— Я не кухарка и не прислуга, чтобы кормить, обстирывать и обслуживать твою мать, — заявила я мужу, бросив на стол мокрую тряпку.
Андрей поднял глаза от телефона, словно только сейчас заметил, что я вообще существую.
— О чём ты? Мама просто попросила помочь…
— Помочь? — я засмеялась, но смех вышел горький. — Андрей, твоя мама живёт с нами уже полгода. Полгода! И за это время она ни разу не приготовила себе даже чай. Ни разу не постирала свои вещи. Даже тарелку за собой не помыла!
— Ну она пожилая уже…
— Пожилая? Ей шестьдесят два! Моя мама в её возрасте огород копала и внуков нянчила. А твоя не может даже пыль с тумбочки протереть.
Андрей отложил телефон и устало потёр лицо руками.
— Лена, не начинай опять. У неё проблемы с сердцем…
— Да, я помню про её проблемы с сердцем. Особенно когда она вчера два часа по магазинам бегала, а потом жаловалась, что я плохо погладила её блузку.
Я села напротив мужа, чувствуя, как накапливающаяся месяцами усталость давит на плечи.
— Андрей, я работаю так же, как и ты. Встаю в шесть утра, прихожу домой в восемь вечера. И что я вижу? Твою маму на диване с пультом от телевизора, гору грязной посуды и записку: «Лена, приготовь что-нибудь вкусненькое. Твоя Валентина Петровна».
— Она просто не привыкла к самостоятельности. Папа всю жизнь её баловал…
— Так пусть привыкает! Или пусть переезжает к кому-то, кто готов её баловать.
Андрей вскочил с места.
— Что ты говоришь? Это же моя мать!
— А я что, не твоя жена? Мне тоже нужна забота, внимание. Когда ты в последний раз спросил, как дела у меня? Когда мы в последний раз просто говорили?
— Мы же сейчас разговариваем.
— Мы ссоримся из-за твоей матери! Это не разговор, это война на истощение.
Я встала и подошла к окну. За стеклом медленно опускались первые осенние листья. Точно так же медленно и неотвратимо разрушался наш брак.
— Помнишь, какими мы были пять лет назад? — тихо сказала я, не оборачиваясь. — Мы мечтали о детях, о собственном доме, о путешествиях. А теперь вся наша жизнь крутится вокруг капризов твоей мамы.
— Лена…
— Нет, послушай. Вчера она сказала мне, что я готовлю невкусно. Позавчера — что плохо убираю. А на прошлой неделе заявила, что хорошая жена должна гладить мужу рубашки каждый день. Знаешь, что я ответила?
Андрей молчал.
— Я сказала, что хорошая свекровь не должна учить невестку, как быть женой её сыну. И знаешь, что она мне ответила? «Иначе ты никогда не научишься быть настоящей женой».
— Мама не хотела тебя обидеть…
— Андрей! — я резко обернулась. — Твоя мама делает всё, чтобы меня выжить из этого дома. И ты это прекрасно видишь, но предпочитаешь закрывать глаза.
— Это неправда.
— Неправда? А когда она при твоих друзьях сказала, что я плохая хозяйка? А когда намекнула моей маме, что я не готова к материнству? А когда…
— Хватит! — крикнул Андрей. — Хватит поливать грязью мою мать!
— Я не поливаю грязью. Я говорю факты. И главный факт в том, что ты выбираешь её, а не меня.
Повисла тишина. Тяжёлая, звенящая тишина, в которой слышно было только тиканье часов на стене.
— Это нечестно, — тихо произнёс Андрей. — Нельзя заставлять меня выбирать между матерью и женой.
— А она может заставлять тебя выбирать между ней и мной? Потому что именно этим она и занимается каждый день. Каждым своим словом, каждым жестом она показывает, что я здесь лишняя.
Я прошла на кухню и включила чайник. Руки дрожали от нервного напряжения.
— Знаешь, я сегодня встретила Марину из нашего класса, — сказала я, доставая чашки. — У неё двое детей, квартира в центре, муж водит её в театр каждые выходные. А я… я в тридцать лет стираю чужое бельё и выслушиваю лекции о том, как правильно варить борщ.
Андрей вошёл в кухню и встал рядом.
— Лен, а давай попробуем ещё раз поговорить с мамой. Объясним ей…
— Объясним что? Что у меня тоже есть чувства? Что я тоже человек, а не бытовая техника? Мы уже пытались, помнишь? Три месяца назад. Что изменилось?
— Может, ей нужно время…
— Время? Андрей, мне нужно время! Мне нужно время на себя, на нас, на нашу жизнь. А не на то, чтобы угадывать настроение твоей матери и подстраиваться под её капризы.
Чайник закипел, и я разлила воду по чашкам. Пар поднимался вверх, как мои несбывшиеся надежды.
— А что ты предлагаешь? — спросил Андрей.
— Пусть она найдёт себе отдельное жильё. Или сиделку. Или домработницу. У неё есть пенсия, есть сбережения.
— Лена, она же одинокая…
— А я что, не одинокая? Мой муж всё время на работе или с мамой. Мои выходные проходят в стирке и уборке. Мои вечера — в попытках угодить женщине, которая меня ненавидит.
— Она тебя не ненавидит…
— Нет? А вчера она сказала мне, что я слишком много времени провожу в интернете, вместо того чтобы заниматься хозяйством. Андрей, я читала новости! После десяти часов на работе я просто читала новости!
Мы замолчали, потягивая горячий чай. За окном стемнело, и в свете уличных фонарей было видно, как ветер гонит жёлтые листья по асфальту.
— Мне кажется, мы стали чужими людьми, — произнесла я наконец.
— Не говори так.
— Но это правда. Когда ты в последний раз обнимал меня просто так, без повода? Когда мы в последний раз смеялись вместе? Строили планы?
Андрей поставил чашку на стол и потёр виски.
— Всё изменилось, когда мама переехала к нам.
— Да, изменилось. И не в лучшую сторону. Я не узнаю тебя, Андрей. Ты стал каким-то… безвольным. Как будто боишься сказать матери лишнее слово.
— Я не боюсь. Просто не хочу её расстраивать.
— А меня ты расстраивать не боишься? Мои слёзы тебя не волнуют?
— Волнуют, но…
— Но что?
— Но ты молодая, сильная. Ты справишься. А мама…
— А мама что? Слабая и беззащитная? Андрей, твоя мама железная леди. Она управляла крупным отделом в банке тридцать лет! Ее боялись подчиненные, она сама говорила. Она не слабая, она удобно притворяется слабой.
— Ты несправедлива к ней.
— Несправедлива? Хорошо, тогда скажи мне: что хорошего она сделала для нашей семьи за полгода? Чем помогла? Как облегчила нашу жизнь?
Андрей молчал, вертя в руках пустую чашку.
— Не можешь ответить? Тогда я отвечу за тебя. Ничего. Она только потребляет: наше время, наши деньги, наше внимание, наши нервы.
— Лена…
— А теперь скажи мне, что плохого я сделала для неё? Чем обидела? Чем заслужила такое отношение?
— Ты ничего плохого не делала.
— Тогда почему ты её защищаешь, а не меня?
Этот вопрос повис в воздухе, как приговор. Андрей сидел, опустив голову, и я вдруг поняла, что знаю ответ. Он боится её. Боится её неодобрения, её слёз, её обид. Он всю жизнь боялся расстроить маму и не научился быть мужем.
— Знаешь что, — сказала я, вставая, — я устала. Устала от этих разговоров, которые ни к чему не приводят. Устала быть виноватой в том, что хочу нормальной семейной жизни.
— Что ты хочешь сказать?
— Я поеду к своей маме на несколько дней. Мне нужно подумать.
— Лена, не надо. Мы всё решим.
— Решим? Как мы решили три месяца назад? Или месяц назад? Андрей, ты даже не пытаешься что-то менять. Ты просто ждёшь, что я привыкну и смирюсь.
— Это неправда.
— Правда. И самое страшное, что я начинаю сдаваться. Начинаю думать, что, может быть, я действительно плохая жена, раз не могу ужиться со свекровью.
Я поднялась и направилась к двери.
— Лена, подожди. Давай ещё раз попробуем поговорить с мамой завтра утром…
— Нет. Я больше не буду «пробовать». Я устала пробовать. Либо ты сам решишь эту проблему, либо…
— Либо что?
— Либо я решу её за тебя.
В спальне я достала сумку и начала складывать вещи. Руки действовали автоматически, а в голове прокручивались картины последних месяцев. Как я вставала в шесть утра, чтобы приготовить завтрак для всех. Как стирала и гладила вещи Валентины Петровны. Как выслушивала её замечания о том, что суп пересолен, а кофе недостаточно крепкий. Как Андрей каждый раз просил «потерпеть ещё немного».
— Ты правда уезжаешь? — в дверях стоял муж с растерянным лицом.
— Правда.
— На сколько?
— Не знаю. Пока не пойму, что мне делать дальше.
— А я? А наш брак?
Я застегнула сумку и посмотрела на него.
— Андрей, наш брак уже в коме. Я просто пытаюсь понять, стоит ли его реанимировать или пора отключать аппараты.
— Не говори так.
— А как мне говорить? Мы превратились в соседей по коммунальной квартире. Ты общаешься со мной только когда нужно решить хозяйственные вопросы или когда я бунтую против твоей матери.
Я взяла сумку и направилась к выходу.
— Лена! — окликнул меня Андрей. — Что я должен сказать маме?
— Скажи правду. Что твоя жена больше не хочет быть прислугой в собственном доме.
— А если она спросит, когда ты вернёшься?
— Скажи, что это зависит от неё.
Я уже стояла в прихожей, надевая куртку, когда из гостиной появилась Валентина Петровна. На ней был домашний халат, волосы собраны в небрежный пучок, на лице — выражение плохо скрываемого любопытства.
— Лена, куда это ты собираешься в такой поздний час?
— К маме.
— Что-то случилось?
— Да, Валентина Петровна. Что-то случилось.
Я посмотрела на неё внимательно, пытаясь понять, действительно ли она не догадывается, в чём дело, или просто отлично играет роль.
— Я больше не буду прислугой.
— Какой прислугой? — удивлённо подняла брови свекровь. — О чём ты говоришь?
— О том, что полгода я обслуживаю вас, как горничная в отеле. Готовлю, стираю, убираю, выслушиваю замечания. А взамен получаю только критику и недовольство.
— Лена, я никогда не просила тебя…
— Не просили? А кто тогда оставляет мне записки с просьбами приготовить обед? Кто складывает грязное бельё в корзину, зная, что я его выстираю? Кто каждый день находит что-то, что сделано неправильно?
Валентина Петровна растерянно переводила взгляд с меня на сына.
— Андрюша, что происходит? Почему Лена так разговаривает?
— Мам, мы поговорим позже, — тихо сказал Андрей.
— Нет, — решительно сказала я. — Поговорите сейчас. При мне. Расскажи же матери, Андрей, что ты думаешь о том, как она себя ведёт в нашем доме.
— Лена, не сейчас…
— Сейчас! Потому что потом будет поздно. Расскажи ей, что ты чувствуешь, когда она критикует твою жену. Что думаешь, когда она учит меня, как вести хозяйство. Что…
— Довольно! — неожиданно громко сказала Валентина Петровна. — Хватит! Я всё поняла.
Она выпрямилась во весь рост и посмотрела на меня с холодным достоинством.
— Значит, я здесь лишняя.
— Валентина Петровна…
— Нет, всё ясно. Молодой жене не нужна свекровь в доме. Понимаю.
— Дело не в том, что вы не нужны, — сказала я. — Дело в том, как вы себя ведёте.
— Как? Как я себя веду?
— Как хозяйка в чужом доме. Как человек, который имеет право всех учить и всем командовать.
— Я никем не командую!
— Нет? А вчерашняя записка: «Лена, купи хорошего мяса, приготовь котлеты, как я тебя учила»? А позавчерашняя: «Андрюша любит, когда рубашки накрахмалены»? А на прошлой неделе: «Настоящая хозяйка должна мыть полы каждый день»?
— Я просто хотела помочь…
— Помочь? Валентина Петровна, за полгода вы ни разу не приготовили даже чай. Помочь — это делать что-то вместе, а не указывать другим, что делать.
— Но я же не мешаю вам…
— Мешаете. Вы мешаете нам быть семьёй. Вы мешаете мне чувствовать себя хозяйкой в собственном доме. Вы мешаете нашему браку.
Валентина Петровна побледнела.
— Значит, вы хотите, чтобы я ушла?
— Я хочу, чтобы вы вели себя как гостья, а не как хозяйка. Или чтобы жили отдельно.
— Андрюша? — обратилась она к сыну.
Андрей молчал, мучительно выбирая между матерью и женой.
— Мам, может быть, Лена права…
— Что?! — Валентина Петровна посмотрела на сына так, словно он предал её.
— Может быть, тебе действительно стоит найти отдельную квартиру. Мы поможем, конечно…
— Я не ожидала… — она прижала руку к сердцу. — От собственного сына…
— Мам, пожалуйста, не надо драматизировать.
— Драматизировать? Меня выгоняют из дома собственного сына, а я драматизирую?
— Вас никто не выгоняет, — устало сказала я. — Мы просто хотим жить нормальной семьёй.
— А я что, не семья?
— Вы — семья для Андрея. Но не для меня. И пока вы этого не поймёте, ничего не изменится.
Я взяла сумку и пошла к двери.
— Лена, подожди! — окликнул меня Андрей.
— Я подожду. Но не долго. И не бесконечно.
— Что ты хочешь от меня?
— Решения. Твоего решения. Не маминого, не моего. Твоего.
— А если я выберу не то, что ты хочешь?
— Тогда мы оба будем знать, что не подходим другу другу больше.
Я вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. В подъезде было тихо и холодно. Я достала телефон и вызвала такси.
За дверью слышались приглушённые голоса. Валентина Петровна что-то говорила сыну, он ей отвечал. Обычная семейная сцена, из которой меня исключили.
Такси приехало быстро. Я села на заднее сиденье и назвала адрес маминого дома. Водитель — мужчина лет пятидесяти — посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
— Поругались с мужем? — участливо спросил он.
— Со свекровью.
— А, понятно. Классика жанра.
— Да уж.
— А знаешь что, дочка, — сказал он, трогаясь с места, — я своей жене в своё время сказал: «Выбирай — либо твоя мама, либо я». Тридцать лет назад было дело.
— И что она выбрала?
— Меня. Теща три года со мной не разговаривала, зато жена до сих пор рядом. А если бы выбрала маму…
— То вы бы разошлись?
— Точно. Брак не терпит, когда в нем трое.
Я смотрела в окно на проплывающие мимо дома, освещённые жёлтым светом фонарей. Где-то там, в этих окнах, другие семьи решали свои проблемы. Кто-то ссорился, кто-то мирился, кто-то просто жил обычной жизнью.
— А ваша теща что — такая уж плохая была? — спросила я водителя.
— Да не плохая. Просто… как бы это сказать… привыкшая быть главной. А в молодей семье должны быть свои устои, традиции, понимаете?
— Понимаю.
— Вот и приходится выбирать. Либо жить своим умом, либо под крылом у матери.
Мы подъехали к маминому дому. Я расплатилась с водителем и пошла к подъезду. На пятом этаже горел свет — мама ещё не спала.
— Лена? — удивлённо открыла дверь мама. — Что случилось?
— Ничего особенного. Просто надоело быть прислугой в собственном доме.
Мама молча отступила, пропуская меня. Она всегда понимала меня с полуслова.
— Чай будешь?
— Буду.
Мы сели на кухне друг напротив друга, как в детстве, когда я прибегала к ней со своими проблемами.
— Рассказывай, — просто сказала мама.
И я рассказала. Всё. О полугоде жизни с Валентиной Петровной, о записках с указаниями, о замечаниях и критике, о том, как Андрей выбирает между нами, а точнее — не выбирает никого.
— Понятно, — сказала мама, когда я закончила. — А что ты собираешься делать?
— Не знаю. Устала от борьбы.
— А любишь ли ты его ещё?
Этот вопрос заставил меня замолчать. Любила ли я Андрея? Или просто привыкла к мысли, что мы семья?
— Не знаю, — честно призналась я. — Мне кажется, я полюбила того Андрея, который был до появления его матери. А этот… этот мне незнаком.
— Может быть, стоит дать ему шанс измениться?
— Мам, я полгода даю ему этот шанс. Сколько можно?
— Сколько сможешь. Но помни: если терпение закончится, то закончится окончательно. Назад дороги не будет.
На следующее утро мне позвонил Андрей.
— Лена, как дела?
— Нормально.
— Мы с мамой вчера поговорили. Она согласилась поискать отдельную квартиру.
— Правда?
— Правда. Но ей нужно время. Несколько недель хотя бы.
— Хорошо. А пока?
— А пока… она обещала больше не вмешиваться в наши дела. И помогать по хозяйству.
— Андрей, ты понимаешь, что это не решение проблемы? Это временная мера.
— Понимаю. Но это хотя бы начало, правда?
Я молчала, размышляя. Был ли это настоящий прогресс или очередная попытка выиграть время?
— Лена, вернись домой. Пожалуйста.
— Я вернусь. Но если ничего не изменится…
— Изменится. Я обещаю.
Через три дня я вернулась. Валентина Петровна встретила меня сдержанно, но без привычной холодности.
— Лена, я… я хочу извиниться.
— За что именно?
— За то, что была… слишком навязчивой. Я не хотела тебя обидеть.
— Спасибо.
— И я буду искать квартиру. Андрюша уже нашел риэлтора.
Следующие две недели были странными. Валентина Петровна действительно старалась. Она убирала за собой, иногда готовила обед, не делала замечаний. Но чувствовалось, что всё это даётся ей с огромным трудом.
А потом она заболела. Сначала лёгкое недомогание, потом температура, потом врач и диагноз: воспаление лёгких.
— Лена, — тихо сказал мне Андрей вечером, — мама не может сейчас переезжать. Ей нужен уход.
— Понимаю.
— Поможешь мне за ней ухаживать?
Я посмотрела на него и поняла, что это испытание. Последнее испытание наших отношений.
— Помогу.
Следующий месяц я ухаживала за больной свекровью. Готовила ей лёгкую пищу, давала лекарства, проветривала комнату. И постепенно что-то менялось между нами.
— Лена, — сказала она мне однажды, — спасибо.
— За что?
— За то, что не бросила меня. После всего, что было…
— Валентина Петровна, вы — мать моего мужа. Это много значит.
— Но я была к тебе несправедлива.
— Была. Но сейчас это неважно.
Когда Валентина Петровна выздоровела, она сама заговорила о переезде.
— Мне предложили хорошую квартиру, — сказала она за ужином. — Рядом с поликлиникой, недалеко от магазина. Переезжаю на следующей неделе.
— Мам, ты уверена? — спросил Андрей.
— Уверена. Лена права. Молодая семья должна жить отдельно.
Она посмотрела на меня.
— Я хочу, чтобы вы были счастливы. Оба.
В день переезда мы все вместе перевозили её вещи. Валентина Петровна была спокойна и даже немного весела.
— Знаете, — сказала она мне, когда мы расставляли её книги на новых полках, — я всю жизнь боялась остаться одна. А теперь понимаю, что одиночество и независимость — не одно и то же.
— Вы не будете одна. Мы будем приезжать, звонить.
— Я знаю. Но это будет по вашему выбору, а не по необходимости. И это важно.
Вечером мы остались дома вдвоём с Андреем. Впервые за полгода.
