда я пойму, что чувствую.
Она сложила в сумку несколько вещей, взяла ноутбук.
— А как же Маша? — жалобно спросил Петр. — Девочке ведь реально нужна помощь.
Ирина повернулась к нему.
— Позвони Андрею. Скажи, что я подумаю. Но решение будет принимать я. Я буду говорить с ним напрямую. Без твоего посредничества.
— Хорошо.
— И больше никаких переводов с моей карты без согласования.
— Хорошо.
— И никаких «мы можем себе позволить», когда речь о моих деньгах.
— Хорошо, — прошептал Петр.
В прихожей Ирина обернулась.
— Знаешь, что самое грустное?
Петр молча смотрел на нее.
— То, что ты мог просто сказать: «Дорогая, давай поможем Маше. Как ты считаешь, сколько мы можем выделить?» И я бы согласилась. Но ты предпочел командовать моими деньгами.
Дверь закрылась мягко, без хлопка. А Петр остался один в квартире, которая принадлежала не ему.
Впервые за восемнадцать лет он чувствовал настоящий страх. Страх потерять не только жену, но и привычную жизнь. Страх оказаться тем, кем он боялся быть, — неудачником без гроша в кармане.
