Вечер опускался на Нижний Новгород липкой июльской духотой. С Волги тянуло прохладой, но она не долетала до окон их квартиры на пятом этаже типовой панельки. Елена, пятьдесят двух лет от роду, главный библиотекарь в районной библиотеке, как раз заканчивала возиться с тестом для своего фирменного яблочного пирога. Это был ее ритуал, ее способ заземлиться после долгого дня, ее тихая медитация. Запах корицы и печеных яблок обещал уют, который так редко ощущался в этом доме на самом деле.
Ее муж, Сергей, сидел в кресле, по обыкновению уткнувшись в смартфон. Экран отбрасывал на его лицо холодные, безжизненные блики. Ему было пятьдесят пять, он работал начальником отдела логистики в какой-то транспортной компании и последние годы жил в состоянии глухого, пассивного недовольства всем вокруг. Елену он, казалось, воспринимал как часть интерьера – полезную, привычную, но не требующую особого внимания.
– Сереж, чай будешь с пирогом? Скоро готов, – спросила она, ставя противень в раскаленную духовку.
– Угу, – не отрываясь от экрана, промычал он.
Елена вздохнула. Это «угу» было ответом на все. «Как дела на работе?», «Может, в выходные съездим на дачу?», «Я соскучилась». Всегда одно и то же. Она привыкла. Привыкла к молчаливым ужинам, к его вечной усталости, к ощущению, что она живет не с мужем, а с соседом по квартире. После смерти родителей полгода назад это чувство одиночества вдвоем обострилось до предела. Они оставили ей свою старенькую, но горячо любимую дачу под Городцом и неплохую сумму от продажи их городской квартиры. Деньги лежали на ее счете, и Елена еще не решила, что с ними делать. Сергей, как ни странно, особого интереса не проявлял, лишь обронил пару раз: «Ну, лежат и лежат, есть не просят».
Он поднялся, чтобы пройти на кухню за водой, и оставил телефон на подлокотнике кресла, подключив его к зарядному устройству. Елена как раз вытирала руки о фартук, когда экран загорелся от нового сообщения. Она бы и не посмотрела, никогда не лазила в его телефон, считая это унизительным. Но имя отправителя – «Марина К.» – заставило ее сердце споткнуться. Марина. Его бывшая жена, с которой они развелись лет двадцать назад, еще до знакомства с Еленой. Он уверял, что они давно не общаются.
Взгляд невольно зацепился за строчки превью на заблокированном экране.
*Марина К.: Сереж, ну что там с дачей? Решили с продажей? Мне те деньги очень нужны, ты же обещал.*
Воздух вдруг стал густым и вязким, его стало трудно вдыхать. Дача. Ее дача. Та самая, где пахнет флоксом и старым деревом, где отец учил ее различать птиц по голосам, а мама варила самое вкусное на свете вишневое варенье. Продажа? Обещал?
Елена замерла посреди комнаты, чувствуя, как ледяная волна поднимается от самых пяток. Пирог в духовке начал источать головокружительный аромат, но ей он теперь казался тошнотворным, фальшивым, как и весь уют этого вечера. Сергей вернулся в комнату, взял стакан с водой, мельком взглянул на жену.
– Ты чего застыла? Привидение увидела? – хмыкнул он и снова плюхнулся в кресло, забирая телефон.
Она ничего не ответила. Просто молча пошла на кухню, выключила духовку и села на табуретку, обхватив себя руками. В голове билась одна-единственная мысль, оглушительная и страшная: «Они делят мое наследство. За моей спиной».
Ночь прошла в тяжелой, липкой дреме. Елена лежала, отвернувшись к стене, и слушала ровное дыхание мужа. Каждое его сопение отдавалось в ее голове эхом предательства. Она прокручивала в памяти их разговоры последних месяцев. Его показное равнодушие к деньгам, его отговорки, когда она предлагала поехать на дачу, чтобы навести там порядок после зимы. «Лен, да кому она нужна, эта развалюха? Только время тратить. Потом как-нибудь». Теперь это «потом» обрело зловещий смысл. Он ждал. Ждал, пока она «созреет» для продажи. А может, и не ждал, а уже все решил за нее.
Утром за завтраком она попыталась закинуть удочку. Сердце колотилось так, что казалось, он услышит.
– Знаешь, я тут подумала… – начала она как можно более будничным тоном, наливая ему кофе. – Надо бы на дачу съездить в ближайшие выходные. Траву покосить, дом проветрить. Совсем запустим иначе.
Сергей поморщился, словно съел лимон.
– Лен, опять ты за свое. Ну какая дача? У меня на работе завал, в субботу, может, придется выйти. Да и что там делать? Грязь разводить. Давай отложим.
– Я могу и одна съездить, – тихо, но настойчиво сказала она.
– Одна? – он поднял на нее глаза, и в них мелькнуло что-то похожее на панику. – На электричке потащишься? С ума сошла? Нет, это глупости. Давай так: разберемся с делами, и я сам тебя отвезу. Когда-нибудь.
«Когда-нибудь». Кодовое слово для «никогда». Он не хотел, чтобы она туда ехала. Не хотел, чтобы она снова почувствовала эту связь с местом, которое он уже мысленно продал и поделил.
На работе в библиотеке, среди тишины и запаха старых книг, ей стало немного легче. Здесь был ее мир, упорядоченный и понятный. Расставляя книги на полках, она механически выполняла привычные действия, но мысли роились в голове, не давая покоя.
– Елена Андреевна, вы сегодня сама не своя, – заметила ее коллега и давняя приятельница, Татьяна Петровна, женщина за шестьдесят, острая на язык и на ум. Она пережила развод, смерть мужа и в одиночку подняла двоих детей, так что на жизнь смотрела без розовых очков. – Что-то стряслось?
Елена колебалась. Рассказывать было стыдно. Стыдно признаться, что тебя, взрослую женщину, держат за дуру. Но молчать было уже невмоготу.
Они сели в подсобке, где пили чай в обеденный перерыв. И Елена, сбиваясь и краснея, все рассказала. Про сообщение. Про дачу. Про утренний разговор.
Татьяна Петровна слушала молча, не перебивая, только ее тонкие губы сжимались все плотнее. Когда Елена закончила, она отхлебнула чай и поставила чашку на стол с таким стуком, что та подпрыгнула.
– Значит, так, Андреевна. Слушай меня, старую каргу. Первое: хватит себя жалеть и придумывать ему оправдания. «Может, я не так поняла», «может, это недоразумение». Никаких «может». Мужик за твоей спиной твое же добро с бывшей бабой пилит. Это факт, прими его.
– Но зачем? – прошептала Елена. – У нас вроде все есть…
– «Зачем» – это вопрос для детского сада. Потому что может! Потому что он привык, что ты молчишь и со всем соглашаешься. Ты для него – функция. Удобная. Беспроблемная. А тут такой куш с неба упал – наследство. Грех не воспользоваться, пока «удобная функция» не очухалась. У него, поди, перед этой Мариной долги какие-нибудь старые висят, вот и решил твоими деньгами расплатиться. Самый простой путь.
Слова Татьяны Петровны были жестокими, как скальпель хирурга, но они вскрывали нарыв. Елена вдруг поняла, что коллега права. Она вспомнила, как несколько лет назад Сергей вляпался в какую-то мутную историю с общим бизнесом, кажется, как раз с мужем этой Марины. Потом долго жаловался, что его «кинули» и он остался должен. Видимо, долг никуда не делся.
– И что мне делать? – голос Елены дрожал.
– Делать? – хмыкнула Татьяна Петровна. – Для начала – перестать быть функцией. Помнишь, ты рассказывала, как мечтала на этой даче георгины разводить, как твоя мама? Вот и поезжай в выходные. Одна. На такси, если на то пошло. Деньги у тебя теперь есть. Это твоя дача. Твоя. Территория. И начни с ним разговаривать не как просящая девочка, а как хозяйка своего имущества. И своей жизни.
Разговор с Татьяной Петровной стал для Елены холодным душем. Она вернулась домой другим человеком. Страх никуда не делся, но к нему примешалась холодная, звенящая ярость. Весь вечер она была молчалива, но это было уже не подавленное, а выжидательное молчание. Она наблюдала за мужем так, словно видела его впервые: как он жует, как смотрит телевизор, как лениво переключает каналы. И в каждом его жесте видела фальшь.
Через пару дней, в пятницу вечером, он сам начал разговор. И это было так не похоже на него, что Елена сразу насторожилась. Он даже принес бутылку ее любимого полусладкого вина, нарезал сыр.
– Ленусь, давай посидим, поговорим, – начал он вкрадчивым, елейным тоном, который всегда предшествовал какой-то просьбе. – Мы с тобой совсем перестали общаться. Все работа да быт.
Он налил вино, пододвинул ей бокал.
– Я тут думал много… насчет твоего наследства.
Елена напряглась, но вида не подала, лишь сделала маленький глоток.
– Это ведь большое дело. И деньги, и дача эта… Ответственность. Я хочу, чтобы ты знала: я на твоей стороне, я хочу как лучше для нас, для нашей семьи.
«Для нашей семьи», – мысленно передразнила она его. – «А Марина тоже теперь наша семья?»
– И что же ты надумал, Сережа? – спросила она ровно.
– Понимаешь, какая штука… – он замялся, подбирая слова. – Дача эта… Место, конечно, с памятью, я все понимаю. Но давай будем реалистами. Она старая. Туда вкладывать и вкладывать надо. Ремонт, забор, скважину бурить… Это сотни тысяч, если не миллионы. А у нас их нет. Деньги от квартиры родителей лучше пустить на что-то более… практичное.
– Например? – она смотрела ему прямо в глаза, и он начал отводить взгляд.
– Ну… например, можно было бы нашу машину обновить. Или ремонт здесь хороший сделать. А еще… – он сделал паузу, собираясь с духом. – Понимаешь, Лен… У меня есть один старый долг. Неприятная история, я тебе рассказывал. Перед семьей Марины. Сумма приличная. И она очень давит на меня, понимаешь? Столько лет прошло, а оно висит надо мной. Я бы хотел закрыть этот гештальт. Раз и навсегда. И тогда мы бы с тобой зажили спокойно, с чистого листа.
Он говорил, а Елена смотрела на него и не узнавала. Или, наоборот, впервые по-настоящему видела. Всю циничность его плана, всю эту тщательно разыгранную сцену с вином и «заботой о семье». Он предлагал ей оплатить его старые грехи ее же наследством, ее памятью о родителях. Он предлагал ей купить его душевный покой ценой ее собственного.
– То есть ты предлагаешь продать дачу моих родителей, чтобы отдать долг своей бывшей жене? – уточнила она ледяным голосом.
Сергей вздрогнул от ее тона.
– Ну, если так грубо… то да. Но, Лен, пойми, это и в наших интересах! Мы избавимся от головной боли с этой дачей и от моего долга. Два зайца одним выстрелом! Это же логично!
– Логично для кого, Сережа? Для тебя?
– Для нас! – он повысил голос, поняв, что его мягкий подход не сработал. – Что ты как маленькая? Хватит цепляться за прошлое! Родителей уже не вернешь, а нам жить дальше надо! Марина, кстати, может помочь с продажей, у нее муж риелтор, они сделают все быстро и по хорошей цене.
Это было последней каплей. Значит, они уже и покупателя нашли. И риелтора. Все было решено. Без нее.
Елена медленно встала.
– Я все поняла, Сергей. Спасибо за откровенность. Разговор окончен.
Она ушла в спальню и плотно закрыла за собой дверь, оставив его одного с недопитой бутылкой вина и рухнувшим планом.
Всю субботу она действовала. Утром, пока он еще спал, она позвонила в службу такси и заказала машину до Городца на девять утра. Собрала небольшую сумку: рабочую одежду, термос с чаем, бутерброды. Когда Сергей вышел из спальни, сонный и хмурый, она уже стояла в коридоре, одетая.
– Ты куда это намылилась?
– На дачу, – коротко ответила она.
– Я же сказал, я против! – начал заводиться он.
– А меня это не волнует, – она посмотрела на него в упор, и он осекся, удивленный ее стальным взглядом. – Это моя дача. И я еду туда, когда считаю нужным.
Дверной звонок возвестил о прибытии такси. Елена, не говоря больше ни слова, вышла за дверь.
Дорога пролетела как один миг. Она смотрела в окно на мелькающие пейзажи и впервые за долгие месяцы чувствовала не горечь и растерянность, а что-то похожее на решимость.
Дача встретила ее тишиной и запустением. Высокая трава по пояс, заросшие сорняками грядки, паутина на окнах. Но это было ее запустение. Родное. Она открыла дверь своим ключом, и в нос ударил тот самый, незабываемый запах – смесь сухих трав, старого дерева и пыли.
Елена переоделась и принялась за работу. Она не строила планов, не думала о будущем. Она просто действовала. Прополола мамины любимые пионы, которые чудом пробились сквозь лебеду. Вымыла окна в гостиной и на веранде. Нашла старый секатор и обрезала разросшийся куст жасмина под окном.
Работала до самого вечера, до ломоты в спине и гудящих рук. А потом сидела на старой деревянной скамейке, которую когда-то сколотил отец, пила остывший чай из термоса и смотрела на закат. Тишина была оглушительной. Не та мертвая тишина в городской квартире, а живая, наполненная стрекотом кузнечиков, шелестом листьев и далеким лаем собак. И в этой тишине она наконец-то услышала себя. Чего она хочет на самом деле?
Она хочет вот этого. Этого покоя. Этой возможности сидеть на скамейке и ни о чем не думать. Хочет посадить георгины и флоксы. Хочет зимой приезжать сюда, топить печку, читать книги, укутавшись в плед. Эта дача была не обузой, не «развалюхой», как называл ее Сергей. Это был ее якорь. Ее убежище. Ее будущее.
Вечером телефон разрывался от звонков и сообщений мужа. Сначала гневных, потом встревоженных, потом снова гневных. Она не отвечала. Просто выключила звук.
Ночью она спала на старом диване, укрывшись выцветшим лоскутным одеялом, которое сшила мама. И это был самый спокойный сон за последние полгода.
Настоящая буря разразилась через неделю. Елена жила на два дома: днем работала в городе, а вечера и выходные проводила на даче, потихоньку приводя ее в порядок. С Сергеем они почти не разговаривали. Он ходил надутый, как мышь на крупу, и ждал, что она «одумается».
И вот в один из вечеров, когда она вернулась в городскую квартиру, чтобы взять кое-какие вещи, она застала его не одного. На кухне, по-хозяйски расположившись за столом, сидела она. Марина. Женщина лет пятидесяти, ухоженная, с цепким, оценивающим взглядом. Перед ней на столе лежали какие-то бумаги.
Сергей, увидев Елену, вскочил.
– Лена! А мы… мы тут как раз…
– Я вижу, что вы тут, – холодно прервала его Елена. Она посмотрела на Марину. – Здравствуйте.
– Добрый вечер, – с натянутой улыбкой ответила та. – А мы с Сергеем как раз обсуждали варианты… по вашей даче. Я просто как специалист по недвижимости хотела дать несколько советов. Бесплатно, по-дружески.
«Специалист». «По-дружески». Какая же дешевая комедия.
– Спасибо, в советах я не нуждаюсь, – сказала Елена, проходя в комнату. – Тем более в советах посторонних людей.
– Ну почему же посторонних? – встрял Сергей. – Марина нам помочь хочет! Она говорит, что если немного вложить в предпродажную подготовку, можно выручить на двадцать процентов больше!
– Сергей, – Елена обернулась и посмотрела ему в глаза. – Я, кажется, ясно сказала тебе. Дача не продается. Ни с предпродажной подготовкой, ни без нее. Никогда.
Лицо Сергея исказилось.
– Ты что, с ума сошла? – зашипел он. – Ты не понимаешь, какой шанс упускаешь? Это же деньги! Живые деньги!
– Это память моих родителей, – отчеканила она. – И мое будущее. А теперь, будьте добры, – она снова повернулась к Марине, – я бы хотела попросить вас уйти. Это мой дом.
Марина, поняв, что представление провалилось, поджала губы, молча собрала свои бумаги и, бросив на Сергея испепеляющий взгляд, вышла.
Как только за ней закрылась дверь, Сергей взорвался.
– Ты! Ты все испортила! Ты опозорила меня! Я договорился с людьми, я обещал! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставила?!
Он кричал, брызгал слюной, обвинял ее в эгоизме, в глупости, в неуважении к нему. А Елена стояла и смотрела на него, и не чувствовала ничего, кроме холодной, звенящей пустоты. Человек, с которым она прожила пятнадцать лет, оказался для нее чужим. Совершенно чужим.
– Ты поставил себя в это положение сам, Сергей, – сказала она тихо, когда он выдохся. – Когда решил распорядиться моим наследством за моей спиной.
– Да какое оно твое?! – взвизгнул он. – Мы семья! Все общее!
– Семья – это когда друг с другом советуются, а не обманывают, – она покачала головой. – Видимо, у нас с тобой разные представления о семье. Я собираю вещи и уезжаю. На дачу.
– Уезжаешь? – он на мгновение опешил. – И надолго?
– Навсегда. Завтра я подаю на развод.
Она собрала самое необходимое. Книги, фотографии родителей, свою шкатулку с нехитрыми украшениями, одежду. Он стоял в дверях, ошарашенно глядя на нее, и, кажется, до последнего не верил в происходящее.
– Ты пожалеешь, – бросил он ей в спину, когда она уже выходила из квартиры. – Останешься одна в своей развалюхе!
Елена не обернулась.
Развод был грязным и неприятным. Сергей, подстрекаемый Мариной, пытался доказать, что деньги от продажи квартиры родителей – это совместно нажитое имущество. Суд, к счастью, был на стороне Елены. А вот их общую городскую квартиру, купленную в браке, пришлось делить. Он отсудил свою половину, заставив Елену выплатить ему его долю. Она взяла кредит, использовав часть денег от наследства. Ей было не жаль. Это была плата за свободу.
Прошел год. Елена жила на даче. Зимой было непросто, но она справилась. Провела в дом нормальную воду, поставила хороший котел. В старой печке, отремонтированной местным умельцем, весело потрескивали дрова. На широких подоконниках, о которых она всегда мечтала, теперь стояли горшки с геранью и фиалками.
Летом ее сад расцвел. Пионы, георгины, флоксы – все, как она хотела. Она сидела на той же старой скамейке, пила чай с мятой из своего сада и смотрела на плоды своих трудов. Иногда к ней в гости приезжала Татьяна Петровна, привозила городские новости и неизменно хвалила ее пироги.
Елена больше не была функцией. Она была хозяйкой. Хозяйкой старого дома с новой крышей, хозяйкой цветущего сада, хозяйкой своей тихой, но такой настоящей и выстраданной жизни. Иногда она вспоминала Сергея и его крик: «Ты пожалеешь!». Она смотрела на свои цветы, на небо над головой, вдыхала запах земли и понимала, что ни разу, ни на одну секунду не пожалела.
